Разгадка 1937 года - Юрий Емельянов

В решении, принятом на этом заседании Политбюро, переговоры Бухарина с Каменевым расценивались как «фракционный шаг, рассчитанный на организацию блока с целью изменения партийного курса и смены руководящих органов партии». Было принято обращение к членам ЦК с просьбой рассмотреть вопрос о внутрипартийном положении. В период подготовки пленума ЦК по всей стране проводились собрания, пленумы партийных комитетов, конференции, участники которых принимали резолюции с осуждением «правого уклона».

Состоявшийся с 16 по 23 апреля 1929 года объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) подвел итог конфликту, который тянулся уже более года. С большой речью на пленуме выступил Сталин. Впервые за пределами Политбюро он открыто говорил о своих разногласиях с Бухариным и его сторонниками. Одновременно он напомнил о нелестных словах Ленина о сомнительности марксизма Бухарина. Сказал он и о борьбе Бухарина против Ленина в связи с заключением Брестского мирного договора.

В своих выступлениях на пленуме А. А. Андреев, К. Е. Ворошилов, С. М. Киров, В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе, Я. Э. Рудзутак, то есть все те лица, которые, по расчетам Бухарина, занимали либо колеблющуюся позицию, либо сочувствовали ему, единодушно, безоговорочно и резко осудили «правых», то есть сторонников Бухарина. Резолюция пленума «По внутрипартийным делам» объявила платформу правого уклона «знаменем, под которым группировались все идейные противники и классовые враги Советского государства».

Правда, даже после этого грозного решения ни Бухарин, ни его союзники не были выведены из Политбюро. Очевидно, что решающим оказалось мнение Сталина, который заявил на пленуме: «Некоторые товарищи настаивают на немедленном исключении Бухарина и Томского из Политбюро ЦК. Я не согласен с этими товарищами. По-моему, можно обойтись в настоящее время без такой крайней меры». Кроме того, были приняты меры для того, чтобы не разглашать содержание дискуссий на пленуме и персональных решений. Сталин потребовал: «Надо установить специальные меры, вплоть до исключения из ЦК и из партии, против тех, которые попытаются нарушить секретность решений партии, ее ЦК, ее Политбюро». Перестал быть кандидатом в члены Политбюро лишь Угланов.

Правда, вскоре Бухарин был освобожден от должности ответственного редактора «Правды» и выведен из состава ИККИ, а Томский снят с поста председателя ВЦСПС. Рыков же был оставлен на посту председателя Совета народных комиссаров СССР и исполнял эти обязанности до декабря 1930 года. Бухарин был выведен из состава Политбюро в ноябре 1929 года. Томский не был избран в состав Политбюро после XVI съезда партии в июле 1930 года Рыков был выведен из состава Политбюро в декабре 1930 года.

Рассмотрение событий в политической жизни СССР 1924–1930 годах показывает, что оно не соответствует господствующим ныне представлениям о том, что Сталин осуществлял заговор с целью последовательно и коварно расправиться с членами руководства правящий партии.

Из предыдущего видно, что инициатором столкновений в руководстве выступал не Сталин. Как и при жизни Ленина, так и после его смерти Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Рыков и ряд других противопоставляли свою позицию той политике, которая была согласована коллективным руководством и должна была строго осуществляться. Эти люди не раз отказывались не только от согласованных решений, но и от провозглашенных ими же принципов в ходе полемики. Так, Зиновьев и Каменев отреклись от своих антитроцкистских заявлений, Троцкий отказался от своей жесткой критики Зиновьева и Каменева, а Бухарин вступил в тайный сговор с Каменевым, на исключении которого из Политбюро и ЦК он недавно настаивал.

В этих столкновениях Сталин неизменно занимал не только наиболее последовательную, но и миролюбивую позицию. Он возражал против исключения и даже ареста Троцкого, когда на этом настаивали Зиновьев и Каменев, против изгнания Бухарина из руководства, когда это требовали Зиновьев и Каменев. Он предлагал компромиссные решения в конфликтах с Зиновьевым и Каменевым, а затем — в конфликте с Бухариным и его сторонниками. Однако, столкнувшись с господствующим интриганством в руководстве партии, Сталин порой не выдерживал и объявлял о своем желании выйти из правящего коллектива.

Победа Сталина над интриганами из Политбюро объяснялась не тем, что он прибегал к внезапным арестам или убийствам из-за угла. Даже недоброжелательный к Сталину его биограф Дейчер признавал, что «в то время многим людям казалось, что, по сравнению с другими большевистскими лидерами, Сталин не обладал наибольшей нетерпимостью. Он был менее злобен в своих атаках на противников, по сравнению с другими триумвирами. В его речах всегда звучали нотки добродушного и немного бодряческого оптимизма, что отвечало преобладавшим благодушным настроениям. В Политбюро, когда обсуждались важные политические вопросы, он никогда не навязывал коллегам свои взгляды. Он внимательно следил за ходом дискуссии, чтобы увидеть, куда ветер дует и неизменно голосовал с большинством, если он только не добивался заранее того, чтобы большинство действовало так, как он считал нужным. Поэтому он всегда был приемлем для большинства. Для партийной аудитории он не казался человеком, имевшим личную корысть или затаившим личную обиду. Он казался преданным ленинцем, хранителем доктрины, который критиковал других исключительно во имя дела. Он производил такое впечатление даже в тех случаях, когда он говорил за закрытыми дверями Политбюро».

Значительная часть борьбы в руководстве партии велась в условиях гласности. Разногласия между членами Политбюро были предметом открытых обсуждений в Центральном комитете партии или широких дискуссий в партии. Выбор между Сталиным и его сторонниками, с одной стороны, и троцкистами, зиновьевцами, бухаринцами, с другой стороны, был сделан подавляющим большинством членов ЦК и подавляющим большинством членов партии.

Глава 3

Почему советские люди пошли за Сталиным?

Объясняя победу Сталина, его соперники уверяли, что он одержал верх над ними благодаря тому, что использовал против них механизм партийного аппарата. Бухарин говорил об «интриганстве» Сталина. Троцкий уверял: «Аппарат создал Сталина». Поэтому они сокрушались, что им не удалось во время добиться снятия Сталина с поста генерального секретаря.

Не сбрасывая со счетов значение поста генерального секретаря для успеха Сталина, американский историк Роберт Таккер указывал, что лишь этим обстоятельством «нельзя объяснить события того времени. Претенденту на роль руководителя понадобилось бы предложить привлекательную программу и сделать ее убедительной для высших партийных кругов». Соглашаясь с ним, видный американский советолог Джерри Хаф обращал внимание на то, «всего лишь 45 процентов из членов Центрального комитета были партийными функционерами, в то время как программа индустриализации, предложенная Сталиным, была привлекательна для растущего числа хозяйственных руководителей в составе Центрального комитета. (Их было 20 % от общего числа членов ЦК в 1927 году.)».

Подчеркивая сознательный характер поддержки Сталина рядовыми членами ЦК, не входившими в Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК, Стивен Коэн указывал на значительную роль в принятии решений «неофициальной группы старших членов ЦК… — двадцати-тридцати влиятельных лиц, таких как высшие партийные руководители и главы важнейших делегаций в ЦК (представляющих в первую очередь Москву, Ленинград, Сибирь, Северный Кавказ, Урал и Украину)». Они, по словам Коэна, «в большинстве своем не были бездумными политическими креатурами, а сами являлись крупными, независимо мыслящими руководителями… К апрелю 1929 года эти влиятельные люди предпочли Сталина и обеспечили ему большинство в высшем руководстве».

Не в последнюю очередь выбор в пользу Сталина был сделан потому, что он гораздо ответственнее относился к работе и гораздо лучше с ней справлялся, чем его оппоненты. Члены ЦК и другие видные деятели партии могли наблюдать, что, пока его оппоненты пребывали на курортах и писали статьи об искусстве, он в это время был вынужден в одиночку заниматься вечными и трудными вопросами российского хозяйства. Они не раз были свидетелями того, как оппоненты Сталина уходили от решения сложных вопросов, предпочитая им яркие декларации с трибун.

Люди, привыкшие видеть Троцкого, Зиновьева, Бухарина и других не только на трибунах, а там, где решались важнейшие вопросы советского государства, не имели иллюзий относительно их деловых качеств. Им было известно, что шумная репутация Троцкого была в значительной степени преувеличена, а его организационные «таланты» проявлялись главным образом в приказах с угрозами расстрелов. Член РВС Республики К. Х. Данишевский вспоминал: «Не помню, в какой из моих приездов в Москву из Арзамаса и свиданий с Владимиром Ильичом зашел разговор о Троцком и его роли на фронте. Я передавал общее недовольство фронтовых политработников партизанскими наскоками поездов Троцкого на тот или другой боевой участок. Недовольно было и командование, ибо часто при проездах и во время пребывания поездов Троцкого на фронте создавалось двоевластие, путались действия, планы, потому что Троцкий часто о своих распоряжениях и действиях не ставил в известность ни командование, ни Реввоенсовет… При этом Троцкий пытался и непосредственно командовать. Все это вносило путаницу на фронте, нервировало и политработников, и командование».