Христо-люди - Аркадий Стругацкий

- Когда она родилась… Когда я увидела ее, я хотела убить себя. Я знаю, ее никогда не одобрят, хотя это совсем незначительный дефект. Но я не умерла. Я подумала, может быть, я как-нибудь спасу ее. Она красивая девочка, за исключением этого. Не правда ли?

Моя мать ничего не сказала. Тетя Гэррист продолжала:

- Я не знала, как, но я надеялась. Я хотела подержать ее недолго, пока ее не заберут у меня. Ведь на объявление дается месяц. Я решила, что хоть этот месяц она побудет у меня.

- А Генри? Что сказал он?

- Он… Он сказал, что мы должны объявить в конце концов. Но я не разрешила ему, я не смогла. Я не смогла. Боже, не в третий раз! Это ведь в третий раз! Я держала ее и молилась, молилась и надеялась. А когда я услышала, что у тебя преждевременно родилась дочь, я подумала, может быть, это бог отвечает на мои молитвы.

- Но Гэррист, - холодно сказала моя мать, - я не понимаю, что ты имеешь в виду.

- Я подумала, - продолжала безжизненно, заставляя себя говорить, тетя Гэррист, - я подумала, что если оставлю у вас свою девочку и возьму вашу…

Моя мать задохнулась от изумления. Она, очевидно, лишилась речи.

- Всего на один или два дня, только бы получить удостоверение, - упрямо продолжала тетя Гэррист. - Ты моя сестра и единственный человек в мире, который может мне помочь сохранить моего ребенка и мою семью.

Она вновь начала плакать. Последовала долгая пауза, потом раздался голос моей матери.

- За свою жизнь я не слышала ничего более отвратительного. Прийти ко мне с таким аморальным предложением… Ты, наверное, сошла с ума, Генриетта? Подумать только, что я могу… - Она замолчала при звуке тяжелых шагов отца.

- Джозеф, - сказала она, когда он вошел. - Отправь ее отсюда. Скажи ей, чтобы она уходила из дома и взяла с собой это…

- Но, - смущенно сказал отец, - но ведь это Гэррист, дорогая.

Моя мать все ему рассказала. Тетя Гэррист не произнесла ни слова. Отец недоверчиво спросил:

- Это правда? Ты за этим пришла сюда?

Медленно и неуверенно тетя Гэррист сказала:

- Это уже третий раз. Они заберут моего ребенка, как забирали тех. Я не выдержу этого. А Генри должен будет отослать меня. А потом он возьмет другую жену, которая даст ему хороших детей. Ничего не остается для меня в мире - ничего. Я пришла сюда в надежде на поддержку и помощь… Я… Я вижу теперь, как глупо было надеяться.

Никто не ответил ей.

- Ну что ж, понимаю. Я ухожу, - сказала она мертвым голосом.

Но мой отец был не таким человеком, чтобы отпустить ее просто так.

- Я не понимаю, как ты осмелилась прийти сюда, в богобоязненный дом, с таким предложением, - сказал он. - Хуже того, что у тебя нет и тени раскаяния и стыда.

Когда тетя Гэррист ответила, голос ее звучал крепче:

- Чего мне стыдиться? Я не сделала ничего постыдного.

Я только несчастна.

- Ничего постыдного? - Повторил мой отец. - Ничего постыдного произвести на свет насмешку над создателем? Ничего постыдного попытаться вовлечь сестру в свое преступление? - Он перевел дыхание и продолжал тоном проповедника: - враги господа окружают нас. Они пытаются бороться с нами через нас. Бесконечное число раз пытаются они исказить правильный облик, через ненадежных людей среди нас. Ты согрешила, женщина! Взгляни в глубину своего сердца, и ты поймешь, как ты согрешила! Твой грех ослабил нашу оборону, и враги прорвались сквозь нее. Молись, и крест на твоей одежде защитит тебя. Ты утратила бдительность в борьбе за чистоту расы. Так появилось отклонение, а отклонение, любое отклонение от правильного пути, есть богохульство - не меньше! Ты произвела богохульство!

- Всего лишь бедного, маленького ребенка!

- Ребенка, который, если бы тебе удалось это, вырос бы, произвел бы потомство, это потомство увеличивалось бы, заполнило все вокруг мутантами и подобной мерзостью… Вот что случается там, где ослабевает вера и воля. Но здесь это никогда не случится. Наши предки были на правильном пути, и они нам передали правду. Ты хотела предать нас всех! Ты хотела, чтобы наши предки прожили жизнь напрасно! Позор на твою голову, женщина! Теперь иди! Иди домой в смирении, а не в гордыне. Заяви о своем ребенке, как положено по закону. Затем исполняй епитимью, которая на тебя будет наложена. И молись. Тебе много надо молиться. Ты не только богохульствовала, произведя ложный облик, но и в своем высокомерии ты препятствовала закону и согрешила в мыслях. Я милостивый человек и не проклинаю тебя за это. В твоей воле очиститься: падай на колени, молись, молись, чтобы этот твой грех и другие твои грехи были прощены.

Послышались два легких шага. Ребенок издал слабый звук, когда тетя Гэррист закутывала его. Она подошла к двери, отодвинула задвижку, потом сказала:

- Я буду молиться. Да, я буду молиться.

Она помолчала и продолжила крепнущим голосом:

- Я буду молиться, чтобы бог послал немного милосердия в этот ужасный мир. И сочувствия к слабости, и любви к несчастным. Я попрошу его - если это действительно его воля, чтобы ребенок страдал, и его душа была проклята из-за маленького недостатка в теле… Я буду молить его, чтобы сердца самоуверенных людей разбились…

Двери закрылись, и я увидел, как она медленно идет по коридору.

Я осторожно вернулся к окну и смотрел, как она вышла и заботливо уложила белый сверток в коляску. Несколько секунд она смотрела в землю, потом отвязала лошадь, взяла в руки сверток и завернула его в полу своего плаща.

Она обернулась и такой навсегда осталась в моей памяти. С ребенком на руках, в полураспахнутом плаще, из-под которого была видна верхняя часть широкого коричневого креста на ее желтовато-коричневом платье, ничего не видящие глаза, и лицо, как будто высеченное из гранита…

Потом она взяла вожжи и уехала.

В соседней комнате за моей спиной отец сказал:

- Брось! Попытку замены следовало предвидеть. У женщин иногда бывают странные идеи. Я готов был бы простить ей, если б она объявила о ребенке. Но ересь - совсем другое дело. Она опасная и бесстыдная женщина, я никогда не думал, что твоя сестра проявит такую слабость. И как она посмела подумать, что ты покроешь ее преступление. Она же знала, что ты сама дважды подвергалась епитимье. Говорить ересь в моем доме. Этого нельзя допустить!

- Может быть, она не понимала, что говорит, - неуверенно произнесла моя мать.

- Теперь поймет. Наш долг позаботиться, чтобы она поняла.

Мать начала что-то говорить и вдруг заплакала. Я никогда раньше не слышал, чтобы она плакала. Голос отца продолжал объяснять необходимость чистоты в мыслях, так же как и в сердце, особенно для женщин. Он все еще говорил об этом, когда я на цыпочках убежал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});