Луковые кольца в сахарном сиропе - Катя Тева

вызывает доверие, располагает.

Как же хорошо, когда рядом есть сильный человек.

Ирина взяла привычку петь, когда готовит или убирается. Ей захотелось поменять шторы, обновить посуду, рассадить цветы по горшкам. Она спешила домой после работы, искала новые рецепты, даже купила новое платье — скромное, но всё же.

Ситуация, произошедшая со Светланой Николаевной, постепенно вытеснилась из памяти учителей, уступив место другим, более бытовым вещам. Конкурс завершился, итоги подвелись, но на этот раз всё обошлось без аплодисментов. Ситуация не располагала. Директор школы поздравил Ирину скромным рукопожатием, пожелав ей, в придачу к денежному призу, карьерных успехов и крепкого здоровья. Некоторые учителя тоже высказались, но большинство воздержалось, сославшись на то, что этот проклятый конкурс слишком напоминал о трагедии, которая заставила дрожать стены школы.

Ирина, так и не распробовав вкус собственной победы, отнесла деньги в банк в тот же день и закрыла часть долгов, которые оставил ей в наследство покойный муж.

Обида на него постепенно ушла, оставив за собой шлейф негодования и раздражения. Перед сном она часто думала о нем, невольно сравнивая с Костей. Двое мужчин, но какое разное поведение и отношение к своей женщине.

В школе про то, что у Ирины появился поклонник, прознали быстро, как она ни старалась это скрыть. Всех интересовало разное — кто он такой, сколько ему лет, был ли женат? Некоторым хватало наглости спрашивать в лоб, другие же просто шептались за спиной. Но одно объединяло всех — любопытство.

Тамара Сергеевна стеснялась меньше всех. Ей доставляло особое удовольствие собирать сплетни, а потом разносить их дальше. И главное — стать первоисточником, а не судачить о том, что успел доложить кто-то другой.

Прошел слух, что она снова бегала в отделение полиции, пытаясь выяснить, как продвигается расследование смерти Светланы Николаевны. Ирина пропустила эту информацию мимо ушей, однако внутри у нее что-то колыхнулось. Страх незаметно подобрался так близко, что она не успела как следует сгруппироваться.

С одной стороны, ее вообще не должно это волновать, тем более из полиции больше не беспокоили. Но, с другой стороны, если недавно потухший костер потеребить палкой, он может разгореться с новой силой.

В столовой Тамара Сергеевна так и норовила сесть с Ириной за один стол. Иногда сидит и улыбается, подолгу всматривается в глаза, пытаясь найти там то, что не слышат ее уши. Иногда же лезет с вопросами, которые ее совершенно не касаются.

— Я слышала, ты себе нового мужа нашла, — как-то раз заявила она, даже не поздоровавшись.

Ирина продолжала есть обед, не обращая внимания.

— Рановато. Муж-то совсем недавно умер…

Или еще что-нибудь в этом роде, например, «В тихом омуте черти водятся».

Бросит невзначай, и уйдет.

Слухам ведь, чтобы получить право на жизнь, не всегда нужна искра, им хватает найти того, кто умело будет их придумывать и разносить. Так вот Тамара Сергеевна и взяла на себя роль посыльного. А если свежих «новостей» не было, она их сочиняла на ходу.

Ирина жаловалась Константину долгими прохладными вечерами, сидя на отремонтированном крыльце и положив уставшую голову на его сильное плечо. Он слушал и гладил ее по волосам, то и дело покачивая головой.

— Переводись в другою школу, — однажды предложил он. — Я смогу тебя отвозить на работу.

— Тринадцать лет, — Ирина никогда о подобном не думала. — А как же ученики?

— Так год закончился, — он не видел в этом ничего страшного. — потерпи, пока экзамены пройдут, и беги оттуда без оглядки.

Ирина долго анализировала его слова. Так много «за», но и столько же «против». Ее нелюдимость привела к тому, что она стала изгоем. Будь она поактивней, посговорчивей, так и подругами бы обросла. Легче всего судить того, кто отбился от коллектива и никак не хочет становиться его частью. Свиду всё хорошо, но стоит копнуть поглубже, и полезут наружу обиды, упреки, намеки и осуждения, погоняемые насмешками и обвинениями во всех грехах. Но ведь в новую школу она придет всё той же, снова станет изгоем, снова не заведет дружбу, будет обходить учительскую, больше напоминающую серпентарий, стороной. И запишут ее, как и здесь, в изгои. И начнут сначала обсуждать, а потом и осуждать, но только уже новые люди и с другой, присущей только им, жестокостью.

Уйти, равно сбежать, а значит показать, или того хуже — крикнуть вслух — что вы победили. И где ей, с ее закостенелыми комплексами и страхами, взять на всё это смелость?

С детьми таких проблем нет. Она говорит — они слушают. Она с добром, и они ей отвечают тем же. Спросят — она ответит. Она попросит — они сделают.

Но стоит услышать звонок с урока, и словно ад поднимается из-под земли, сопровождаемый криками, визгами, суетой и беготней.

Свою школу она любила и ненавидела одинаково. Да и Маша закончила только восьмой класс. Стоит Ирине уйти, как ее дочь станет держать оборону за них двоих.

С появлением Кости атмосфера в коллективе еще больше испортилось. Одно дело — несчастная вдова, тут легко можно было найти оправдания ее замкнутости и отстраненности. Другое дело — счастливая женщина, повесившая амбарный замок на свою личную жизнь. Первое еще могут простить, но второе терпеть не станут.

— Я не смогу, — тихо произнесла Ирина в плечо любимого и вздохнула. — Может, как Маша закончит? Потерплю три года и тогда точно уйду.

Так и жила она целый месяц, раздвоив свою жизнь на части. Одну с трудом выдерживала, мечтая поскорее очутиться в той, другой.

А Костя поддерживал, сопереживал, веселил, приносил подарки, отвозил, куда нужно, играл с собакой, чинил ее разваливающийся дом, слушал, когда она говорила, дружил с Машей, играл в шахматы с Витей, любил и целовал.

И было это все так легко и просто, что иногда Ирина зажмуривалась и боялась открыть глаза. Ее ли это жизнь? Заслужила ли она? Не показалось ли?

И когда она открывала их и видела Костю, сидящего в джинсах и свитере на диване, то понимала — нет, не привиделось, не приснилось, все так и есть.

Костя приходил почти каждый день. Лишь иногда, если приходилось задержаться на работе, мог пропустить визит, но обязательно звонил перед сном, спрашивал, как прошел день, рассказывал о своем.

Те вечера, в которые стены ее дома не слышали его голос, а огромные коричневые ботинки не стояли у порога, занимая целый коврик, она посвящала Маше. Они вместе готовили легкий ужин и садились перед телевизором. А перед сном шли на прогулку с Риком.

Иногда приходил Витя и они втроем