Все твои совершенства - Колин Гувер

говоря, это не то, чего я сегодня ждала. Учитывая, что это он подошел ко мне в ресторане, а потом заявился ко мне домой. Я думала, у него на уме только одно. Как же я ошибалась. Я обхватываю его обеими руками и закрываю глаза.

– Я думала, это ты шутишь, что никакого секса не будет, – шепчу я.

Я чувствую, как он усмехается.

– Оставаться в штанах не так просто, как я пытаюсь изобразить. – Он прижимается к моим ягодицам, чтобы я поняла, что он говорит серьезно.

Кажется, джинсы на нем сейчас лопнут.

– Тебе же, наверное, неудобно, – поддразниваю я. – Ты уверен, что не хочешь передумать?

Он сжимает меня крепче, целует за ухом.

– Мне в жизни не было так удобно.

Его слова заставляют меня покраснеть в темноте, но я не отвечаю. Я не знаю, что ему ответить. Несколько минут я молчу и слушаю, как его дыхание замедляется и становится ровным. Прямо перед тем, как я засыпаю, Грэм шепчет мне на ухо:

– Я думал, ты окажешься той, что от меня ускользнула.

Я улыбаюсь.

– Я еще могу.

– Не надо.

Я пытаюсь сказать: «Не буду», но он кладет руку между моей щекой и подушкой и наклоняет мою голову, пока его губы не касаются моих. Наш поцелуй – как раз такой, как нужно. Не слишком короткий, но и не слишком долгий, чтобы привести к последствиям. Идеальный поцелуй в идеально выбранный момент.

10

Настоящее

– Еще две помады, – говорит Гвен. Она проводит ярко-красным тюбиком по моей верхней губе, но выходит за края так далеко, что я чувствую, как помада касается носа.

– Как здорово у тебя получается, – говорю я со смехом.

Мы в гостях у родителей Грэма, ужинаем с его семьей. Грэм на полу играет с Аделиной, пятилетней дочкой своей сестры Кэролайн. Трехлетняя Гвен сидит рядом со мной на диване и делает мне макияж. Родители Грэма на кухне, готовят еду.

Именно так мы проводим почти все воскресенья. Эти посиделки всегда мне нравились, а в последнее время вообще стали моим любимым времяпрепровождением. Не знаю, почему здесь, в окружении семьи Грэма, мне легче, но это именно так. Мне легче смеяться. Легче выглядеть счастливой. Легче даже позволять Грэму любить меня.

Я заметила, что есть разница в том, как я веду себя с Грэмом на людях и дома. Дома, когда мы вдвоем, я более замкнута. Я избегаю его прикосновений и поцелуев, потому что в прошлом эти вещи всегда приводили к сексу. И теперь, когда я так боюсь секса, я боюсь также всего, что к нему приводит. Но, когда мы находимся в обстановке, где его выражения привязанности не приводят ни к чему, я жажду всего этого. Мне нравится, когда он прикасается ко мне. Когда он целует меня. Мне нравится прижиматься к нему на диване. Я не знаю, замечает ли он эту разницу. Если и замечает, то никогда не подает виду.

– Сделала, – говорит Гвен. Она пытается надеть колпачок на помаду, которой только что мазала мне губы. Я беру у нее тюбик и помогаю закрыть. Грэм смотрит на меня, не вставая с пола.

– Черт возьми, Квинн. То есть… да.

Я улыбаюсь Гвен.

– Ты сделала меня красивой?

Она хихикает.

Я иду в ванную, смотрюсь в зеркало и тоже начинаю хихикать. Наверняка голубые тени производят именно для этой цели. Чтобы трехлетние дети могли мазать ими взрослых теть. Я умываюсь, и тут в ванную заходит Грэм. Он смотрит на меня в зеркало и корчит рожу.

– Ты что? Неужели тебе не нравится?

Он целует меня в плечо.

– Прекрасно выглядишь, Квинн. Всегда.

Я заканчиваю смывать макияж с лица, но губы Грэма не отрываются от моего плеча. Он оставляет на моей шее мягкий след из поцелуев. Поскольку я знаю, что эти поцелуи не приведут меня к извечной цепи «секс – надежда – отчаяние», они доставляют мне гораздо больше удовольствия, чем если бы он целовал меня в нашей собственной ванной в нашем собственном доме.

Как же это все хреново. Не понимаю, почему одни и те же его действия вызывают у меня разную реакцию в зависимости от обстановки. Но сейчас мне вовсе не хочется предаваться сомнениям, потому что у него, кажется, никаких сомнений не возникает. Похоже, он вполне доволен.

Он стоит сзади и прижимает меня к раковине, его рука пробегает по моему бедру и скользит к его внутренней части. Я хватаюсь за края раковины и гляжу на Грэма в зеркало. Он поднимает глаза, смотрит на мое отражение, а его пальцы начинают задирать подол моего платья, скользя по передней части бедер.

С тех пор как он в последний раз пытался склонить меня к сексу, прошло уже больше полутора месяцев. Дольше, чем когда-либо. Судя по тому, как все закончилось в последний раз, теперь он ждет инициативы от меня. Но напрасно.

Он так давно не прикасался ко мне, что мои реакции обострились. Его рука скользит в мои трусики, и я закрываю глаза. Моя кожа с головы до ног в мурашках, а поскольку я знаю, что это не может зайти слишком далеко, я хочу его, хочу, чтобы его губы и руки были на мне везде.

Дверь открыта, кто-нибудь в любой момент может пройти по коридору – в любой момент, а это еще раз подтверждает, что наши обжимания могут прекратиться в любую секунду. Вот почему рассудок не мешает моему телу наслаждаться.

Он вводит палец внутрь меня, а большим пальцем проводит вниз по моему центру, и это самое сильное мое ощущение от его прикосновений за последний год. Моя голова падает на его плечо, и он ищет ртом мои губы. Едва они соприкасаются, у меня вырывается стон. Он целует меня голодным, нетерпеливым поцелуем, словно отчаянно хочет получить от этого момента все возможное, прежде чем я оттолкну его.

Грэм настойчиво целует меня все время, пока прикасается ко мне. Он целует меня, пока я не кончаю, и даже когда я скулю и дрожу в его объятиях, он не прекращает поцелуев и прикосновений, пока мне не удается полностью успокоиться. Он медленно вытаскивает руку из моих трусиков и в последний раз, прежде чем отстраниться, погружает язык в мой рот. Я цепляюсь за раковину и тяжело дышу. Он целует меня в плечо и улыбается, выходя из ванной, так, словно только что покорил мир.

Мне требуется несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Я убеждаюсь, что лицо у меня больше не красное, и возвращаюсь в гостиную. Грэм лежит на диване и смотрит телевизор. Он освобождает мне место на диване и притягивает меня к себе. Время от времени он целует меня или я целую его, и я чувствую себя так же, как раньше. И притворяюсь, что все в порядке. Я притворяюсь, что каждый второй день недели похож на воскресенье в доме родителей Грэма. Как будто, когда мы здесь, все остальное куда-то девается, есть только я и Грэм, и у нас все хорошо.

После ужина мы с Грэмом вызываемся мыть посуду. Он включает радио, и мы стоим рядом у раковины. Я мою, он ополаскивает. Он говорит о работе, я слушаю. По радио начинает звучать песня Эда Ширана, руки у меня все в мыльной пене, но Грэм все равно привлекает меня к себе, и мы начинаем танцевать. Мы прижимаемся друг к другу и двигаемся медленно-медленно – его руки на моей талии, я обнимаю его за шею. Его лоб прижат к моему, и хотя я знаю, что он смотрит на меня, я держу глаза закрытыми и притворяюсь, что мы – идеальная пара. Мы танцуем вдвоем почти до самого конца песни, но тут на кухню заходит Кэролайн и застукивает нас.

Через пару недель у нее должен родиться третий ребенок. Одной рукой она держит бумажную тарелку, а другой держится за поясницу. При виде нас она закатывает глаза.

– Даже не представляю, что вы творите дома, если и на людях не можете оторваться друг от друга. – Она бросает тарелку в мусорное ведро и направляется обратно в гостиную. – Вы, наверное, из тех отвратительно идеальных пар, которые