Игорь-якорь - Марк Ефетов

С первых же шагов в Скобелевском парке Наталия Ивановна поняла, что здесь не принято громко разговаривать и шуметь. Зато каждое слово, произнесённое даже шёпотом, было слышно. И именно так — шёпотом — Наталия Ивановна читала слова, высеченные в мавзолее парка на память от частей Третьего Украинского фронта:

Вдали от русской матери-землиЗдесь пали Вы за честь отчизны милой.Вы клятву верности России принеслиИ сохранили верность до могилы.

Вас не сдержали грозные валы.Без страха шли на бой святой и правый.Спокойно спите, русские орлы,Потомки чтут и множат Вашу славу.

Отчизна нам безмерно дорога,И мы прошли по дедовскому следу,Чтоб уничтожить лютого врагаИ утвердить достойную победу.Сентябрь, 1944

Особенно хорош был Плевен в сумерки. Дождь прошёл, небо поголубело, а потом стало фиолетовым, и в воздухе запахло весной, хотя была осень. Оранжевые клёны и тёмно-зелёные с коричневым дубы чередовались с ярко-зелёными ёлками. Величественные липы шептались листвой, а струйки фонтанов тихо урчали и плескались. Всё это было там, где некогда грохотали пушки, лязгали гусеницы танков, рвались бомбы.

А какая сейчас здесь была тишина!

— Пусть всегда будет так, — сказала, ни к кому не обращаясь, Наталия Ивановна, сказала тихо, как говорят там, где спят люди, — шёпотом, чтобы не разбудить их…

В понедельник утром перед самым отъездом из Плевена Наталия Ивановна опять пришла в спортивный клуб. Но тут её ждало огорчение. Она узнала, что все материалы, которые добыли аквалангисты в порту Никополь, увезли в музей в Софию.

«Ну что ж, — подумала Наталия Ивановна, — буду считать, что мне повезло. Ведь всё равно мне со всеми пассажирами «Сатурна» ехать в Софию. А раз уж увезли в самую столицу, то там они будут наверняка в сохранности».

18. Налёт морских разбойников

На «Черноморске», казалось, забыли уже о том, как пиратский самолёт снижался над палубой корабля, как бросал стеклянные шары, стараясь взять наших моряков на испуг.

Для капитана Круга всё это было не в диковинку. Фёдор Фёдорович плавал давно и отлично знал, что времена средневековья, когда в морях и океанах бесчинствовали пираты на парусниках, ушли в прошлое. Нынешние пираты вооружены самой новой техникой. Капитан Круг встречался с ними не в первый раз.

Однажды, в предыдущем рейсе, когда «Черноморск» был в океане, тёмной ночью над палубой корабля повис вертолёт. Ослепляющий луч прожектора бил сверху, а в это время на экране локатора появлялись и исчезали силуэты военных кораблей.

Это была психическая атака, всё случилось неожиданно, как оно бывает при налёте бандитов. В рубке в это время был механик Степан Шапкин, который докладывал капитану о делах в машине. Он слышал, как вахтенный, наблюдая за морем в локатор, докладывал:

— Обнаружены импульсы от корабля. Похоже на военный корабль… Военный корабль справа.

Степан стоял рядом с капитаном и чувствовал, как холодеют руки, ноги, спина. Шапкин злился на себя, приказывал сам себе быть мужчиной — не дрейфить, но ничего поделать не мог. Будто кто-то другой командовал им и его чувствами. И Степан, совсем не желая этого, будто не он, а тот, сидящий в нём, произнёс:

— Плохо дело: берут в вилку. Плохо.

Фёдор Фёдорович резко повернулся к механику:

— Плохо. Очень плохо, товарищ Шапкин. Пазуха у вас нараспашку. Две пуговицы не застёгнуты. Это плохо. Потрудитесь привести себя в порядок!

Капитан Круг не терпел малейшей неточности, неаккуратности, даже намёка на расхлябанность или паникёрство.

Да, в тот раз пираты не решились стрелять и бросать бомбы. Но во время рейса, когда впервые отправился Игорь, всё было по-другому.

Это произошло во второй половине дня. Большая часть пути осталась позади. Для Игоря «Черноморск» стал уже как бы родным домом. Может быть, этому способствовал Фёдор Фёдорович. Он был строгий, но одновременно добрый, требовательный по службе, но вне работы какой-то домашний, уютный и гостеприимный, особенно в часы отдыха, когда он зазывал к себе в каюту на огонёк кого-нибудь из моряков…

Вот и вчера Игорь провёл вечер у капитана, и тот расспрашивал его об отце и матери, об Иване, о котором слышал ещё во время Отечественной войны. При этом Игорь рассказал Фёдору Фёдоровичу, что Наталия Ивановна отправилась на Дунай искать каких-нибудь следов Ивана.

— И знаете, — сказал Игорь, — я получил телеграмму от отца. Он сообщает, что мама напала на след дневника Ивана.

— Невероятно! — воскликнул Фёдор Фёдорович. — Поздравляю! Ведь самое страшное — полная неизвестность. Вот что, молодой человек, будете писать отцу, обязательно от меня привет. Я ведь знаю его немного, а наслышан, наслышан, молодой человек, так, что могу порадоваться за вас…

На следующий день Игорь заступил на вахту вечером. С высоты мостика он увидел, как Фёдор Фёдорович подошёл к трапу вместе со Степаном Шапкиным.

«Наверно, Колобок был в машинном», — подумал Игорь. Колобком между собой моряки «Черноморска» называли капитана. Называли любя, за то, что он быстро ходил, почти бегал и успевал чуть не одновременно побывать во всех уголках корабля, знать всё, что делается на «Черноморске».

«Да, — думал Игорь, — смотрел, наверно, капитан подземное царство Стёпы и теперь будет драить его на мостике».

Думая так, он машинально проверил, застёгнут ли на все пуговицы, остра ли складка на брюках и блестят ли ботинки. При этом Игорь поправил на голове фуражку, выпрямился, стараясь принять именно тот вид, который называется лихим морским шиком.

Южные сумерки коротки, и вечер уже сдал вахту ночи. Капитан и механик подошли к самым дверям рубки, когда Игоря вдруг с невероятной силой что-то подняло на воздух, оглушив и ослепив.

В это же мгновение Фёдор Фёдорович услышал воющий звук реактивного самолёта, точно звон тысяч вдребезги разбиваемых стёкол; яркая вспышка заставила инстинктивно зажмуриться, и тут же его сбило с ног и отбросило к поручням мостика.

Что же до Шапкина, то он вообще не помнил, как всё произошло: он почувствовал удар и сразу потерял сознание.

19. Строчки, не смытые водой

В Софии Наталия Ивановна получила наконец в руки дневник Ивана. Но ведь Иванов много…

Не всё можно было прочитать в этой тронутой временем и водой тетрадке, где многие строчки совсем смылись. Но как же забилось материнское сердце, когда она увидела родные, такие знакомые ей буквы Иванова почерка! Ведь почерк, как внешность человека, как голос, как походка, редко бывает совсем одинаковым у людей. А Наталии Ивановне не пришлось даже разбирать частично смытые, исчезнувшие слова дневника. В музее, где он хранился, всё, что поддавалось расшифровке, переписали, перепечатали и хранили как реликвию, вместе с оригиналом дневника советского офицера по имени Иван.

Что можно было заключить по этим отрывочным словам и строчкам?

Иван писал о бое речного корабля Дунайской флотилии с налетевшими на него фашистами. Около десяти фашистских бомбардировщиков в пикирующем полёте ринулись на небольшой катер-охотник. В дневнике можно было прочитать отдельные фразы о том, как счетверённый пулемёт «максим» подбил один из самолётов противника. И ещё можно было понять, что командир корабля был убит, борты катера разворочены. После неравного боя с противником корабль, видимо, остался на плаву, но Иван писал, что могут быть всякие неожиданности…

И ещё в этом дневнике были строчки, чёткие, не тронутые временем и водой, но читала их Наталия Ивановна с трудом — слёзы застилали глаза.

«Я не знаю, чем кончится для меня война — писал Иван. — Буду ли я жив? Но сейчас я думаю не об этом. Сейчас я думаю и как никогда чувствую безмерную мою любовь к маме, которая учила меня не только ходить, правильно держать ложку, складывать буквы в слова. Мама учила меня доброте, любви к людям, к Родине. Если есть во мне что-то хорошее — в характере, привычках, отношении к людям и долгу, — этим я прежде всего обязан маме и отцу. Как же я люблю вас, дорогие мои! И здесь, вдалеке от вас, любовь к вам помогает мне не бояться опасностей, быть достойным смелых, прекрасных людей, которые окружают меня. Очень жалею, что мне нужно расстаться с ними. Сегодня получен приказ перейти на…»

Дальше вода начисто смыла чернила и даже разрушила бумагу.

Но дело было не только в этом. Иван не называл корабль, на котором он находился, не было в дневнике названий населённых пунктов и даже имён людей — его товарищей по оружию. Иван умел хранить военную тайну и понимал, что его дневник может попасть в руки врага.