Разгадка 1937 года - Юрий Емельянов

В это время в штабах и военных академиях разрабатывались планы новой мировой, еще более разрушительной войны. Политические деятели ряда держав не скрывали своих намерений перекроить мир в свою пользу за счет нашей страны. В 1927 году премьер-министром Японии бароном Гиити Танака был подготовлен меморандум, в котором говорилось, что в течение ближайших десяти лет «Япония должна принять политику Крови и Железа». Реализация этой политики должна была привести к покорению Японией всего азиатского материка или значительной его части, половина которого находилась в пределах СССР.

Незадолго до этого меморандума, в декабре 1926 года, в Мюнхене вышел в свет второй том книги А. Гитлера «Майн кампф», в котором провозглашалось: «Мы прекращаем вечное германское движение на юг и запад Европы и поворачиваем наши взоры к землям на востоке… Когда мы сегодня говорим о территории в Европе, мы можем думать прежде всего о России и пограничных государствах, являющихся ее вассалами». В мае 1928 года на выборах в рейхстаг нацистская партия Гитлера, которую до сих пор никто не принимал всерьез, получила 800 тысяч голосов. При поддержке влиятельных промышленников Германии нацисты превратились к июлю 1932 года в ведущую политическую силу страны, заняв первое место по числу поданных за них голосов и числу мест в рейхстаге.

Эти внутриполитические процессы в ведущих странах мира и внешнеполитические заявления их лидеров свидетельствовали о том, что мир стоит на пороге новой, еще более разрушительной войны, которая не обойдет СССР стороной. Со времен Крымской войны 1853–1856 годов Россия имела возможность убедиться в готовности ведущих стран мира сплотиться против нее, выступая под знаменем борьбы против «русского деспотизма». Ведущие западноевропейские страны, которых Россия не раз спасала от внешней агрессии или внутренних мятежей, неизменно изъявляли готовность нанести удар в спину в «благодарность» за русскую помощь. Моральная поддержка мировыми державами японской агрессии 1904 года, их нежелание помогать России в годы Первой мировой войны, когда русские солдаты массами гибли на фронтах, лишенные оружия, стремление этих стран воспользоваться Гражданской войной в России для ее разграбления и ослабления, — все это оставило неизгладимый след в сознании политически активных людей России. Свержение монархии ничего не изменило в отношении к нашей стране ведущих стран мира, которые переадресовали советскому революционному строю извечные обвинения в деспотизме, угрожающем всему миру. Как и прежде, этот лозунг служил удобным прикрытием для призыва к крестовому походу против нашей страны.

Между тем обострение международной обстановки в 1927 году обнажило неподготовленность СССР к войне. По числу танков СССР (менее 200 вместе с броневиками) отставал не только от передовых стран Запада, но и от Польши. В Красной Армии имелось менее тысячи самолетов устаревших конструкций и лишь 7 тысяч орудий разных калибров, что в 1927 году было совершенно недостаточно для обороны одной шестой части земной поверхности от нападения зарубежных армий, в которых быстро наращивались запасы военной техники. В своем выступлении на XV съезде партии в декабре 1927 года нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов сообщал, что Красной Армии до сих пор приходится использовать «в качестве тягловой силы… недостаточный и недоброкачественный конский состав и наших отечественных быков. Тракторостроение у нас почти отсутствует… Автомобилей мы не строим и поэтому думаем, что шоссейное строительство не волк, в лес не уйдет, может подождать».

Однако состояние оборонной и тяжелой промышленности не позволяло надеяться на быстрое создание мощного арсенала современных вооружений. Ворошилов говорил делегатам съезда об «архаических пережитках» «времен Ивана Калиты» на предприятиях оборонного производства. «Когда их видишь, берет оторопь», — говорил нарком. Он сообщал: «70,5 % чугуна, 81 % стали, 76 % проката по сравнению с довоенным уровнем — это, конечно, недостаточно для нужд широко развивающегося хозяйства и обороны… Алюминия, этого необходимого металла для военного дела, мы у себя совсем не производим… Цинка и свинца, весьма ценных и необходимых металлов для военного дела, мы ввозим из-за границы в 7 раз больше, чем производим у себя в стране. Даже меди, которой у нас бесконечное множество в недрах, мы ввозим 50 % по сравнению с тем, что производим в стране».

Сталинский курс на ускоренную индустриализацию внушал патриотам страны надежду, что СССР сможет выстоять в случае нападения извне, не дожидаясь маловероятной революции в других странах. Поэтому рассуждения вождей оппозиции о необходимости прежде всего помогать революционным силам за пределами страны, вызывали сомнения, раздражение, а то и опасения.

К тому же те, кто обвинял Сталина за «национальную ограниченность», порой не скрывали своего презрения к России и ее национальным традициям. Особенно этим отличался Троцкий. Противопоставляя России Западную Европу, Троцкий в своей статье, написанной им в Вене еще до Октябрьской революции для газеты «Киевская мысль», писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность — конечно, буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое наше дворянство! Где его замки? Где его турниры? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низеньком бревенчатом здании, где щели мхом законопачены, — ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?»

Троцкий не был оригинален. Мысль про бревенчатые здания он взял у П. Я. Чаадаева («Весь мир перестраивался заново, у нас же ничего не создавалось: мы по-прежнему ютились в своих лачугах из бревнышек и соломы».) Другие выпады Троцкого в адрес России повторяли высказывания провинциальной дворянской молодежи, которые высмеял М. Е. Салтыков-Щедрин в рассказах «Помпадуры и помпадурши» («Мы еще не достигли гражданской зрелости… Наши дела очень и очень плохи…» Дворянская молодежь осуждала тех представителей своего класса, которые норовили позорить «своего соседа» и принуждать «для потехи свихивать на сторону рыло»… Они сокрушались: «Везде была феодальная система — у нас ее не было; везде были preux chevaliers (благородные рыцари) — у нас их не было; везде были крестовые походы — у нас их не было; везде были какие-нибудь хартии — у нас никаких не было».)

О том, что эти взгляды Троцкого были устойчивыми, свидетельствуют его строки из книги, написанной уже в 1930-х годах: «Скудность не только русского феодализма, но и всей истории наиболее удручающее свое выражение находила в отсутствии настоящих средневековых городов, как ремесленно-торговых центров». Троцкий утверждал, что Россия смогла создать «лишь поверхностные подражания более высоких западных образцов», а русская культура дала миру лишь «такие варварские понятия, как „царь“, „погром“ и „кнут“.»

Неприязнь к русской культуре пропагандировал и Бухарин. Если Троцкий не скрывал свою ненависть к «дворянской культуре» России, то Бухарин разжигал ненависть к «крестьянской культуре». В своих «Злых заметках» Бухарин так высказывался по поводу творчества Сергея Есенина: «Реакционные собственнические, религиозные, националистические и хулиганские элементы поэзии Есенина закономерно стали идеологическим знаменем кулацкой контрреволюции, сопротивляющейся социалистической реконструкции деревни».

Объявляя себя решительным борцом против «великодержавного шовинизма», Бухарин на XII съезде партии сказал: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации… должны поставить себя в неравное положение… Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить доверие прежде угнетенных наций». На этом основании Бухарин предлагал снять из резолюции съезда пункт, в котором осуждался местный шовинизм.

Возражая ему, Сталин говорил: «Дело в том, что Бухарин не понял сути национального вопроса… Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим, — не надо их обижать. Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетенных наций, — это значит сказать несообразность».

Сталин давал отпор любым попыткам перечеркнуть русскую самобытность и опорочить прошлое России. Об этом свидетельствовало его личное письмо к поэту Демьяну Бедному от 12 декабря 1930 года. В нем он писал: «Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию… Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу, и прежде всего русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих, как признанному своему вождю… А Вы? Вместо того, чтобы осмыслить этот величайший в истории революции процесс и подняться на высоту задач певца передового пролетариата, ушли куда-то в лощину и, запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из „Домостроя“, стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения… что „лень“ и стремление „сидеть на печке“ является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими».