Сошествие Ангелов - Митчел Сканлон

Захариэль заметил, что при упоминании Эндриаго Амадис сильно напрягся, а его пальцы сжались в кулаки.

— Вы вольны очистить от великих зверей весь остальной Калибан, — резко ответил Сартана. — Но Северная Чаща и земли Братства Волка должны остаться неприкосновенными. Нам было обещано, что наши территории останутся последним прибежищем и великие звери смогут жить там в покое. Это обещание имело силу договора. Послав своих людей в Северную Чащу, ты стал клятвопреступником!

— Не говори глупости! — заявил Лев. — Не было никаких обещаний оставить в покое великих зверей в Северной Чаще. Какой смысл так поступать? Какая была бы польза от уничтожения монстров по всему Калибану, если оставить район, где они найдут убежище? Нет, с нашей стороны не было никаких нарушений, это рыцари Волка убили воинов Ордена. А все остальное, все вымыслы и ложные обвинения — лишь неуклюжая попытка с твоей стороны оправдать свои действия.

— В таком случае ты вступаешь на путь войны, лорд Джонсон, — произнес Сартана.

— Если для освобождения Калибана от чудовищ потребуется война, значит, так тому и быть, — сказал Лев, и Захариэль уловил в его голосе оттенок удовлетворенности, словно он с самого начала решил подталкивать Сартану к войне.

— Я не остановлюсь на полпути в очищении Калибана от великих зверей, — продолжал Лев. — А если твои воины попытаются мне помешать, мы справимся с ними. В твоем Ордене осталось не так много рыцарей, и некоторые из них годами не вылезали из библиотек. Неужели ты считаешь, что сможешь меня остановить?

— Вероятно нет, — ответил Сартана.

— Тогда почему выступаешь против?

— Потому что ты в своем маниакальном стремлении к разрушению не остановишься до тех пор, пока весь Калибан не окажется под твоей пятой. Рыцари Волка не желают становиться твоими подданными. А теперь, если эта пародия на обсуждение закончена, я ухожу и возвращаюсь к своим братьям.

Не ожидая слов прощания, лорд Сартана резко развернулся и вышел из Круглого Зала, сопровождаемый своими спутниками в волчьих шкурах.

После столь дерзкой выходки в зале воцарилась звенящая тишина, и рыцари Ордена беспокойно переглядывались, словно ища у соседей подтверждения грандиозного значения слов, сказанных Джонсоном и лордом Сартаной. Они внезапно оказались на пороге войны с Братством Волка.

Брат Амадис шагнул вперед и первым нарушил молчание, обратившись ко Льву.

— Лорд Джонсон! — воскликнул Амадис. — Правда ли то, что я услышал? Великий зверь напал на Эндриаго?

В первый момент Захариэлю показалось, что Лев не услышал вопроса, но после нескольких долгих мгновений молчания он обернулся к Амадису. Лицо Льва как будто окаменело, и по спине Захариэля при виде застывшей на нем воинственной маски ярости пробежала дрожь.

Затем словно солнечный луч скользнул по лицу Льва, и мстительный гнев рассеялся, сменившись глубоким сочувствием.

— Боюсь, что это правда, брат Амадис, — ответил он. — Мы только вчера получили известия. Великий зверь погубил множество людей Эндриаго, но никто не мог сказать, что за чудовище бродит в тех темных лесах.

— Лорд Джонсон, я родился в Эндриаго, — сказал Амадис. — Я должен отомстить за гибель своих соотечественников.

Лев кивнул, одновременно прислушиваясь к шепоту Лютера, а Амадис опустился на одно колено.

— Лорд Джонсон, — торжественно произнес он, — я объявляю вызов зверю из Эндриаго.

Впоследствии Захариэль всегда вспоминал об этом как о самом чудесном моменте своей жизни. Нельзя сказать, что в последующие годы он был обделен славой, нет, это далеко не так. Он получит свою долю побед. Он добьется признания, и друзья будут ему рукоплескать.

Он удостоится похвалы Льва.

Он познает все это и многое другое. И все же событие, пережитое на родном Калибане в дни, предшествующие появлению Императора и его ангелов, останется самым знаменательным.

Оно произошло во времена до сошествия ангелов, когда Захариэль был молодым человеком, стоящим на пороге зрелости. Возможно, решающую роль как раз сыграл его возраст, и события тех дней оставили в памяти самые яркие впечатления.

В то время ему еще оставалось две недели до пятнадцатого дня рождения, и молодость наложила особый глянец на его воспоминания. Этот факт каким-то образом придал его поступку большее значение, сделал его более запоминающимся. Еще не перешагнув порога зрелости, он пережил ужасы и преодолел трудности, после которых не выживал и не мог выжить ни один человек.

Один определенный момент отделял это событие от всех последующих моментов его жизни. Он еще не стал ангелом. Он еще не стал Астартес. Все это делало его действия более значительными. Одно дело, когда в таких обстоятельствах добивается успеха сверхчеловек, и совсем другое, когда то же самое выполняет обычный воин, особенно если учесть, что он едва миновал половину второго десятка лет своей жизни.

Возможно, в этом было что-то еще.

Возможно, он дорожил этими воспоминаниями из-за того, что они наиболее ярко показывали его характер. После трансформации в ангела большинство событий тех дней, когда он был человеком, смазались в памяти, стали расплывчатыми и невыразительными.

Впереди его ждали тысячи событий, и весьма важных, о которых он в конце концов забывал. Он с трудом мог вспомнить лица своих родителей и сестер, друзей детства. В его памяти отпечатаются другие моменты, относящиеся к тому времени, когда он станет ангелом, словно после перехода через мост от человека к сверхчеловеку он навсегда распрощается с тем, что определяло его прошлую, человеческую жизнь.

Какой бы ни была причина, эти особенные дни навсегда ярко запечатлеются в его памяти. Он пронесет воспоминания через столетия, как одно из немногих важнейших событий своей юности.

В некотором роде воспоминание станет для него определяющим, поскольку поможет навсегда сохранить верность своим идеалам. Оно будет поддерживать его в те моменты, когда не останется никакой надежды. Он всегда станет видеть в нем смысл своего существования.

Это будет началом его самопознания, зародышем его личного мифа.

Когда-то он был человеком. Когда-то он был рыцарем. Когда-то он победил в славной битве и защитил невинного.

Когда-то давно он охотился на монстров.

Прошло почти пять месяцев с тех пор, как Амадис отправился на поиски зверя Эндриаго, и это время показалось Захариэлю вечностью. Он тосковал по веселому товариществу своего героя и почти утратил ощущение, что Орден ценит и одобряет его достижения и успехи.

Несмотря на то что мастер Рамиэль обладал несомненным талантом и опытом, он относился к Захариэлю точно так же, как и ко всякому другому претенденту, как и должно было быть, но после того, как брат Амадис выделял его из всей группы, Захариэль никак не мог привыкнуть быть… обыкновенным.

В отсутствие брата Амадиса возобновилось давнее соперничество и Захариэль, Немиэль, Аттиас и Элиат снова стали ссориться между собой, словно зеленые новички.

Захариэль, хотя и старался изо всех сил, устал сдерживать желание Немиэля превзойти его абсолютно во всем. Он пытался сгладить постоянные насмешки брата, но его стремление преуменьшить его успехи вызывало в душе растущее чувство обиды.

После визита в Алдарух лорда Сартаны значительная часть воинских сил Ордена была отозвана от близящейся к завершению охоты на великих зверей и переброшена на противодействие новому противнику.

В результате серии серьезных стычек рыцари Волка были оттеснены в крепость Сангрула — Кровавая Гора, — которая, по слухам, распространившимся в монастыре, теперь оказалась в осаде.

За обедом мальчики собрались вместе и стали обсуждать ход военных действий против рыцарей Волка и сетовать на свое положение претендентов, что не позволяло им участвовать в боях.

— Я слышал, они начали сжигать свои поселения, чтобы рыцари Ордена не могли их захватить, — сказал Элиат.

— Верно, — подтвердил Аттиас. — Я сам вчера слышал, как мастер Рамиэль говорил об этом сару Хадариэлю.

— Зачем же они так упорствуют? — удивился Немиэль. — Это глупо.

— Не знаю, — ответил Аттиас. — Я только передаю то, что услышал.

— Возможно, потому, что это законченные изменники и каждое мгновение их затянувшегося сопротивления — новое пятно на чести Калибана.

— Довольно резкое суждение, ты не находишь? — спросил Захариэль.

— Разве? — возразил Немиэль. — Тогда почему Орден взял на себя труд прекратить их деятельность?

— А кто-нибудь задумывался, что лорд Сартана, возможно — только возможно, — говорил правду? — спросил Захариэль. — Вдруг мы и впрямь нарушили данное обещание оставить их владения в покое?

— Мне приходила в голову эта мысль, — признал Немиэль. — Но какое это теперь имеет значение?