Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

Позевывая, я разглядывала фотографии, в беспорядке валявшиеся у него на столе. Похороны Дженнифер Бреннен. Наши фотографы очень тщательно поработали, и мы корпели над их снимками долгие часы, тут Натан говорил чистую правду. Одного за другим мы идентифицировали всех родственников, друзей, знакомых, товарищей по политической борьбе и любовников этой девицы. Мы их всех проверили, и все напрасно! Мы допросили местных лавочников, консьержку, врача, мужчин, которых она принимала у себя, и тех, которых обслуживала в больнице, завсегдатаев парка, владельцев баров, тамошнюю обслугу и посетителей, трансвеститов и наркоманов и всех, кто только попадался нам под руку. Безрезультатно! Хотя у этой девицы была масса знакомых…

Фрэнсис Фенвик (наш шеф) захотел подвести с нами кое-какие итоги. Мы с Натаном и другими инспекторами, находившимися в данный момент на службе, долго выслушивали его.

– Мэри-Джо! – вдруг рявкнул он. – Что это ты там делаешь? Ты меня слушаешь?

Он велел мне остаться после совещания. Я думала, он примется отчитывать меня за то, что я якобы уснула с открытыми глазами прямо на службе, но дело было не в этом. Он спросил меня, что за странную идею вбил себе в голову Натан по поводу Пола Бреннена.

– Какую такую идею, господин Фенвик? – спросила я. – Что вы имеете в виду?

Вообще-то он ко мне хорошо относится. У него есть дочь двадцати четырех лет, жутко толстая, я по сравнению с ней выгляжу разве что чуть-чуть полноватой.

– Я не хочу неприятностей, – продолжал он, – я в курсе того, какие слухи ходят по поводу этого дела, и я не хочу неприятностей, ты меня поняла? Я не желаю ничего слышать об этой херне. Если Натан думает, что я шучу, то объясни ему как следует, что это не шутки. Ясно?

В городе все чаще и чаще случались нападения на проституток, и мы, собственно, не могли ничего с этим поделать, ведь на свободе разгуливали психи, причем буйные, а также просто больные на голову, грубые скоты, подонки и убийцы. Как только наступал вечер, некоторые кварталы превращались в настоящую трясину, там ездили только машины «скорой помощи» да бегали голодные псы. Город походил на огромную клоаку, и это как будто никого не беспокоило. Иногда к нам приезжал мэр, чтобы поздравить с очередным успехом, а потом выяснялось, что в это время в одном из районов города полыхало. Все это я говорю для того, чтобы было понятно, что Дженнифер Бреннен, эта дешевая проститутка Дженнифер Бреннен могла попасть в далеко не хорошие руки.

– Это я знаю.

– Да, ты это знаешь, но ты крепко-накрепко держишься за свою идейку. Ты вбил себе в голову этот бред и не желаешь с ним расставаться, хотя убить ее мог любой псих, и тебе это известно не хуже, чем мне.

– Да, но сейчас не тот случай. Извини, Мэри-Джо, но не тот. Вспомни, что я тебе говорил.

Натан с легкой улыбкой смотрел вверх. К фасаду здания была приставлена пожарная лестница, и кто-то пытался сорвать транспарант с требованиями прекратить разграбление природных богатств стран третьего мира. На перекрестке собралась толпа. Люди громко протестовали. Они драли глотки, выкрикивали лозунги и ругательства. За окнами мелькали тени. Полицейские в касках и защитных костюмах охраняли вход.

– Пистолет с гвоздями – здорово придумано, превосходно! С ними провозятся не один час. Смотри, как этот пыхтит. Нет, ты видишь?

– Я хочу есть.

– Ясное дело. Ты всегда хочешь есть. А ты не можешь подождать минут пять?

– А что изменится через пять минут? Ты же сам сказал, что это может продолжаться часами…

– Нет, отличная мысль с гвоздями!

– Слушай, а как Крис? Как у нее дела?

– Да она просто уписалась. Смотрела на него, когда он висел вон там, на самом верху, и писала кипятком от возбуждения.

– Еще бы это ее не возбуждало. Черт, она же влюблена до потери сознания. Ну что же, наконец-то. Давно пора.

– Она впуталась в авантюру, которая выше ее разумения. И это меня очень беспокоит, очень, понимаешь? Она ведь идеалистка.

Натан смотрел вверх, а я озиралась по сторонам и чувствовала, что напряжение вокруг растет. Совершенно случайно я заметила некую девицу. На другой стороне улицы на тротуape стояла бледная дылда, под большим кайфом… Мне показалось, что она за нами наблюдает и что я ее раньше где-то видела. Но тут о фасад здания разбился пузырек с красными чернилами. Со звоном разлетелось стекло на втором этаже. Мы с Натаном решили, что пора убраться отсюда подальше.

– Она совершенно несознательная. Можешь мне поверить, я знаю, что говорю. Встреча с таким типом, как Вольф, – ничего хуже не могло с ней случиться. Мозг и мускулы. Самое опасное сочетание. Да, ничего хуже я не могу себе представить.

– Прекрати, прошу тебя, прекрати. Когда ты наконец перестанешь лезть в чужие дела? Нет, я все-таки не могу тебя понять!

– Да не лезу я вовсе в ее дела! Тут ты не права. Ни в чьи дела я не лезу, просто констатирую факты. Я знаю, чем это может кончиться.

Наше внимание ненадолго привлекли стычки внизу, у здания. Участники с обеих сторон были в ярости, словно их распалили солнечные лучи в чистом небе. Они дубасили друг друга. Мы поехали дальше.

– Видишь ли, это как если бы у меня была немного придурковатая кузина. Слегка умственно отсталая. Семья налагает на человека определенные обязанности, не забывай об этом. Желает этого человек или нет, но он уже вовлечен в этот круг. Да, Мэри-Джо, хочешь не хочешь.

– Вовлечен, да, но до какой степени? Вот что я хотела бы знать. До какой степени?

– Смотря по обстоятельствам. Для меня это – совершенно новая ситуация, так что я ничего не знаю. Зависит от обстоятельств.

Внезапно мне захотелось шоколадного кекса. На сладкое потянуло. Но вместо этого нас вызвали в качестве подкрепления в еврейский квартал: там какой-то псих грозил открыть из своего окна пальбу по итальянскому кварталу, где, как он утверждал, пропала его жена. Два часа мы проторчали на лестнице, в то время как двумя этажами выше шли бесконечные переговоры. У меня скрутило живот. Иногда Натан спускался на несколько ступенек, чтобы помассировать мне плечи. Вообще всякий раз, когда мы спорили, он потом старался как-то меня утешить, и у меня от этого возникало какое-то странно-муторное состояние легкого отупения.

Я не ждала, что Натан после развода женится на мне и наделает мне детей. Ничего и от него не ждала. Мне немного было надо: чтобы он только не глядел на сторону. Чтобы не спутался с другой женщиной. Большего я не просила. Ни большего внимания, ни большей нежности, нет, мне было очень хорошо и так, я не хотела луну с неба. Я даже придерживалась довольно широких взглядов, чтобы не убиваться из-за некоторых его закидонов, вроде тех штучек, которые они вытворяли с дочкой Бреннена. Мне было на это почти наплевать. Но его отношения с Крис – вот что било мне по нервам, вот что я с трудом переносила и никак не могла держать под контролем. Это было нечто неуловимое. Даже если из этих отношений и не могло ничего родиться, даже если это было уже пересохшее русло реки, все же они не давали мне покоя.

В тот вечер я столкнулась в магазине с Розой Деларю. Этой даме давно перевалило за пятьдесят, нервы у нее были ни к черту, она сделала три подтяжки, все свободное время проводила в фитнес-центрах и без устали обшаривала полки диетических магазинов в поисках новинок. Я бегала от нее, как от чумы. Ее муж возглавлял кафедру семиотики в университете. Мы с Фрэнком частенько бывали у них дома, но в конце концов я сломалась из-за Розы, дамочки совершенно чокнутой. Я не хотела их больше видеть, этих старых придурков. С их вечеринок я уходила совершенно измочаленная, ошалелая, почти больная. Их разговоры – какая же это была скука! Оказывается, они никогда не слыхивали про «Секс в большом городе», никогда не слушали рэп, одевались как лохи. Ну, если только Роза не напяливала на себя легкие платья из сверкающей, светящейся ткани, разноцветные туфли от Бреннена с блестящими подошвами и браслеты из губки, которые она иногда водружала и на голову. Они никогда не читали романов, не смотрели телевизор (а когда Всемирный торговый центр был стерт с лица земли, они лишь три дня спустя позвонили нам и спросили, что произошло), их не интересовало ничто из того, что интересовало меня, ничто – по крайней мере, я так думала вплоть до того дня, когда господин профессор принялся лапать меня за задницу, приговаривая, что я свожу его с ума, что его сводят с ума мои груди и ляжки; тогда я нажаловалась Фрэнку и сказала ему: «Фрэнк, у тебя – свои друзья, а у меня – свои». В то время я гораздо чаще бывала у Дерека, чем теперь, я была столпом его парикмахерского салона, я приходила просто поболтать, затем мы шли куда-нибудь перекусить и развлечься, и я пыталась забыть о том, что мой муж трахается с мужчинами, хотя я это переносила, признаюсь, с большим трудом. «У тебя – свои приятели, Фрэнк, а у меня – свои», – а ведь я тогда от переживаний заболела (я к этому, может быть, еще вернусь), и без Дерека, без того облегчения, что мне приносило его общество, не знаю, что бы со мной было. «Все, Фрэнк, с этой минуты, Фрэнк, я не желаю больше ничего слышать об этой парочке. Я и так достаточно долго терпела…»