Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

Эту ночь на семнадцатое августа тысяча семьсот двенадцатого года в Болвири никто никогда не забудет! Днем стояла жара, как мы уже говорили, но к ночи стало еще жарче, было так душно, как еще никогда не бывало. Солнце село среди темных, почти черных туч, не предвещавших ничего доброго, а потом наступила такая темень, как на дне глубокого колодца. На небе не было ни звездочки; в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения; собственной ладони у себя перед носом не было видно! Даже старые люди сбрасывали с себя простыни и лежали на постелях нагие, задыхаясь от жары и духоты, потому что даже в домах дышать было нечем. Ну а со всеми теми мыслями, какие бродили в ту ночь в голове мистера Соулиса, конечно, едва ли можно было заснуть хотя бы на минуту. Он, как говорится, глаз сомкнуть не мог, а все лежал да ворочался с боку на бок, и хотя постель у него была прохладная, она жгла его, как огонь, жгла до самых костей. И когда пастор задремывал, а затем снова пробуждался, томясь между сном и дремотой, он считал часы долгой ночи и слушал заунывный вой собаки на болоте, и думал, что она воет словно по покойнику. Временами ему начинало казаться, что по комнате бродят призраки, а может, видел он и чертей. Уж не заболел ли он, так ему думалось; да он и вправду был болен, но не болезнь его пугала.

Потом в голове у него немного прояснилось, он уселся в одной рубашке на краю постели и снова задумался о черном человеке и о Дженет. Он не мог бы сказать отчего, может, оттого, что ноги у него вдруг стали зябнуть, но ему пришло в голову, что между этими двумя есть что-то общее, и либо один из них, либо они оба – нечистые духи.

И как раз в эту минуту в комнате Дженет, которая находилась рядом, послышались топот и шум, словно там кто-то боролся, потом раздался громкий стук, потом ветер засвистел вокруг всех четырех углов дома, и снова стало тихо, как в могиле.

Надо вам сказать, что мистер Соулис не боялся ни людей, ни демонов. Поэтому он взял со стола огниво, зажег свечу и сделал три шага к двери, ведущей в комнату Дженет. Дверь была заложена щеколдой; он приподнял ее и, распахнув дверь настежь, бесстрашно заглянул внутрь.

Это была большая, просторная комната, такая же, как и его собственная, обставленная старинной, прочной, но громоздкой мебелью – другой мебели у пастора не водилось. Тут была и широкая кровать с пологом и балдахином на четырех витых столбиках, с пестрым пологом из ветхой вылинявшей ткани, и громадный пузатый комод старого дуба, битком набитый божественными книгами; комод этот поставили здесь, чтоб было посвободнее у самого пастора в комнате. На полу были в беспорядке разбросаны вещи Дженет, но самой Дженет мистер Соулис нигде не видел. Кроме этого беспорядка, никаких других следов борьбы в комнате не было заметно. Он переступил порог и осторожно вступил в комнату. Прямо скажем, не всякий решился бы последовать его примеру. Оглядевшись кругом, пастор прислушался, но ничего не было слышно ни в доме, ни во всем приходе Болвири, да и видно тоже ничего не было, только тени от свечи плясали по стенам.

И вдруг сердце вздрогнуло в груди у мистера Соулиса и замерло, точно совсем остановилось. Холодный пот выступил у него на лбу, волосы встали дыбом. Страшное зрелище предстало глазам бедного пастора: между платяным шкафом и старым дубовым комодом висела на гвозде Дженет. Голова у нее свесилась на плечо, глаза выкатились из орбит, язык вывалился изо рта, а пятки болтались в воздухе в двух футах от пола.

– Господи, спаси и помилуй нас, грешных! – подумал мистер Соулис. – Бедная Дженет умерла!

Он подошел поближе к трупу, и в тот же миг сердце едва не перевернулось у него в груди. Уж каким образом, человеку даже и судить об этом не подобает, но только Дженет висела на простом гвоздике и на одной тоненькой шерстинке, какой штопают чулки.

Страшно это – очутиться одному среди ночи против таких козней дьявольских! Но мистер Соулис был силен духом. Он спокойно повернулся и вышел из комнаты. Заперев за собой дверь, он стал медленно, шаг за шагом, в глубоком раздумье спускаться с лестницы. Ноги у него были тяжелые, точно свинцом налитые, и когда он сошел вниз, то поставил свечу на стол, стоявший у самой лестницы, а сам остался стоять у этого стола. Он был не в состоянии ни молиться, ни думать; холодный пот градом катился с его лба; он ничего не видел перед собой и не слышал ничего, кроме ударов собственного сердца. Так он простоял час, а может, и два – он потом не мог вспомнить. И вдруг послышались смех, какая-то жуткая возня и шаги в той комнате, где висел труп Дженет, а дверь в нее оказалась открытой, хотя пастор ясно помнил, что запер ее. Вслед за тем раздались шаги на площадке лестницы, и ему почудилось, что мертвая Дженет перегнулась через перила и смотрит вниз – прямо на него.

Тогда он взял свечу, со всей осторожностью выбрался из дома на улицу и пошел в самый дальний конец дорожки, проходившей у него под окнами. На дворе было темно, как в преисподней, и когда он поставил свечу на землю, пламя ее даже не колыхалось, она горела ясно и спокойно, как в доме. Вокруг ничего не шевелилось, только вода в реке чуть слышно плескалась в берега, да из дома по-прежнему доносились жуткие шаги, словно кто-то с трудом спускался с лестницы. Мистер Соулис хорошо знал эту походку: так ходила Дженет, и с каждым ее шагом холод и озноб все глубже проникали в его тело. Он мысленно поручил свою душу Творцу и помолился так: «О Господи! Дай мне силы на эту ночь, дай одолеть власть нечистого духа и огради от всяческого зла!»

Тем временем шаги спустились с лестницы и направились по коридору к дверям; он слышал, как рука шарила по стене, словно нащупывая дорогу впотьмах. Вдруг ивы над рекой закачались, зашумели мелкой листвой, закивали верхушками; над соседними холмами пронесся точно глубокий вздох, пламя свечи заколебалось и чуть не погасло: Дженет, со своей свернутой набок шеей, в темном заношенном платье и черной косынке на плечах, с кривой улыбкой на лице, стояла на пороге дома, словно живая. Но пастор знал, что она умерла, и знал, что там стоит не она, а ее труп.

Странное это дело, что душа, бессмертная душа человека, может так содрогаться в бренном теле; но пастор в этом убедился на личном опыте, и при этом сердце его не разорвалось.

Дженет недолго стояла на пороге дома; она сдвинулась с места и стала медленно приближаться к мистеру Соулису, к тому месту, где он стоял под старыми ивами над рекой. Казалось, Дженет готова заговорить, но не находит слов, поэтому она только сделала знак левой рукой. И тут же откуда-то налетел порыв ветра, словно злая кошка фыркнула, и задул свечу. Ивы застонали человеческими голосами. И в ту же минуту мистер Соулис понял, что останется он жив или умрет, а этому следует положить конец.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});