Женская гордость - Мишель Рид

— Да, и мне было очень неплохо с ним! — Ей хотелось спрятаться за насмешливыми словами, но хватило этой веселости совсем не надолго. Она вдруг почувствовала, что устала прятаться, устала лгать и притворяться. — Сейчас между нами все кончено, — тихо сказала она.

— И тебе понадобилось что-то вроде убежища, где ты могла бы спрятаться и зализать раны?

— Да, что-то вроде убежища…

Джеймс сочувственно посмотрел на ее бледный профиль.

— Его очень уважают в Сити, — осторожно начал он. — Он ведь получил контракт Стэнвела? Его акции сразу взлетели вверх.

Клея посмотрела на Джеймса с любопытством.

— Вы тоже их приобрели?

— Да, несколько, когда они были дешевле, — сказал он, задумавшись, затем взмахнул худощавой рукой. — Но я их пока не продаю. Дела Лэтхема все время идут в гору — никакого спада в обозримом будущем не видно.

— Да. — Уж кому-кому, а ей это было известно лучше всех. Макс знал, чего хотел, и никогда со своей дороги не сворачивал. Он упрямо двигался только вперед и вверх — и никого не брал на буксир.

— Он тебя обидел, Клея? Что произошло?

— Я больше у него не работаю, — обронила она в ответ. У нее был такой унылый и отрешенный вид, что, прежде чем задать следующий вопрос, Джеймсу пришлось немного переждать.

— Он… уволил тебя?

— Нет, — отрезала она. — Я ушла по собственному желанию. — Все, о чем они говорили, имело еще какой-то другой, глубинный подтекст. Клея беспокойно заерзала на скамейке, почти отвернувшись от Джеймса.

— Я слышал, ты была исключением в его очень жестких правилах. — Джеймс понимал, что ее терпение было на исходе. Он зашел слишком далеко и чувствовал, что она была настроена враждебно. — И длился этот роман гораздо дольше, чем обычно.

Она обернулась со слезами на глазах.

— Это Джо насплетничал?

Она стала подниматься со скамейки, но Джеймс остановил ее, взяв за локоть, затем почти насильно усадил ее.

— Джо не сплетник, и ты знаешь это не хуже меня. Я ведь занимаюсь бизнесом, и мне обязательно нужно знать, что происходит вокруг. Так до меня и доходят разные, очень любопытные слухи.

Клея плотно сжала губы — она молчала, но в любой момент готова была взорваться. Джеймс тоже молчал, держа ее за руку, хотя она и не делала никаких попыток встать и уйти. Он видел, что ее всю трясет, и чувствовал, как в нем поднимается злость против красавчика Лэтхема.

— Послушай, Клея, расслабься и расскажи мне все по порядку, — сказал Джеймс. — Ты же меня знаешь — я все равно от тебя не отстану, пока не добьюсь своего.

— А по какому праву вы лезете в чужие дела? — вспылила Клея, но в ее голубых глазах было больше боли, чем гнева.

Джеймс не смутился.

— Для меня важны интересы Эми, — сказал он твердо. — А все, что касается тебя, в конце концов коснется и ее. — Он немного подождал, затем нетерпеливо вздохнул, глядя на ее насупленное лицо. — Знаешь, иногда бывает полезно просто поговорить с кем-то… Я умею слушать. Клея. Сними груз с души, — настаивал он. — Вот увидишь, тебе станет легче…

— Как, рассказать все без утайки? — насмешливо спросила она. — Может быть, со всеми пикантными подробностями?

— Прекрати! — резко сказал Джеймс. — Я не заслужил оскорблений.

О, господи!

— Я беременна! — вскрикнула Клея и горько разрыдалась. — Я беременна…

Джеймс пробормотал что-то про себя, глаза его яростно вспыхнули — никогда еще Клея не видела его в таком состоянии; затем, немного приглушив свой гнев, он взял обе ее руки в свои.

— От Лэтхема?

— Да, — прошептала она, вся дрожа.

— И он… отказывается жениться на тебе?

Клея улыбнулась дрожащими губами — так жалко, что у Джеймса сжалось сердце.

— Он не знает об этом, — сказала она еле слышно.

— Но… Клея…

Она вскинула вверх глаза, казавшиеся неестественно огромными на ее бледном лице, и стала смотреть на холодное голубое небо, просвечивающее сквозь ветки деревьев.

— Поймите, Джеймс, он не любит меня!

Она тяжело подалась вперед, вырвав свои руки из его рук, чтобы прикрыть ими лицо, по которому наконец открыто, ручьем, потекли слезы.

Джеймс тяжело вздохнул.

— А ты его любишь, настолько я понимаю.

— Конечно, я люблю его! — всхлипнула она, оторвав руку от лица и махнув ею в сторону дома. — Не зря мама с детства внушала мне самые высокие правила морали! Все мое несчастье в том, что я люблю его! Как хорошо было бы просто забыть его сейчас!

— Черт возьми! — пробормотал Джеймс. — Да, как мучительно тебе, наверно, было услышать о нашем известии! — Он оперся локтями о колени и некоторое время смотрел в землю в мрачном раздумье, затем снова взглянул на Клею. Она немного успокоилась, но смотреть на нее все еще было больно — глаза ее полны слез. — Когда должен родиться ребенок?

Она посмотрела на него, затем отвернулась.

— В октябре.

Джеймс издал какой-то нечленораздельный звук, застыл в изумлении, а затем начал трястись от смеха, чем поверг Клею в полное смятение. Она посмотрела на него с негодованием.

— Что тут смешного? — накинулась она на него.

— Да это ужасно смешно, — ответил ей Джеймс. — Какого числа в октябре?

— Одиннадцатого… Джеймс, прекрати смеяться надо мной! — потребовала она, когда он снова принялся хохотать. — Я не могу сейчас говорить об этом маме. У нее от шока будет выкидыш!

Это отрезвило его. И они оба погрузились в мрачную задумчивость на скамье в глубине сада.

— Нет, я думаю, ей надо обо всем рассказать, — наконец заговорил Джеймс. — Она не такая слабая, как мы с тобой привыкли думать. Она выдержит.

— Нет, я боюсь, — возразила дочь Эми. — Это разобьет ее сердце!

— Это случится, если ты скроешь от нее свое положение, — твердо сказал Джеймс. — Эми любит тебя, она все поймет. И у нее есть я… Пойдем и расскажем ей обо всем прямо сейчас. — Джеймс был настроен решительно: он схватил Клею за руку и попытался силой поднять ее со скамейки. — Пойдем вместе и скажем ей. Эми выдержит — к тому же мы скажем ей это таким образом, что у нее не будет выбора.

— Интересно, как это? — насмешливо переспросила Клея. — Например: «Ты знаешь, дорогая мамочка, это, конечно, очень смешно, но сейчас мы преподнесем тебе сюрприз…»

— Что ж, очень неплохо и так, — сказал Джеймс, ведя упирающуюся падчерицу к дому.

— Джеймс!.. — Клея пыталась отговорить его, но все было бесполезно. Когда они вошли в кухню, Эми находилась уже там, само воплощение материнской нежности.

Она улыбнулась им обоим.

— О чем это вы с таким интересом разговаривали там на скамейке? Я думала, вы приросли к ней, так вас долго не было!