Слишком личное - Наталия Костина

Зарядили дожди, осень – сразу холодная, дождливая – сменила затянувшуюся теплынь бабьего лета. Вовремя съехавшиеся переселенцы дожидались последних, запаздывающих, тащивших по сплошным хлябям нажитой годами скарб. В отличие от Арины Сычовой, у которой за душой ничего не было, люди, отрываясь от родной земли с мясом, волокли на себе все: чугуны, топоры, пилы, лопаты, детские люльки, даже то ветхое тряпье, что давно пора было выбросить, но рука не поднималась – свое, нажитое, кровное… Каждому переселенцу обещали жилье, но почти никто, как и Арина, в это не верил. Мыслимое ли дело – домá, что ли, как грибы растут в этом ихнем Крыму? И для чего, если не осваивать его, как когда-то Сибирь, их туда сгоняли? Мягко стелили, да жестко, должно быть, будет спать. Однако все они, согласившиеся ехать, были чем-то в жизни обездолены – кто прозябал, как и Арина, не имея своего угла, в приймах в чужой семье, кто-то, вернувшись после войны на новое место, как Леонид, так и не смог прижиться. И все на что-то надеялись, собирались строиться, рожать детей, сажать деревья… Одна она, похоже, ничего не предполагала делать там, куда их повезут, жила какой-то странной, вдруг ушедшей в сторону жизнью, считая проклятые дни до проклятой свадьбы…

Деньги действительно выдали им всем на руки немалые, а еще талоны на дефицитную в ту пору одежду, обувь, специально для переселенцев завезенную в городок. И она бесцельно бродила по райцентру, заходила в магазины, казавшиеся ей, приехавшей из глухого угла, роскошными, разглядывала лежавшие на полках штуки ярких ситцев, шифонов, остро пахнущие блестящие резиновые калоши с бесстыдно-малиновым интимным нутром, хомуты, недорогую посуду. Наконец через несколько дней томительного кружения по маленькому городку Арина все же решилась истратить талоны и купила себе несколько отрезов: шифоновый и креп-жоржетовый – на блузки, синий строгий бостон – на юбку и серый габардиновый – чтоб сшить модный пиджак с подкладными плечами. Пальто приобрела готовое, черное драповое, тяжелое, неизвестно как оказавшееся в этом богом забытом райцентре. Должно быть, не для продажи по талонам, а для какого-то начальства было оно привезено сюда, это дорогое пальто, но не пришлось впору – шито было в талию, и, если бы не Арина с ее тростниково-тонкой фигурой, висело бы оно, наверное, еще долго. Пальто было с серым барашковым воротником, и мышиного цвета фетровые ботики к нему она выбрала там же. Иногда с удивлением видела себя как бы со стороны: зачем ходит по магазинам, зачем покупает все эти вещи, она не знала. Однако сидеть в Доме колхозника, где переселенцы теснились по пятнадцать-двадцать человек в одной комнате, а в их номере почти каждая женщина была с ребенком, было совсем уж невыносимо. После недели безделья и маеты она приобрела еще и полный набор туалетных принадлежностей, полотенце, алюминиевую дорожную кружку, и ей действительно стало казаться, что завтра они наконец-то отсюда уедут.

Уехали не завтра, а только через три дня. Целые сутки муторно грузились в товарные вагоны; неделю нужно было ехать до Симферополя, дальше – на подводах. Двадцать раз всех пересчитали по головам, потом сверили по спискам. Паспортов на руки не дали – значит, везут куда-то по колхозам. В расхлябанной телячьей теплушке было студено, в поставленную посреди вагона буржуйку сколько ни бросай дров, уральским зимним ветром все тепло мигом выдувалось в щели. Только сидя вплотную к печке, и можно было согреться, но там толклись дети, сушились пеленки, портянки, и она лежала на верхней полке занозистых нар в валенках и телогрейке, укутавшись стареньким лоскутным одеялом. Для сохранения драгоценного тепла можно было набросить поверх всего и новое пальто – но ей было нестерпимо жалко лоснистый драп, увязанный вместе с ботиками в платок.

Колеса то молчали, когда их состав останавливали, чтобы пропустить более важные грузы, то монотонно стучали на стыках, но неумолчно плакали грудные младенцы, переругивались внизу поселенки; во время нечастых остановок на крупных станциях все бежали с чайниками за кипятком – запивать сухой паек. Чайник она купить не догадалась, хорошо, что хоть взяла кружку с ложкой. Выходила к титану со своей смешной здесь, на полтора стакана, посудиной, бережно несла крутой кипяток в вагон, кусочками отщипывала липкий пайковый хлеб – есть совсем не хотелось, колеса укачивали, уговаривали: потерпи, потерпи.

Двигались черепашьей скоростью, тягомотно, с бесконечными остановками, с пересчетом детей, которых боялись потерять на станционных разъездах, ехали куда-то – бог его знает куда! – в теплый Крым, за какой-то новой жизнью, которая была у этих людей для каждого своей. У всех имелись какие-то мечты и надежды, все стронулись со своей малой родины не просто от скуки, все стремились к чему-то – к чему? А чего хотела она, Арина Сычова? Стучали бесконечные рельсы, скрипел и качался вагон, дуло из окна прямо над ее головой, звякал крышкой, привязанной бечевой, чей-то чайник, несло тяжелым запахом снизу – у одного из младенцев был непрекращающийся понос. Но все равно это было лучше, чем оставаться, лучше, чем туда, в холодную воду. В черноту, в неизвестность…

Тащились неспешно, и не неделю, как им обещали, а все десять дней. Наконец ранним утром их состав остановился, и каким-то чувством она вдруг поняла: эта остановка – последняя. Они приехали. Толкнула тяжелую дверь, соскочила на землю, ноги держали ее нетвердо, как будто она не ехала эти десять дней, а плыла по волнующемуся морю. Впрочем, она еще ничего не знала ни о морских прогулках, ни о сопутствующей им морской болезни. Вдоль состава, распахнув телогрейку, утирая потное лицо платком, торопливо шел начальник над тремястами с лишком душами поселенцев.

– Приехали… – кинул он ей небрежно на ходу, и тут же зашелестело, перелетая от вагона к вагону: «Приехали, приехали!..»

Она вернулась в теплушку, торопливо собрала все свое небогатое имущество. Проверила, надежно ли увязано пальто, – хотелось надеть его, символически отметив тем самым начало новой жизни, но побоялась испачкать дорогую вещь. В пути она, видимо, подстыла, у нее был непреходящий озноб, першило в горле, и последние три дня от этого першения не помогали ни кипяток, ни кусковой сахар, который она потихоньку сосала. Из-за начавшейся простуды Арина не сразу поняла, что в месте, куда они прибыли, тепло, даже, пожалуй, жарко. Такое странное состояние природы она сперва заметила по косвенным признакам, когда высыпавший из вагонов народ стал потихоньку разоблачаться – кто-то снял валенки, кто-то стянул с головы пуховый платок… В самом деле, там, откуда они приехали, зазимье, завтра уже Покров и должен лежать снег, а здесь – вокруг хаоса вагонов, насыщенных острыми запахами железа, дегтя, навоза и извести товарного двора – виднелись вдали купы зеленых деревьев и тянуло теплым, непривычным для них ветром.