Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

А может, не в платье дело, но в самом месте этом?

Как-никак королевская резиденция…

…и супруга отчаянно желала попасть сюда, дабы с дочерью свидеться. Евстафий Елисеевич обещался — свидятся, как иначе, но сначала он сам с Лизанькою поговорит.

Вот только с чего беседу начать, воевода не знал.

И шел по дорожке, задыхаясь от жары и тесноты.

Оглянувшись, убедившись, что никого-то нет поблизости, он расстегнул круглые костяные пуговицы и, наконец, вздохнул с немалым облегчением. Жилета по летнему времени супруга разрешила не надевать, и уже за это Евстафий Елисеевич был ей благодарен.

— Рассказывай, дорогая, — сказал он дочери, которая щебетала что-то про то, как ей здесь нравится. Королевский парк и вправду был хорош.

Цвели розы. И маргаритки цвели. И гледичия опустила ветви под тяжестью лиловых гроздей. И все-то цвело, пахло, радовало глаз. Пчелы гудели. И в этакой красоте собственные мысли Евстафия Елисеевича путались, делались тягучими, неудобными. Сразу появлялись сомнения, что, может, вовсе и не прав он, что Лизанькина судьба и вправду жить среди этакой красоты…

Но от мыслей Евстафий Елисеевич отмахнулся. Судьба судьбой, а дело делом.

— Так я рассказываю, папенька! — Лизанька взмахнула ручкой, отгоняя назойливую пчелу. — Давече мы ходили в зверинец… и со снимками нашими открытки отпечатают, продавать будут… а третьего дня было дефиле в платьях от модного дома…

…и Лизанька мечтала, чтобы ей свадебное досталось, но его, конечно, Мазене отдали, пусть бы Мазена вовсе и нехороша собой была. Зато из Радомилов.

Вот и побоялись оскорбить древний род.

А может, напротив, желали заручиться поддержкою его?

Лизанька не знала, но обиделась, правда и собственный ее наряд, из пурпурной кисеи и золотого газу, был хорош. К нему полагались шелковые перчатки, но не длинные, каковые ныне в моде, а напротив, коротенькие, едва-едва косточку прикрывавшие. И голые руки ее поначалу смущали, но…

— Не о том рассказываешь, — папеньку историей о перчатках было не увлечь.

Он вовсе не понимал, какая разница: длинные, короткие… или вот еще с обрезанными пальчиками, которые примеряла Ядзита…

— А о чем? — Лизанька потупилась. — Еще мы вот ходили в сиротский приют…

…не простой, конечно, а тот, которому Его Величество покровительствуют. И сироты устроили в честь благодетельницы концерт…

…или вот на открытии нового корпуса Гданьской Королевской академии присутствовать пришлось… прескучнейшее занятие, но Лизанька с достоинством выстояла два часа под палящим солнцем, слушая речи ректора, мэра и трех министров…

— О любови своей рассказывай, — велел папенька, увлекая на боковую дорожку, каковая вела к зеленому лабиринту. Лизанька надеялась, что в лабиринт ее не потянут, потому как не имела ни малейшего настроения для этакой прогулки.

В лабиринте и заблудиться недолго.

К обеду опоздать.

А после обеда должен был состояться очередной пикник с королевскою семьей. И свидание… нет, Лизанька предпочла бы встретиться с милым наедине, чтобы рассказать ему о своей любви. Она и речь-то написала… в прошлом году… с той поры не единожды речь редактировала и заучила наизусть, но так даже лучше, не будет ни краснеть, ни заикаться…

— Донесли, да? — Лизанька насупилась и ресницы ее задрожали, угрожая слезами. Однако ныне папенька остался к этакой демонстрации равнодушен.

— Доложили, — поправил он. — По моей просьбе.

— Ты… — Лизанька не знала, начинать ли ей плакать или же еще погодить. — Ты… ты поставил эту… особу за мной следить?

— Приглядывать.

Смущенным, что сия затея открылась, Евстафий Елисеевич не выглядел.

— Она… она клевещет!

— Да? — нынешний взгляд папеньки был Лизаньке нов.

Холодный. И раздражение в нем видится престранное… и еще нечто, отчего сердце то сжимается, то колотится с безумною силой.

Этак Евстафий Елисеевич на преступников смотрел.

А тут дочь родная… любимая… хоть и разбалованная в конец, но все одно любимая… и познаньский воевода отвернулся, сказав:

— То есть, моя… акторка… ошиблась?

— Да! — Лизанька выдохнула с немалым облегчением, каковое тотчас сменилось праведным гневом. Это как понимать папенькино поведение? Он с родной дочерью разговаривает так, будто она в чем-то виновата?!

В чем?

В том, что всеми своими слабыми девичьими силами пытается будущее устроить? Думает не только о себе, но и о детях, то бишь, внуках Евстафия Елисеевича, которых еще нет, но ведь появятся. И пусть себе появятся князьями, а не писарчуковыми правнуками…

Конечно, ничего этакого Лизанька не сказала, но молчание ее было весьма выразительно. Вот только Евстафий Елисеевич от своего отступаться был не намерен. И вновь мазнув по лысине рукою — Лизанька с неудовольствием подумала, что сия лысина есть явное свидетельство неблагородного его происхождения и по-за счастья дочери мог бы Евстафий Елисеевич расстараться, прикрыть ее паричком — сказал:

— То бишь, нету меж тобою и неким Грелем Стесткевичем ничего?

Лизанька задумалась.

Ответить отрицательно? Так не поверит же… тем паче, что чернокудрая стерва, которую Лизанька уже откровенно ненавидела за этакое доносительство, наверняка понарассказывала всякого. Поведать о любви? А не выйдет ли так, что папенька, используя положение служебное, велит Себастьяну позабыть о личном в угоду государственным интересам?

Он ведь ответственный, ее Себастьянушка…

А ну как и вправду забудет? Нет, не насовсем, но на месяц-другой… третий… там, глядишь, саму Лизаньку в дедово имение сошлют под благовидным предлогом… и сколько ей свадьбы ждать?

— Молчишь?

— Не знаю, что сказать, — честно ответила Лизанька, потупившись. — Я… мы… он такой…

— Лизанька, — устало произнес Евстафий Елисеевич, — ежели ты думаешь, что Грель Стесткевич — это Себастьян, то ошибаешься.

Ах вот как?

Папенька решил, что отговаривать ее бесполезно, верно, понял, что Лизанька крайне серьезно настроена выйти замуж, и потому решил пойти иным путем.

— Грель Стесткевич, тридцати трех лет отроду, третий сын купца Зигмунда Стесткевича, некогда весьма состоятельного, но неудачно вложившего капиталы. Ныне работает на фирму «Модестъ»… унитазами торгует…

Лизанька насупилась, строго настрого велев себе сдерживаться.

— И если тебя это устраивает, то, конечно, препятствовать я не стану, — Евстафий Елисеевич отер платком пальцы. — Не скажу, что сей молодой человек мне нравится, однако… дело твое.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});