Грех на душу - Светлана Алешина

Он говорил небрежно, беззастенчиво уставившись мне прямо в глаза. Такая уверенность мне не слишком-то понравилась, но я не нашла веского повода отказать. Однако решила держаться с этим морячком посуше.

— Куда вас отвезти? — спросила я, когда мы уселись с машину.

Он посмотрел на меня со странной улыбкой.

— А может быть, продолжим банкет в каком-нибудь уютном месте?

«Началось», — подумала я, а вслух сказала:

— У меня другие планы! Да и сыта я банкетами уже по горло!

— Ну, тогда поехали на Авиамоторную! — без особого сожаления сказал Пашков.

Это было далековато и совсем не по пути, но, как говорится, сама напросилась. Уже когда мы отъехали довольно далеко, Пашков вдруг насмешливо спросил:

— А чего вам, собственно, не понравилось?

— Вы имеете в виду сегодняшний вечер? Пожалуй, он получился слишком интимным. Зря я пришла.

— А как вы вообще попали к Каваловым? — довольно бесцеремонно поинтересовался Пашков.

— Так же, как и вы, наверное. Пригласили.

— Это я понимаю, — хмыкнул Пашков. — Зачем вы это приглашение приняли — вот вопрос. Что у вас общего с Эдитой? Вы — молодая, классная баба — неужели не могли найти компании получше?

— Знаете что — смените-ка тон, любезный! — сказала я холодно. — Иначе дальше пойдете пешком!

— Серьезно? — нагло спросил Пашков. — Я весь напрягся!

Я подкатила к тротуару и нажала на тормоз. Машина встала.

— Прошу! — сказала я.

Мы стояли примерно на середине длиннющего проспекта. Час уже был поздний, и движение здесь почти совсем прекратилось. Тускло отсвечивали редкие фонари. Справа тянулись темные громады каких-то учреждений, слева сквозь голые кроны деревьев желтели окна в жилых домах. Было ветрено и неуютно.

Пашков сидел развалясь, точно у себя дома, и, кажется, не собирался выходить. Неприятный холодок пробежал у меня по спине. Сейчас я была склонна думать, что морской волк еще не до конца порвал со своим прошлым. Или вспомнил его под воздействием винных паров.

— Прошу вас! — повторила я.

— Брось! — вдруг каким-то отвратительным тоном сказал Пашков. — Не лезь в пузырь! Я же вижу, что у тебя проблемы. Давай решать их вместе — это лучший способ!

И с этими словами он вдруг сгреб меня своими стальными лапами, прижал к груди и впился в шею горячими влажными губами. В общем-то, к мужским порывам подобного рода я отношусь снисходительно — что поделаешь, такими мужиков сделал бог, — но этот человек был мне по-настоящему антипатичен. Ощущение было такое, будто меня обнимает горилла.

— Если вы сейчас же меня не отпустите… — проговорила я, задыхаясь.

— Не, не отпущу! — убежденно сказал Пашков. — Я всегда добиваюсь своего — без вариантов! Ты это учти и смирись. Выбора у тебя все равно нет!

Удивительной наглости оказался человек. Но меня не так просто подавить. Теперь я просто решала задачу, как спастись. Это было почти на уровне интуиции. Свободной рукой я пошарила свою сумочку, залезла в нее и нашла длинную булавку. Дальнейшее было совсем нетрудно — я вогнала булавку ему в щеку, чуть пониже скуловой кости — там очень чувствительное место.

Он отпрянул от меня, точно ошпаренный кипятком. Не слушая, чего он там воет, я выскочила из машины и достала из сумочки мобильник. Мигом набрала номер Виктора и успела выкрикнуть, когда он взял трубку:

— Срочно приезжай на проспект Строителей! Я тут влипла!

Глава IX

По роду деятельности мне частенько приходилось сталкиваться с разными гнусными типами. Я к этому привыкла — стала почти нечувствительна к словесным оскорблениям, да и к физическому насилию отношусь достаточно спокойно, в панику не впадаю и всегда готова дать отпор. В этом плане я многое почерпнула у нашего Виктора. Поэтому и в тот злосчастный вечер восьмого марта мне удалось выпутаться. Хотя, надо признать, с таким законченным мерзавцем, как морской пират Пашков, мне еще сталкиваться не доводилось. Впечатление усугублялось тем, что с этим человеком мне пришлось, как говорится, преломить хлеб — сидеть за одним столом. Это всегда производит эффект — когда обнаруживаешь, что твой сосед по столу — свинья.

Не знаю, может быть, именно обильное питание так подействовало на бравого моряка или водка ударила ему в голову, но в тот вечер он буквально озверел. Конечно, сыграла свою роль и моя булавка, но я считаю, что ее роль была в целом положительной.

Тем не менее едва я успела дозвониться до Виктора, как мне опять пришлось спасать свою то ли жизнь, то ли честь — уже некогда было разбираться. Пашков выдернул из щеки булавку и выскочил из машины. Лицо у него, освещенное жутковатым светом ртутных фонарей, выглядело ужасно. Он непрерывно сыпал проклятиями и угрозами. Сейчас в его словаре самым приличным словом было «шалашовка». Нужно было бежать.

Для этого пришлось сбросить туфли — прекрасные вечерние туфли, которые мне было жалко до слез. При том, что на улице даже в них было довольно зябко, я же не рассчитывала, что мне придется разгуливать пешком. Вышло же так, что пришлось — и даже не просто пешком, а еще и босиком.

Ледяной асфальт обжигал ступни. Меня спас от воспаления легких только стресс — в моей крови было столько адреналина, а кровь так стремительно бежала по жилам, что простыть я не успела.

Как сказал поэт, я бежала быстрей, чем заяц от орла. Бог был все-таки на моей стороне. Мне удалось оторваться от «орла» уже на старте. Я перебежала через улицу, а Пашков чуть замешкался, пропуская одну из редких машин, которая, сверкая огнями и рыча, промчалась перед самым его носом.

Продравшись сквозь кусты, я влетела в сквер, тянущийся вдоль всего проспекта. Вокруг не было ни одной живой души. Сзади раздавался дробный топот каблуков. Я ринулась на заманчивый свет чужих окон. Говорят, моряки плохо бегают. Мне трудно судить — должно быть, Пашков давно не выходил в море и уже привык передвигаться по суше. Во всяком случае, у меня все время было ощущение, что он дышит мне в затылок.

Тем не менее, подгоняемая страхом, я успела добежать до жилых домов и нырнула в какой-то двор. Там я наугад выбрала подъезд и заскочила в него, стараясь не хлопать дверью. К мой радости, в подъезде было темно — хоть глаз коли. Прижавшись спиной к стене, я замерла и попыталась отдышаться.

В тишине я слышала растерянный топот во дворе — Пашков искал меня. Но в этом дворе было несколько многоэтажных домов — выбор получался слишком большим. Если Пашков не успел заметить, куда я нырнула, ему придется здорово потрудиться.

Вскоре я успокоилась и почувствовала, как стынут ноги.

Хочешь не хочешь, а нужно было возвращаться. Шагов во дворе я уже не слышала и решила выбираться: во-первых, ситуация теперь должна была стать более безопасной — я рассчитывала, что Пашков все-таки немного протрезвел, во-вторых, знала, что Виктор уже спешит мне на помощь. Ну и потом — я намеревалась вести себя предельно осторожно.

Надо было видеть, как я пробиралась назад — босиком, в полумраке, прижимаясь к стенам домов и прячась за деревьями. Маринка правильно сказала, что иногда нас можно назвать самыми подозрительными людьми в городе. Я-то уж точно в этот момент выглядела подозрительно.

Но все обошлось. Моряку или надоело шарить в темноте в чужом дворе, или он действительно протрезвел, но вскоре обнаружилось, что его и след простыл.

Ему даже хватило ума не трогать мою машину, хотя у меня были опасения, что из мести он решит ею воспользоваться. Но, наверное, собственность Пашков предпочитал уважать, понимая, что это может грозить статьей.

В общем, я успела добраться до машины и даже отыскать туфли, когда подъехал Виктор. Он притормозил рядом и заглянул ко мне в кабину.

— Ну чего? — сочувственно спросил он. — Погуляла?

У меня не было сил даже отвечать. О своих приключениях я рассказала всем после выходных, когда хорошенько отдохнула и пришла в себя.

В коллективе мою неприятность приняли близко к сердцу. Маринка с возмущением сказала:

— Какая-то дебильная семейка! Один телевизоры краденые скупает, другой лимоны каждый день жрет, третий вообще маньяк сексуальный! Но ты — молодец, не растерялась! Булавки — это самое надежное средство. Обязательно обнови запас!

Выздоровевший и бодрый Ромка с ходу предложил немедленно разыскать Пашкова и навалять ему как следует. Глаза нашего курьера горели при этом мрачным огнем. Я высказалась в том смысле, что Ромка сгоряча может моряка покалечить и испортить себе этим всю жизнь.

— А я боюсь, — безнадежно заметила Марина, — что жизнь будет испорчена у всех нас, потому что покалечат как раз Ромку, а его родители затаскают нас по судам!

Ромка неожиданно не стал обижаться.

— Я же не о себе говорю! — сказал он, оправдываясь. — А вы думаете, Виктор ему не наваляет?