Кактус Нострадамуса - Логунова Елена в «Эксмо»

Я выдала «участнику опроса» сторублевку, и мы поехали домой – сушить Алкины ноги и анализировать полученную информацию.

С учетом промокших и замерзших конечностей, о кефире Трошкина даже не заикнулась, и мы пили чай с бальзамом по-кузнецовски.

Папуля готовит этот волшебный напиток по своему фирменному рецепту. Всех его ингредиентов я не знаю, но в составе совершенно точно доминирует настоенный на кедровых орешках самогон подпольного производства наших станичных родственников. Одна ложечка бальзама по-кузнецовки на стакан горячего чая согревает примерно как доменная печь.

Трошкина, крайне редко употребляющая алкогольные напитки крепче того же кефира, раскраснелась, как пионерский галстук. Услышь она сейчас команду «Будь готов!», наверняка отозвалась бы неуставным «Ко всему готов!». Робкую деву уже не пугали связанные с детективным расследованием неприятности вроде общения с некультурными типами и прогулок по лужам, она снова рвалась в бой, только не знала, куда и с кем.

Я подсказала возможное направление:

– Давай подумаем, что значит «спец по пластику»? Может быть, Поливанко работает на заводе металлопластиковых окон? У нас в городе их три.

– Н-не так уж много, – икнула захмелевшая Трошкина. – В п-принципе, можно обзвонить все три предприятия и узнать у кадровиков, есть ли у них такой сотрудник – Михаил Васильевич Поливайко.

– Поливанко, – поправила я. – И не Васильевич, а Сергеевич.

– Я запомнила, что имя-отчество у него знаменитые, – кивнула Алка.

– Я не знаю знаменитых Михаилов Васильевичей, – призналась я.

– Ты что?! – шокировалась Трошкина. – А Ломоносов?!

– Ах да, точно, – смутилась я. – Но Поливалка-то Сергеевич, как Горбачев. Тьфу, Поливанко!

– Поли-ван… – Трошкина осеклась. – Ванна! Поли-ванна! Полипропиленовая ванна, а?

– Вот об этом я знаю еще меньше, чем о Ломоносове, – сухо сказала я. – Какая ванна, Трошкина, что за намеки?

Прошлым летом в Риме мы с Зямой наткнулись на выброшенную нерадивыми хозяевами мраморную ванну, и эта ценная находка обернулась для нас незабываемыми приключениями с активным участием итальянских мафиози. В итоге мы все, включая мраморное чудо, уцелели, но теперь при слове «ванна» я непроизвольно вздрагиваю.

– Из пластика ведь не только окна делают, но и разные полезные емкости: посуду, ведра, то-се, – объяснила затейливый ход своих спутанных мыслей нетрезвая Трошкина. – А на снимках, которые Лизочка получила от Поливанко, как раз был мужик с ведром!

– По-моему, на снимках ведро эмалированное, – возразила я.

– Ты уверена?

Я не была уверена, потому что не рассматривала то ведро. Я и мужика того не рассматривала, но его лицо мне запомнилось.

– Тащи золотой телефон! – распорядилась Трошкина. – Будем рассматривать ведро.

– Не могу, – вздохнула я. – Понимаешь, золотой телефон я оставила в кармане пуховика, а его забыла у Кулебякина и смогу забрать только вечером, когда Денис вернется с работы.

– Маша-растеряша! – обругала меня Алка совсем как бабуля.

Я не стала обижаться. Трошкина все-таки натолкнула меня на дельную мысль.

– Что еще может означать «спец по пластику»? – подумала я вслух. – Мастер по изготовлению или установке металлопластиковых окон – это раз. Работник предприятия, производящего пластмассовые изделия, – это два. Что еще?

– Минуточку!

Трошкина с грохотом отодвинула табуретку и порысила в комнату. Заинтересованная, я пошла за ней.

Алка сняла с книжной полки толстый том словаря иностранных слов и зашуршала страницами. Я терпеливо ждала.

– Вот! Первое: пластика – это искусство лепки, ваяние, скульптура, – сообщила подружка и вопросительно посмотрела на меня.

Подумав немного, я отрицательно покачала головой:

– Сомневаюсь, что Поливанко – человек искусства.

– Он прислал фотографии, – напомнила Алка.

– И какая из них показалась тебе высокохудожественным произведением? «Мужик с ведром», «Мужик в ведре» или «Мужик из ведра»?

– Никакая, – вздрогнув, призналась Трошкина. – Но согласись, это похоже на цикл!

– Ладно, давай оставим это как версию: Поливанко – фотохудожник. Спросим Зяму, он хорошо знает местную богему, сам такой. Читай дальше, что еще нам подскажет словарь?

– Второе: пластика – это гармония, согласованность жестов, а также совокупность движений в хореографии.

– Вот это уже теплее, по-моему! – обрадовалась я. – Мужик из дома номер шесть намекнул, что Поливанко похож на педика, такой он наглаженный и напомаженный. А где хореография, там каждый второй мужик нетрадиционной ориентации, если не каждый первый. Надо выяснить, не занималась ли Лизонька танцами!

– Тут еще вариант есть, – Алка водила пальчиком по строчкам. – Пластика – это хирургическая операция по восстановлению или изменению форм и черт лица.

Я помотала головой:

– Знаешь, сколько зарабатывает хирург-пластик? Поливанко не жил бы в столь скромном домишке.

– И все же надо бы узнать, может, Лизонька делала или собиралась сделать пластическую операцию, – заупрямилась дотошная Трошкина.

– Вернем золотой мобильник, посмотрим список телефонов, узнаем номера и имена подружек Лизоньки, – предложила я. – Они наверняка в курсе того, занималась ли Лизонька танцами и делала ли пластику.

– Логично, – легко согласилась Алка и затолкала словарь на место. – Еще по чаю с бальзамчиком, если мы никуда не спешим, а погода такая противная?

Это тоже было логично, поэтому мы вернулись за стол и продолжили лечебно-оздоровительную попойку.

Чемпионом по борьбе со сном Зяма не был никогда, а в этот день еще и пребывал не в лучшей форме. Поэтому его рукопашная с Морфеем затянулась, и на встречу в парке Горького Зяма опоздал. Немного опоздал, всего на двадцать минут, но карусельки и кафешки закрылись еще в семь часов, а окончательно стемнело в восемь.

В половине девятого парк сделался безлюдным и неуютным, как кладбище.

Насвистывая для храбрости арию Фигаро, Зяма темными бунинскими аллеями в бодром маршевом темпе дошел до лодочной станции, которая вообще не работала ранней весной. У причала, влипнув в черную густую воду, как в смолу, стояло одно-единственное плавсредство – лодочка смотрителя, ухаживающего за птицами. Утки, гуси и лебеди жили в фанерных домиках на островке посреди водоема, и дважды в день им туда привозили птичий корм.

Фонари у озера не горели, ущербная луна светила некачественно. Зяма встал на причале так, чтобы его было видно, и высокохудожественным свистом негромко, но задушевно исполнил лирическую арию графини. Однако очень скоро ввиду неизбывного уныния окружающей действительности его собственное настроение выпало из оптимистической, в общем-то, тональности ми-бемоль мажор в глубокий минор, и Зяма подумал – а чего хорошего в том, что он торчит тут на виду? Ему сделалось неуютно, он нырнул под иву, длинные плети которой доставали до земли, и тут же споткнулся о трудноразличимое в потемках препятствие.

В первый момент Зяма подумал о бомжах, с которых сталось бы устроить бивак у тихого озера с вкусными птичками. Он сморщил нос и в самом деле уловил некий запах, но не вонь немытых тел, старых грязных вещей, дерьма и сырости, а что-то другое, вызывающее не физический дискомфорт, а беспокойство на подсознательном уровне.

Фонарика у него не было, зато был мобильник с неслабой подсветкой. Зяма направил рассеянный синий свет себе под ноги, охнул и уронил телефон.

На сырой подстилке из прелых прошлогодних листьев лежало тело – судя по одежде и длинным волосам, женское. Понять, была ли эта дама молода и хороша или же стара и уродлива, не представлялось возможным.

Сын писательницы Казимир Кузнецов впервые оценил сокрушительную силу расхожего выражения «На ней буквально не было лица». На его месте у несчастной было кровавое месиво, при виде которого Зяму затошнило. В глазах потемнело настолько, что он с трудом разыскал упавший телефон. Тот был скользким от грязи и крови и едва снова не выпал из трясущейся руки хозяина.

Пошатываясь, Зяма прорвался сквозь завесу желтых прутиков, подошел к воде и с идиотской тщательностью вымыл в озерной воде мобильник, погубив его напрочь.

А потом направился к выходу из парка, но не прямым путем, а по довольно сложному маршруту – гравийными дорожками, на которых не остается следов.

Денис задерживался. В этом не было ничего необычного – у эксперта-криминалиста рабочий день ненормированный. Но у нас с Алкой уже закончились и бальзам, и терпение, поэтому я решила поторопить Кулебякина телефонным звонком. И обнаружила, что мой мобильник выключился, потому что насмерть разрядился.

Подходящего зарядника у Трошкиной не было, и я воспользовалась ее домашним телефоном.

Меня бы не удивило, если бы майор ответил не сразу – работа у него такая, не всегда человек свободен для личной жизни, к тому же Алка ему не родня, а всего лишь подруга подруги. Но Кулебякин откликнулся мгновенно, как будто ждал этого звонка, и необычно нервно: