Имя мне – Легион - Роджер Желязны

– Да, я в ней нуждаюсь.

Он полез в пиджак, достал тяжелый сверток и протянул его мне.

– Здесь копии всего, чем я располагаю. И не нужно говорить…

– Не стоит говорить, – подхватил я, – что жизнь поденки будет словно вечность.

Я опустил сверток себе в карман и повернулся.

– Приятно было повидаться, – бросил я.

– Уже уходите?

– Куча дел.

– Тогда – удачи!

– Спасибо.

Я пошел налево, он пошел направо – вот и все, что было потом.

Станция-Один представляла собой что-то вроде нервного центра того района. Прежде всего она была больше всех других добывающих станций, и на ее поверхности располагались контора, несколько лабораторий, музей, амбулатория, жилые помещения и несколько комнат для отдыха. Это был искусственный остров, неподвижная платформа около семисот футов протяженностью, и она обслуживала восемь других фабрик района. Она располагалась в виду Андроса, крупнейшего из Багамских островов, и если вам нравилось обилие воды вокруг вас так же, как и мне, то вы нашли бы панораму мирной и более чем привлекательной.

Из инструктажа в первый день по приезду я узнал, что мои обязанности были на треть рутинными, а на две трети определялись волей случая. Рутинной частью был осмотр и техническое обслуживание оборудования… Остальное непредвиденные ремонты, пополнение запасов – словом, работенка для подводного мастера на все руки, которая производится тогда, когда появляется необходимость в этом.

Сам руководитель станции Леонард Бартелми встретил меня и показал все вокруг. Этот вежливый невысокий человек, который, казалось, получал наслаждение от разговора о своей работе, среднего возраста, овдовевший, сделал станцию своим домом. Первым, кому он представил меня, был Фрэнк Кашел, которого мы обнаружили в главной лаборатории поедавшим сэндвич и наблюдавшим за ходом какого-то опыта.

Фрэнк поклонился, улыбнулся, встал и пожал мне руку, когда Бартелми представил меня:

– Это наш новый сотрудник, Джеймс Мэдисон.

Он был черноволос, с легкой сединой, и несколько морщин подчеркивали его челюсти и скулы.

– Рад иметь вас под рукой, – сказал он. – Поглядывайте, не попадутся ли хорошенькие камушки, приносите мне веточку-другую кораллов. Мы заживем прекрасно.

– У Фрэнка хобби – коллекционирование минералов, – пояснил Бартелми. – Это он автор выставки в музее. Мы пройдем туда через несколько минут, и вы ее посмотрите. Это весьма интересно.

Я кивнул:

– Ладно. Я запомню. Посмотрим, что я смогу для вас найти.

– Вы что-то в этом понимаете? – спросил Фрэнк.

– Немного. Когда-то я был эдакой ищейкой.

– Ну поглядим.

Когда мы вышли, Бартелми заметил:

– Он делает деньги на стороне, продавая на выставках образцы самоцветов. Я запомнил это прежде, чем отдавать ему слишком много свободного времени и интересных образцов.

– О!

– Я имею в виду, что, если вы почувствовали, что это действительно ценная вещь или более, чем случайная находка, вы должны дать ему понять, что хотите иметь с нее определенный процент.

– Я понял. Спасибо.

– Не поймите превратно, Фрэнк прекрасный парень, только слегка рассеянный.

– Как давно он здесь живет?

– Около двух лет. Геофизик. И очень авторитетный.

Затем мы остановились у склада оборудования, где я познакомился с Энди Димсом и Полом Картером. Первый – худощавый, с чем-то зловещим в наружности из-за корявого шрама на левой щеке, такого, что даже густая борода не скрывала его полностью; другой – высокий, красивый, гладколицый, и по комплекции между полнотой и тучностью. Они чистили какие-то цистерны, когда мы вошли, и, вытерев руки, потрясли мою и сказали, что рады со мной познакомиться. Они занимались той же работой, что предстояла и мне, а обычный штат включал четырех таких работников, занятых делом попарно. Четвертым был Пол Валонс, который с Рональдом Дэвисом, старшим по судну, укладывал свертки с инструментом в буй. Пол, как я узнал, был напарником Майка, и они дружили еще с флотских времен. Я должен был с ним работать большую часть времени.

– Скоро вы сами себя доведете до такого же скотского состояния, жизнерадостно бросил Картер, когда мы подошли. – Наслаждайтесь же своим свободным утром. Срывайте бутоны роз.

– Ты ужасен потому, что вспотел до неприличия, – заметил Димс.

– Скажи это моим железам.

Когда мы пересекали остров, Бартелми заметил, что Димс был самым способным подводником из всех, кого он знал. Когда-то он жил в одном из подводных городов-пузырей, потерял жену и дочь из-за аварии, вызванной проектом «Румоко-2» и остался наверху. Картер приехал сюда с Западного побережья около пяти месяцев сразу после развода или ухода из семьи – он не говорил об этом. С той поры он работал в «Белтрайн» и стал отличным связистом.

Бартелми повел меня через вторую лабораторию, которая освободилась только сейчас, чтобы я мог восхититься огромной светящейся картой морей вокруг Андроса, бусинками света, показывающими размещение и состояние оборудования, поддерживавшего ультразвуковые стены вокруг парков и станций. Я видел, что мы находимся в границах, охватывающих ближайший парк.

– В котором из них случилось несчастье? – спросил я.

Он повернулся ко мне, внимательно изучил выражение моего лица, а затем показал, не выдавая, никаких чувств:

– Это было дальше. Вон там. По направлению к северо-восточному концу парка. Что вы об этом слышали?

– То, что было в последних новостях, – ответил я. – А что, обнаружилось что-либо новое?

– Нет. Ничего.

Кончиком пальца я нарисовал перевернутую букву «Л» по лампочкам, ограничивающим район.

– А «дырки» в стене нет? – спросил я.

– Никаких неисправностей оборудования не было давным-давно.

– Вы думаете, это были дельфины?

Он пожал плечами.

– Я химик, – сказал он затем, – химик, а не специалист по дельфинам. Но вот что поразило меня – откуда-то я это вычитал – хотя дельфин дельфину рознь. Обычные дельфины вполне мирные, возможно, с разумом, равным нашему собственному. Но ведь они тоже должны подчиняться закону распределительной кривой – огромное количество обычных особей в ее середине, некоторое количество негодяев и идиотов на одной стороне и гениев – на другой. Возможно, есть среди них слабоумные, которые не в состоянии осознать своих действий. Или с комплексом Раскольникова. Большая часть того, что нам известно о дельфинах, возникла в результате изучения усредненных обычных образцов. А если бы в короткое время были проведены статистические исследования, они подтвердили бы закон кривой. А что мы знаем об отклонениях в их психике? Да ничего – и он снова пожал плечами. – Итак, я думаю, что это возможно, – заключил он.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});