Город будущего - Жюль Верн

Дядюшка Югнэн знал все повадки этого удивительного в своем постоянстве пришельца. С бьющимся сердцем и готовностью астронома он поджидал этот луч; он купался в его благотворном сиянии, выверял по нему старые часы, воздавал солнцу хвалу, что не был им забыт.

Это была его собственная пушка Пале-Руаяль, с тем только отличием, что стреляла она раз в году, да и то не всегда!

Дядюшка Югнэн не забыл пригласить племянника на очередное великое торжество 21 июня, и тот с радостью согласился.

Обед не обещал быть слишком обильным, но предлагался от чистого сердца.

— Сегодня у меня праздник, — проговорил Югнэн, — и я принимаю гостей. Кстати, знаешь ли ты, с кем мы вечером будем ужинать?

— Нет, дядя.

— С твоим преподавателем Ришло и его внучкой мадемуазель Люси.

— Признаюсь, дядюшка, мне доставит истинное удовольствие увидеть этого достойного человека.

— А мадемуазель Люси?

— Я с ней не знаком.

— Ну что ж, мой мальчик, ты будешь ей представлен, но предупреждаю тебя: она очаровательна, хотя об этом не догадывается! Так что смотри не проговорись! — лукаво усмехнулся дядюшка Югнэн.

— Ни в коем случае, — отозвался Мишель.

— После ужина мы смогли бы все вчетвером совершить приятную прогулку.

— Согласен, дядюшка! Это будет чудесным завершением сегодняшнего дня!

— Но почему ты ничего не ешь и не пьешь, мой мальчик?

— Что вы, дядюшка, — задыхаясь от охвативших его чувств, проговорил Мишель, — за ваше здоровье!

— И за нашу новую встречу! Ведь когда мы с тобой расстаемся, мне все время кажется, что ты отправляешься в долгое путешествие! Ну хорошо, расскажи все-таки о себе! Что происходит в твоей жизни? Обстановка как нельзя лучше располагает к откровенности.

— С удовольствием, дядя.

Мишель в деталях рассказал о всех своих злоключениях, о печалях, об отчаянии и даже о счетной машине, не упустив подробностей ночного приключения с усовершенствованной кассой. Наконец, поведал он и о прекрасных днях, проводимых на вершине Большой Книги.

— Именно здесь я встретил моего первого друга, — признался Мишель.

— Что? У тебя есть друзья? — проговорил, нахмурившись, Югнэн.

— У меня их двое, — отозвался молодой человек.

— Немало, если они предадут тебя, и вполне достаточно, если они тебя любят, — наставительно произнес старик.

— Ах, дядюшка! — с горячностью откликнулся Мишель. — Они же художники!

— Да, безусловно, это гарантия, — проговорил Югнэн, покачивая головой. — Мои сомнения явно неуместны, ибо статистика свидетельствует, что в тюрьмах и на каторге пребывают дельцы, адвокаты, священнослужители, банкиры, нотариусы, ростовщики, но нет ни одного художника! Однако…

— Вы познакомитесь с ними, дядюшка, и увидите, какие это славные ребята!

— С удовольствием, — проговорил Югнэн, — я люблю молодых, если они действительно молоды. Юные старички мне всегда казались лицемерами!

— За этих я ручаюсь!

— Что ж, Мишель, судя по людям, с которыми ты общаешься, твои идеи не изменились?

— Нет, напротив, — отвечал молодой человек.

— И ты упорствуешь в грехе?

— Да, дядюшка.

— Тогда признайся мне, несчастный, в твоих последних прегрешениях!

— С превеликим удовольствием!

И молодой человек вдохновенно прочел прекраснейшие стихи, проникнутые глубокой мыслью и истинной поэзией.

— Браво! — восторженно воскликнул Югнэн. — Браво, мой мальчик! Так, значит, кто-то еще способен создавать подобные шедевры! Ты говоришь на дивном языке давно ушедшего времени! О дитя мое! Как мне грустно и вместе с тем как радостно!

Некоторое время они молчали. Потом дядюшка произнес:

— Ну, будет, будет… Давай-ка уберем этот стол. Он нам мешает.

Мишель помог старику, и столовая тут же превратилась в библиотеку.

— Что же дальше, дядюшка? — спросил молодой человек.

Глава X

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 15 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА: ДЯДЮШКА ЮГНЭН ПРИНИМАЕТ БОЛЬШОЙ ПАРАД ПИСАТЕЛЕЙ ФРАНЦИИ

— А вот и десерт, — произнес Югнэн, указывая на забитые книгами полки.

— У меня волчий аппетит, — откликнулся Мишель, — и я готов приступить к пище духовной.

Дядя и племянник, в едином порыве, с подлинно юным воодушевлением принялись перелистывать книги, переходя от полки к полке. Но месье Югнэн тут же постарался внести хоть сколько-нибудь порядка в это сумбурное рысканье.

— Иди-ка сюда, — обратился он к Мишелю, — и начнем все сначала. Сегодня мы не читаем, а лишь обозреваем и обмениваемся впечатлениями. Это будет скорее смотр, нежели сражение. Представь себе Наполеона во дворе Тюильри, а не на поле Аустерлица. Заложи-ка руки за спину, и пройдемся по рядам.

— Следую за вами, дядюшка.

— Сын мой, будь готов к тому, что сейчас перед тобой предстанет самая прекрасная армия в мире; ни одна другая страна не смогла бы выставить подобного ей войска, одержавшего столь блистательные победы над варварством.

— Великая Армия Словесности.

— Посмотри сюда. Видишь, на первой полке построились облаченные в броню чудесных переплетов наши старые ворчуны шестнадцатого столетия — Амио,[73] Ронсар,[74] Рабле, Монтень, Матюрен Ренье.[75] Они — как стойкие солдаты на посту; и по сю пору еще ощутимо их влияние на наш великолепный французский язык, основы которого они заложили. Однако следует помнить, что они сражались больше за идею, нежели за форму. Рядом с ними — доблестный генерал, в свое время отличавшийся неимоверной храбростью. Но главная его заслуга — в усовершенствовании тогдашнего оружия.

— Это Малерб,[76] — подхватил Мишель.

— Он самый. Как-то Малерб признался, что учился у грузчиков Сенного порта; он ходил туда подслушивать их метафоры, характерные галльские словечки. Потом он подчищал их, полировал и ваял из всего этого мусора дивный язык, на котором так чудесно говаривали в семнадцатом, восемнадцатом, девятнадцатом веках.

— О! — воскликнул Мишель, указывая на единственный экземпляр в суровом и горделивом облачении. — Вот истинный полководец!

— Да, сын мой! Как Александр, Цезарь или Наполеон. Император французов, несомненно, сделал бы принцем старину Корнеля,[77] этого воина, породившего множество себе подобных, ибо его академическим изданиям поистине несть числа. Вот, к примеру, пятьдесят первое, последнее, издание его Полного собрания сочинений, вышедшего в тысяча восемьсот семьдесят третьем году. С тех пор Корнеля не переиздавали.

— Должно быть, трудно было раздобыть эти сочинения!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});