Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

колодца. Называют адрес – мы там были на съемках, район, действительно, сильно на отшибе. Мне там запомнился сгоревший ЗИЛ-131, на двери его кабины кто-то, возможно, утомившийся от буквы «Z», написал белой краской букву «Ы». Кстати, если вы в городе увидите толпу людей, то если это не гуманитарка, то скорее всего – очередь к колодцу. Больше поводов собираться у людей нет.

Рядом стоят две девочки-подростка, тоже с пакетами, это старшие сестры малыша. Получили на всех. Уезжать не собираются – куда? Зачем? Искренне не понимают вопроса. Слава богу, живы, слава богу, есть крыша над головой. Работа, будет, это в городе, который сейчас в таком состоянии, понятно. Тут же пообщаться с нами подъезжает мэр Мариуполя – Константин Иващенко. Это бывший депутат горсовета, бывший директор «Азовмаша». Мы с ним общались еще когда первый раз прорвались к больнице и вокруг все еще дымилось. Тогда он был небритый, закопченный, с грязными руками, как все, и я искренне ему пожелал удачи в начале сложного и кажущегося сейчас невероятным пути возрождения уничтоженного Мариуполя. Из города он не уезжал никуда (предыдущий мэр Бойченко сбежал и до сих пор записывает какие-то видеообращения к горожанам на фоне украинского флага). Конечно, сейчас Мариуполь может возглавить только тот, кто вместе со всеми все это пережил. Мы здороваемся как старые знакомые.

* * *

– Вы побрились.

– О да! – он с удовольствием проводит ладонью по щеке.

Я сразу перехожу к главному – ведь передо мной мэр.

– К зиме тепло будет?

– Да.

– Вода будет?

– Вода будет раньше.

– Электричество?

– Уже совсем скоро.

Он уверенно рассказывает об уже подготовленных проектных решениях. Интересно, что такое внимание к Мариуполю сейчас именно со стороны Чечни. Ведь, если вдуматься, восстановление Грозного – это уникальный опыт, который здесь будет невероятно востребован: собственные шишки набивать просто некогда. И, что еще интересно, так это будущее «Азовстали» и «Ильича», и вообще всего мощного промышленного кластера города. Что-то мне подсказывает, что Ахметова, на котором, безусловно, лежит часть ответственности за произошедшее, тут увидят уже вряд ли.

К нам подходит сильно пожилой мужчина. Он с каким-то перевязанным жгутом рюкзаком и длинной палкой, на конце которой насажен большой кусок пенопласта, видимо, символизируя белый цвет (мирный). Он безошибочно идентифицирует командира происходящего и начинает ему что-то объяснять. Я подхожу послушать. Рассказывает, что он из поселка такого-то (называет дачный массив). «От нас били те, и к нам прилетало от этих. Я пошел из города уходить, не могу больше. Но у нас там они сидят. Давайте я покажу где».

Полковник открывает карту в телефоне, дед начинает руками показывать, как там параллельно стоят две горизонтальные емкости и как относится к ним ложбинка. Очень четко структурировав вопросами этот поток объяснений, полковник получает в итоге точку, о которой говорил дед. Пошел в «Тигр», я так понимаю, доложить об этой информации по связи. Дед вслед просит «долбануть посильнее по этим бл…, чтоб уж наверняка».

Приезжаем к больнице. Народу тут уже существенно меньше – она перестала быть единственной точкой решения гуманитарных вопросов в городе, как это было раньше. Проблемы есть, но в целом проблем нет – общий смысл интервью главврача. Он представляется как временно исполняющий обязанности, на вопрос, был ли он тут во время событий, отвечает отрицательно. Понятно, что прошлый главврач сбежал, этот, скорее всего, из Донецка. А героические медсестры и хирурги, которых в вытаращенном состоянии мы видели в первый свой приезд, работали в состоянии какого-то самоуправления.

Интересный ответ на мой вопрос: уменьшается ли количество раненых со снижением интенсивности боевых действий (а в городе уже ощутимо тише)? Количество поступающих пациентов зависит исключительно от возможностей санитарного транспорта – докуда могут доехать, столько раненых и будет. То есть их количество не снижается, но кого-то просто не могут доставить в больницу.

К нам постоянно подходят люди и просят позвонить их родным, дают бумажки с номером и текстом «Дима. Все живы-здоровы». Звонишь или пишешь вечером: вы знаете Диму из Мариуполя? На том конце истерика – что с ним? Я теперь первым делом говорю – с Димой (Петей, Васей) все в порядке. А потом уже спрашиваю: вы знаете такого? «Да, – кричат. – А как Настя? Что с бабушкой?» Я на все эти вопросы уже ответить не могу, не знаю ничего ни о Насте, ни о бабушке. Просто передаю текст записки и посылаю фотографию улыбающегося Димы. Всех, когда я фотографирую для этого «Жди меня – экспресс», я прошу улыбаться, люди не понимают, чего улыбаться-то, когда вокруг такое. Стараюсь как-то людей растормошить, фотографию изможденного человека присылать не хочется. Часто, особенно когда пишут российские номера, путаются в префиксах и пишут лишние цифры. Приходится методом подбора рассылать послания сразу нескольким получателям. Взрывается ответами, разумеется, только один и начинает засыпать меня вопросами – значит, сообщение попало адресату. Но рассказать я могу только, где я видел этого человека и в каких обстоятельствах.

* * *

Энергичная женщина разыскивает журналиста-американца и допрашивает каждого, как его найти. «Так», – обращается к нам, но, увидев наш микрофон, проходит насквозь, переключив интерес на других и походя обронив довольно обидное лично для меня междометие. Я, разумеется, не обижаюсь, нежелание общаться с нами – это стандартная часть работы журналиста, но весь образ ее настолько цельный и преисполнен такого напора, что я невольно начинаю следить за развитием мизансцены. Американца она нашла – это действительно настоящий американец, выглядит очень эффектно, по-русски не говорит вообще. «Так, записывайте…» – она безапелляционна. Джон записывает. Женщина начинает рассказывать предысторию конфликта на Украине, переводчик старательно переводит. Заканчивается все требованием передать Байдену, что это он лично во всем виноват. Джон соглашается. Он бывший полицейский, которому в России предоставлено политическое убежище. Ведет свой видеоблог, и с ним было интересно поговорить – альтернативной позиции в американских медиа не предусмотрено в принципе, единственная альтернатива – это он, Джон Марк Дуган. (А как же «Фокс-ньюс» – возражаю я, но, как он сказал, эти не в счет, но я не большой знаток того медийного ландшафта.) С тем, что Байден во всем виноват (коллективный Байден), я думаю, он согласен. До Байдена его репортаж дойдет, конечно, вряд ли, но энергичная женщина была удовлетворена.

Следующий пункт – это театр. Место довольно мрачное и гнетущее, объяснять в очередной раз, надеюсь, не нужно. Когда мы были тут в последний раз, стрельба была очень уверенная, и прямо приходилось бежать в некоторых местах. Коллеги, которые приезжали сюда позже, высунуться на