Светлания - Ждан Святозаров

на простого собеседника.

— Ю донт нау… — Ты, наверное, давно сидишь Марк и не знаешь, что информацию обо мне сейчас возьмут и центральные средства массовой информации, потому что мой случай сейчас у всех на слуху, даже президент приходил посмотреть на меня и разговаривал со мной лично. Я убил пару бандитов и недобил других именно из той вашей части населения, которой ваше правительство все раньше позволяло. Теперь же наоборот я пока один и меня хотят явно отдать на растерзание этим бандам и их покровителям, поэтому тебе выпала роль главного помощника, ты зажгешь эту спичку нашего праведного гнева, — Аресту самому понравилось как поэтично он стал выражать свои мысли, так дальше пойдет и он превратится в народного вождя угнетаемого народа, для этого нужен сам угнетаемый народ и сильный лидер, который в глазах народа ничего не боиться, а что ему бояться он же светланец, свободный и сильный гражданин.

— Ай ду ит …, — Я все понял и сделаю все по обстоятелствам, — сказал уже отрывисто Марк, потому что двери камеры открылись и ему принесли его повседневную одежду и его личные вещи, с которыми он оказался здесь.

— Гуд лак …, — Желаю удачи, — сказал Арест Марку при свидетелях тюремщиках не стоило особенно болтать лишнего.

Марк и его жена Джони кивнули головой и вышли из камеры.

Аресту долго одному скучать не пришлось, потому что вскоре его вызвали на первый в его жизни допрос к следователю.

В камеру к Аресту вошли двое здоровенных охранников и молча жестом пригласили его выйти. Провели его через весь коридор, вдоль пути Арест наблюдал повседневную жизнь заключенных. Потому что двери в камерах все были сделаны из решеток, так что никакой личной жизни у них там не было.

В одной камере заключенные дрались между собой и охранники не торопились вмешиваться, а просто со стороны наблюдали. В другой, уже видно было, не дрались, а несколько человек били и издевались над другим, истошные крики жертвы издевательств раздавались на пол коридора и никто не собирался помогать ему. А даже наоборот, эти крики из другого конца коридора пытались заглушить обитатели другой камеры громкой веселой музыкой. Эти же заключенные были элитой этой тюрьмы и дверь у них была непрозрачная и музыка у них звучала и доносились их громкие радостные речи и звон бокалов — судя по всему у них был праздник какой — то.

Арест молча шел и наблюдая мельком жизнь этих людей еще и еще раз убеждался в том, что мир Свободии похож на мир животных, выживает только сильнейший или хитрейший. Зато и сильнейшие так радуются своему времени счастья, особенно слыша на другом конце коридора как страдают падшие на дно, подобные им люди. Таких страданий и такой безумной радости не было среди светланских граждан, как возможно, не было пересоленности или пересладости жизни все было в норме. Но норма тоже надоедала. Арест размышлял над их тюремной жизнью, каторая не выполняла своих задач по перевоспитанию заблудших овец, а наоборот усиливала причины, которые привели этих людей сюда. Светланская система была проста и, в то же время, жестока наказание трудотерпаией, стирание личности или лечение разума. Свободийская система была более гуманна и более жестока.

Арест давно принял для себя решение всегда искать золотую середину и не вставать ни на чью сторону. Он не осуждал, а пытался понять как устроен их бардак и жить по их правилам, раз уж он сюда попал.

Впереди идущий конвойный остановился перед дверью и открыл ее, сзади идущий конвойный плечем подтолкнул арестованного Ареста, направляя его войти туда. Комната, в которую они вошли, находилась за не прозрачной дверью, поэтому то, что увидел заключенный внутри было для него неожиданным. Это была не камера, по обстановке, и не комната следователя с классическими предметами мебели, в виде стола и табуретки, а обстановка этой комнаты напоминала место для отдыха.

Не дешевая мебель, кресла и диван и маленький столик, на котором было навалена стопка журналов и газет, с яркими картинками на любой вкус — красивые девушки, мужчины в дорогих костюмах, дома и машины.

Конвойные без слов вышли из комнаты, закрыв за собой дверь, они вообще за все время сопровождения его всю информацию передавали только жестами или легкими подталкиваниями плечом, даже руками его не каснулись ни разу. Было удивительно, учитывая, что Арест, опять же по фильмам судил, как обращались с заключенными при ковоировании. А именно им надевали наручники за спиной, иногда поднимали эти скованные руки вверх над головой и так в позе когда голова оказывалась ниже таза вели человека. При ожидании пересадки из машины или открытии дверей заключенных сажали на корточки и заставляли прижимать голову к коленям смотреть только вниз, чтобы заключенные не видели ни ключей ни замки ни чего либо другого. При доставке в камеру опасных людей обыскивали и приковывали на время к чему либо цепями.

Сидя в кожанном кресле и перелистывая разнообразные журналы Арест понял, что для того чтобы ощутить себя в приличной гостинице, в ожидании своего номера, ему не хватает только бокала вина и приятных девушек рассказывающих как хорошо можно здесь провести время.

Почему к нему так изменилось отношение, он не понимал до конца, должна же была быть какое — то сопротивление его задумкам. Не могли же они так быстро сработать, неужели его восхваление самого себя могло изменить систему наказания преступников в этом государстве. Объяснение было только одно, за его хорошее самочувствие кто-то сильно волнуется, а от Ареста требовалось вести себя также, а возможно и еще наглее и смелее.

А смысл этой подержки для Ареста был не до конца ясен, хотя он и догадывался, что его давно взяли в оборот тайные спецслужбы Свободии, еще тогда, когда спасли его от неименуемой расплаты за его оплошность в любовных отношениях на стороне.

Долго перелистывать журналы ему не пришлось. В дверь вошел человек в форме судебных надзирателей, у него были погоны, значит этот следователь был из управляющего звена тюремщиков. Арест попытался вспомнить, какое звание обозначает три полоски и пять ромбиков на погонах в свободийском табеле званий. В светлании было не принято давать погоны и звания людям мирных специальностей, погоны и звания выдавались исключительно военным, непосредственно участвующим в боевых действиях.

— Хэлло, ай эм дженирал Брукс … — Здравствуйте я генирал Брукс, я буду с вами беседовать, именно беседовать, а не допрашивать, учтите это, назовите, для начала, ваше настоящее имя.

Арест понял, что