Город будущего - Жюль Верн

— Да! Слушай.

И Кэнсоннас, воспроизводя мелодии, под которыми подписались бы Бетховен и Вебер, вознесся в своей игре до небывалых высот.

— Мой отец! — повторял Мишель.

— Да! — откликнулся музыкант, в сердцах захлопывая крышку пианино. — После него — пустота! Кому он сегодня понятен? Ну хватит, дети мои, хватит воспоминаний! Подумаем о настоящем, и пусть снова владычествует индустриализм!

С этими словами он дотронулся до инструмента, клавиатура откинулась назад, и взору присутствующих предстала застеленная кровать с туалетным столиком, снабженным всеми необходимыми принадлежностями.

— Вот изобретение, достойное нашей эпохи! — проговорил музыкант. — Пианино-кровать-комод-туалет!

— И ночной столик, — добавил Жак.

— Так и есть, дорогой. Полный набор!

Глава IX

ВИЗИТ К ДЯДЮШКЕ ЮГНЭНУ

С того памятного вечера трое молодых людей стали неразлучны. В громадной французской столице они образовывали свой обособленный крошечный мирок.

Мишель проводил свои дни в служении Большой Книге. Казалось, что он смирился с судьбой, но для счастья ему не хватало общения с дядюшкой Югнэном. Подле него он обрел бы настоящую семью: дядюшка заменил бы ему отца, друзья — старших братьев. Он часто писал старику библиотекарю, а тот исправно ему отвечал.

Так пролетели четыре месяца. Казалось, в конторе Мишелем были довольны, кузен уже не так презирал его, а Кэнсоннас расхваливал на все лады. Судя по всему, молодой человек нашел свое призвание: он родился диктовальщиком.

Кое-как перезимовали. Калориферы и газовые камины успешно справились с холодами.

Наступила весна. Первое же свободное воскресенье Мишель решил посвятить дядюшке Югнэну.

В восемь часов утра в прекрасном настроении он выбежал из дома банкира, радуясь, что сможет всласть надышаться кислородом вдали от делового центра. Стояла чудесная погода. Апрель нес с собой возрождение природы, готовясь одарить всех новыми цветами, с которыми не без успеха соперничали цветочные магазины. Мишель чувствовал новый прилив сил.

Дядюшка жил далеко. Ему пришлось перенести свои пенаты на самую окраину, где можно было найти недорогое приемлемое жилище.

Юный Дюфренуа отправился к станции «Мадлен», взял билет и, войдя в вагон, устремился на второй этаж. Был дан сигнал отправления, и поезд двинулся вверх по бульвару Мальзерб, оставив с правой стороны массивную церковь Святого Августина, а с левой — парк Монсо, обрамленный великолепными зданиями. Поезд пересек первую, потом вторую кольцевые линии метрополитена и остановился на станции «Порт-Аньер», неподалеку от старинных фортификаций.

Первая часть путешествия завершилась: Мишель проворно спрыгнул на перрон, проследовал по улице Аньер до улицы Револьт, свернул направо, прошел под железнодорожным полотном Версальской дороги и наконец добрался до угла улицы Кайю.

Он очутился перед высоким густонаселенным домом, весьма скромным с виду, и спросил у консьержа, где живет месье Югнэн.

— На десятом, дверь направо, — ответствовал сей важный господин; в те времена консьержи были государственными служащими, назначаемыми на этот доверительный пост непосредственно правительством.

Мишель поклонился, вошел в подъемник и через несколько секунд был уже на площадке десятого этажа.

Он позвонил. Дверь открыл сам месье Югнэн.

— Дядюшка! — воскликнул Мишель.

— Мальчик мой! — проговорил старик, заключая юношу в объятья — Наконец-то ты здесь!

— Да, дядюшка! Первый же мой свободный день — ваш!

— Спасибо, мой дорогой мальчик! Какое удовольствие видеть тебя! — говорил дядюшка Югнэн, пропуская Мишеля в комнату. — Ну, снимай же шляпу, садись, располагайся поудобнее! Ты ведь останешься у меня?

— На целый день, если только я вас не стесню.

— Ну что ты! Ни в коем случае! Я ведь ждал тебя, мое дорогое дитя!

— Вы меня ждали! А я даже не успел вас предупредить! Но все равно я бы опередил мое письмо!

— Я ждал тебя, Мишель, каждое воскресенье, и твой обеденный прибор всегда был на столе, вот как теперь.

— Неужели?

— Я был уверен, что рано или поздно ты придешь повидать своего дядюшку! Правда, вышло скорее поздно.

— Ведь я не свободен, — поспешил оправдаться Мишель.

— Прекрасно все понимаю, мой мальчик, и не сержусь на тебя! Как ты мог подумать!

— О! Как хорошо у вас здесь! — с завистью проговорил Мишель, оглядываясь по сторонам.

— Ты, наверное, имеешь в виду мои книги! Старых моих друзей! — отозвался дядюшка Югнэн. — Действительно, здесь я счастлив! Но об этом позже. А пока все-таки сядем за стол. Обо всем, обо всем потолкуем, хотя я и зарекся говорить с тобой о литературе!

— Что вы, дядюшка! — взмолился Мишель.

— Ну, посмотрим, посмотрим! Ты лучше расскажи мне, чем занят, что делаешь в этом самом банке? Возможно, твои идеи…

— Все еще прежние.

— Черт побери, тогда прошу за стол! Да, кстати, сдается мне, что ты меня не обнял.

— Быть того не может!

— Ну что ж, племянничек, повтори еще раз! Сие не повредит и только поспособствует моему и без того отменному аппетиту. Я ведь еще ничего не ел.

Мишель от всего сердца обнял старика, и оба уселись за стол.

Все возбуждало любопытство юноши: он беспрестанно озирался вокруг. И действительно, в комнате было много удивительного, что могло бы поразить воображение поэта.

Вся квартира, состоявшая из крошечной гостиной и спальни, была до отказа забита книгами. Из-за полок не было видно даже стен. Зато потемневшие переплеты являли взору свое благородное, тронутое временем облачение. Книгам здесь было явно тесно, и они беззастенчиво вторгались в соседнюю комнату, проскальзывая над дверьми и устраиваясь в оконных проемах. Эти драгоценные тома, вольготно расположившиеся повсюду — на мебели, в камине, в ящиках приоткрытых комодов, никак не походили на книги богачей, устроившихся в столь же роскошных, сколь и ненужных книжных шкафах. Здесь книги чувствовали себя как хозяева, свободно и непринужденно, хотя им приходилось жить в тесноте. Впрочем, каждое утро к ним прикасалась бережная рука, не оставлявшая ни пылинки, ни загнутого уголка, ни пятнышка на переплете.

Все убранство салона состояло из двух видавших виды кресел и старинного стола в стиле «ампир»[71] с позолоченными сфинксами и римскими фасциями.[72]

Окна комнаты выходили на юг. Но высокие стены, огораживающие двор, не пропускали солнца. Только один-единственный раз в году, 21 июня, в день солнцестояния, если, конечно, погода тому благоприятствовала, самый длинный из лучей сияющего небесного светила, слегка коснувшись соседней крыши, стремительно проскальзывал в окно и, словно птичка вспорхнув на край полки или же на книжный корешок, задерживался на миг, освещая в своем сверкающем броске мириады пылинок. Мгновенье — и луч угасал, исчезая до следующего года.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});