Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Вчера я получил очень приятное известие от Юргенсона. Дело в том, что я непомерно тяготился предстоявшей мне ненавистной работой над клавираусцугом оперы. Вы не поверите, друг мой, как невыносимо тяжело по написании объемистой партитуры снова приниматься за ту же работу в другой только форме! С целью избавиться от этой тягости я просил Юргенсона поискать в Москве, не найдется ли кто-нибудь, кто бы за умеренное вознаграждение взял на себя эту черную работу. Такой человек нашелся, и вчера Юргенсон мне об этом телеграфировал. Это некто Мессер, музыкант мне известный, очень добросовестный и усердный. Я ликую и торжествую при мысли, что сбросил с себя тяжелую обузу. Сейчас написал в Каменку, чтобы партитуру (первых двух действий) немедленно отправили в Москву.

До свиданья, бесценный друг! Желаю Вам приятного путешествия в Одессу. Скоро опять напишу Вам.

Ваш П. Чайковский.

86. Чайковский - Мекк

Низы,

30 июня 1879 г.

Вот уже неделя, что я здесь. Праздность начинает тяготить. меня, и мысль, что часы летят, а партитура не двигается, все более и более терзает мое сердце. Наконец вчера вечером я открыл и сознал в себе ощущение довольно сильной тоски по. Каменке и скуки. Мне захотелось домой и захотелось до того сильно, что ночь провел бессонную, а сегодня болит голова, нервы расстроены, и хочется убежать отсюда. Как пророчески Вы отнеслись к моему пребыванию здесь! Вы совершенно правы. Я могу жить счастливо или в Каменке или в одиночестве, и середины между этим нет. В первые дни мне здесь не было скучно. Чудесная река, милая природа, воспоминания о прежних посещениях этого места, все это мне было довольно приятно. Но продолжалось это очень недолго. Но я все-таки рад, что был здесь, так как это послужит мне уроком. Пропасть, образовавшаяся в последние годы между мной и всем остальным человечеством, за исключением нескольких близких, расширилась настолько, что нечего больше пытаться переходить ее. К тому же, частое созерцание той нравственной красоты, среди которой живут каменские обитатели, избаловало меня. Я сделался требователен и раздражителен, когда встречаюсь с проявлениями нравственного убожества и пошлости. Мне становится несколько душно...

Не знаю, случалось ли мне говорить Вам, что сестра моя одарена поразительною способностью лечить. Практика ее очень значительна, и леченья до того успешны, что слава ее врачеваний зашла далеко за пределы Каменки. Что касается меня, то я питаю большое доверие к ее лечениям, ибо сам несколько раз .был свидетелем, как в Каменке и Вербовке она спасала людей, приговоренных к смерти. Я нашел у Кондратьева одного старого знакомого, приехавшего к нему погостить . Человек этот вынес нынче зимой оспу и притом самую ужасную - черную. Стал он было поправляться и приехал сюда еще слабым, но уже здоровым. Вдруг стал он слабеть, худеть, терять аппетит, между тем живот у него сильно вздулся, и ноги распухли. Оказалось, что это водяная. Лечили его здесь два доктора один за другим, но положение ухудшалось, а слабость увеличивалась, и я застал его в отчаянном положении. Вспомнив, что сестра удачно вылечила нескольких больных этой болезнью, я тотчас же написал ей письмо с подробным изложением хода болезни, всех ее признаков и проявлений. Третьего дня получился ее ответ. Она предписала строжайшее молочное лечение (молоко по нескольку стаканов в день с известковой водой), микстуру из ipecacuana и еще чего-то и два приема хинина в небольшом размере. В тот же день мы начали это леченье, и, к моему величайшему удовольствию, вчера уже больному было легче настолько, что вечером он с помощью других дошел до балкона и просидел целый час на воздухе и охотно разговаривал с нами. Я вполне надеюсь на его выздоровление. Сестра просила постоянно уведомлять ее о ходе болезни, и по моем отъезде Кондратьев будет сноситься с ней письмами.

Брат Анатолий пишет, что второго или третьего будет здесь. Тотчас по его приезде отправимся к Модесту и, пробыв там дня три, возвратимся в Каменку. Невозможно выразить Вам, до чего мне хочется поскорей домой!

Будьте здоровы, милый, добрый друг!

Ваш П. Чайковский.

87. Мекк - Чайковскому

Браилов,

30 июня 1879 г.

Вчера получила Ваше письмо, милый, дорогой друг мой, и хотя вполне примиряюсь с Вашим пребыванием в Низах, потому что, во-первых, Вам там нравится, а во-вторых, письма Ваши оттуда приходят скорее, но все-таки я буду очень рада, когда Вы вернетесь в Каменку. Здесь ближе, и я понять не могу, как это выходит так, что оттуда письма идут скорее.

Поздравляю Вас еще раз, дорогой мой, с днем Вашего ангела. Желаний моих Вам так много, что всех их перечислить невозможно, поэтому я привожу их к одному знаменателю-полнейшему безмятежному счастью...

Пишу Вам накануне своего отъезда в Одессу. Я с удовольствием предпринимаю эту поездку, потому что мои нервы не выносят долгого сиденья на одном месте, мне необходимо бывает освежиться новыми впечатлениями, новыми видами, а там к тому же есть море, которое я вообще так люблю...

Я также очень радуюсь, что Вы не будете сами трудиться над клавираусцугом. Вам надо беречь свои силы на то, чего никто не в состоянии сделать, кроме Вас. Я еще не получила Вашей обедни и жду ее с нетерпением. Она уже выслана мне.

Читали ли Вы, друг мой, статью какого-то г. Васильева в “Московских ведомостях” по поводу запрещения Вашей обедни? Кто такой этот г. Васильев? Он пишет дельно.

Недавно я играла с Данильченко, с виоленчелем, Andante из Вашего первого квартета. Что это за прелесть! Если слушать его каждый день, то и тогда он не перестанет охватывать все сердце, доводить человека до слез. Боже мой, сколько силы и власти Вы имеете над человеческими организмами. Завидная доля! [В подлиннике следующий лист утрачен, текст его неизвестен].....

Пахульскому надо кончать курс в консерватории, а мне без него ехать не с кем. Мы сами, т. е. Юля и я, никак не можем справиться одни, а он, во-первых, расторопен и сообразителен, а во-вторых, за два года привык ко всем порядкам моим. Относительно же моих младших мальчиков я именно в нынешнем году могла бы осень прожить за границею. Относительно же Пахульского если смотреть хладнокровно, то консерваторский аттестат ему не улучшит жизнь... Но, по рутине, я боюсь ему, т. е. Пахульскому, мешать кончать, хотя, быть может, мне все-таки будет необходимо поехать за границу. А Вы, милый друг мой, как думаете насчет заграничной поездки?

Если я поеду, то не ранее 1 сентября.

До свидания, мой милый, бесценный. Всем сердцем Ваша

Н. ф.-Мекк.

Есть дети у г. Кондратьева? Из кого состоит семейство?

Приехал ли Анатолий Ильич?

88. Чайковский - Мекк

Низы,

3 июля [1879 г.)

Прежде всего, мой милый, добрый друг, позвольте поблагодарить Вас за телеграмму Вашу, полученную мной на другой день после именин моих, а также за чудное письмо Ваше, полученное вчера. Потрудитесь поблагодарить от меня и Пахульского за его телеграмму.

Сегодня я получил телеграфическое известие от брата Анатолия. Он будет здесь в три часа, а завтра мы едем с ним к Модесту. Мне очень хочется повидаться с Модестом, но я не без страха думаю о путешествии (придется девяносто верст ехать на лошадях) и не без укоров совести помышляю о моей бедной опере, покоящейся в Каменке в ожидании меня. Вообще все последние дни я провел невесело; меня обуяло нестерпимое желание поскорей вернуться домой, в Каменку, и дошло до того, что нервы мои сильно расшатались. К счастью, сегодня увижусь с братом Анатолием, что меня несказанно радует, и завтра же можно будет отправиться в дальнейший путь. Отвечу на Ваши вопросы.

1) У Кондратьева есть дочь четырнадцатилетняя, очень миленькая девочка.

2) Г. Васильева, статью которого я читал, я не знаю, и о его социальном положении мне ничего не известно.