Русская фантастика 2011 - Василий Мельник

— Я не знал… Миссис Верной, но, может быть, вам можно как-то помочь? Может быть, деньги…

— Нет-нет, мистер Талбот, деньги не помогут. Нам это перво-наперво сказали: мол, не суетитесь, лечения никакими деньгами не купишь.

В фарфоровой супнице остывал суп. Но писателю было уже не до обеда.

— Поэтому я подумала, — сказала миссис Верной и снова всхлипнула, — может быть, вы могли бы как-нибудь…

— Что?

— Ну… Отказаться в пользу Чарли…

— Отказаться?! Милая моя… Миссис Верной… Вы не понимаете…

— Да, конечно, я зря этот разговор затеяла, — экономка выхватила из кармана кружевной платок и, промокая на ходу слезы, вывернулась из-под руки писателя и бросилась прочь из столовой.

Старик попытался было схватить ее за плечо, но его немощному телу не удалось среагировать достаточно быстро. Пока он пытался найти какие-нибудь слова, которые могли бы остановить миссис Верной, экономка, напоследок пискнув сквозь слезы: «Простите, мистер Талбот!», поспешила по лестнице вниз, к выходу из дома.

Старческий аппетит угас сам собой. Талбот, пустым взглядом посмотрев на аппетитно выглядевшую еду, медленно-медленно, шаркая ногами, пошел в кабинет и снова включил телефон.

Тотчас раздался звонок. Писатель взял трубку.

— Да, слушаю.

В ответ — молчание. И загадочный потусторонний шорох, вечно сочащийся из телефонного провода наружу через дырчатый раструб.

— Это Талбот, — терпеливо повторил он. — Я вас слушаю, говорите.

Неведомый собеседник вдруг тонко всхлипнул.

— Мистер Талбот, — он говорил через силу, словно заставляя себя выдавливать слова по одному. — Знаете… Я попросить хочу… Я тоже хочу… Ну, это… Бессмертным стать…

Будущий бессмертный некоторое время слушал, а затем аккуратно и неторопливо положил трубку и точно так же неторопливо и аккуратно разлучил вилку телефонного аппарата с розеткой.

…Интересно, а что бы сказала Элизабет, если бы была жива? Любопытно, подумал Талбот, может быть, не последней причиной, побудившей экспертов избрать меня, было именно то, что жена моя давно умерла, а детей у нас не было. И незаконнорожденных мне вроде бы наплодить не случилось.

Хорошо, что ему не придется делать этого бесчеловечного выбора: уходить в бессмертие в то время, как его жена будет доживать последние дни. Нет уж, рассердился сам на себя старик, будь Элизабет с ним до сих пор, не было бы никакого выбора. Они клялись быть вместе в горести или радости, так что и путь они должны были бы делить на двоих: или вдвоем в могилу, или вдвоем в бессмертие.

Хотя…

Не предает ли он памяти жены? Она умерла, а он будет жить и никогда не присоединится к ней в загробной жизни. Если таковая есть, конечно. Когда-то Талбот, так и не удосужившийся за все прожитые годы креститься, сказал крещенной еще в детстве Элизабет, что боится того, что бог, не помешавший им сочетаться браком на земле, после смерти разлучит их. Ей достанется место в раю, а он отправится в ад. Элизабет не ответила ничего, только улыбнулась мудрой и чуть усталой улыбкой.

Как бы то ни было, единственными детьми, которые станут сопровождать его на пути сквозь уготованные ему столетия, будут его книги. Ему не удалось достичь того бессмертия, которое доступно любому: он не смог продлить себя в своих потомках. Ими стали его книги. Когда выяснилось, что они с Элизабет не могут иметь детей, для Талбота писательство приобрело особый, непонятный многим прочим смысл. Он увидел в романах, повестях, рассказах настоящих своих сыновей и дочерей и хотя бы так мог наслаждаться счастьем, которого была лишена Элизабет.

Следующим, кто заговорил с ним о бессмертии, стал священник.

Когда пришел священник, Талбот ничуть не удивился. Скорее, он был бы очень изумлен, если бы слуга Господа не явился к нему. Но теперь все было в порядке.

— Меня зовут Вильям Картер, — пастырь протянул руку. — Я бы хотел поговорить с вами.

Талбот машинально пожал ладонь священника, мимоходом почувствовав, что пальцы у того толстые и мелко-мелко подрагивают.

Почему? Он настолько взволнован предстоящим разговором? Или просто боится меня?

— Я представляю… — тем временем проговорил Картер.

Талбот кивнул и пригласил священника в кабинет, где предложил ему кресло. Тот сел, поблагодарив.

— О чем вы хотели бы поговорить со мной, мистер Картер? — осведомился Талбот, присаживаясь в кресло напротив. — Вам чай? Кофе? Может быть, бренди? Признаться, я не уверен, что могу чем-либо помочь вам. Не назвал бы себя верующим человеком, если вы понимаете, о чем я.

Тонкая улыбка перечеркнула лицо Картера.

— Вряд ли вы можете чем-либо помочь мне, — сказал он. — Наверное, все обстоит с точностью до наоборот: я здесь, чтобы помочь вам.

— Мне? Чем же, интересно знать?

— Я пришел к вам, — голос священника неожиданно стал сильным, насыщенным интонациями, торжественным (наверное, именно так он читал по воскресеньям проповеди своей пастве), — просить отказаться от сделанного вам предложения. Откажитесь, мистер Талбот, умоляю вас! Будьте благоразумны, не совершите ошибки, к которой вас толкают. Да, признаю: эти люди делают все из лучших побуждений. Но не зря ведь говорят, что благими побуждениями вымощена дорога в ад. Не потеряйте настоящий шанс на жизнь вечную, не променяйте бессмертие грешного тела на вечное блаженство бессмертной души!

Вы что, все сговорились?!

— Да вы в своем ли уме? — ахнул Талбот. — Почему вы взялись указывать, что мне делать?!

Писателя едва не затрясло от негодования. Он может выслушивать советы от близких людей. Он может понять, почему миссис Верной обратилась к нему. Да, пусть ее просьба была откровенным абсурдом, и она сама это прекрасно понимала. Младший брат имел право завидовать ему. Потому что… Потому что… Да черт возьми, потому что он был младшим братом! Но этот тип…

— Мистер Талбот, — с мольбой в голосе проговорил священник, — все равно ваше бессмертие — не настоящее.

Его пальцы, короткие, жирные, сплелись в клубок, напомнив неожиданно Талботу перепутавшихся между собой червей. Писателю вдруг стало противно. С чего этот тип с сиплым голосом взялся его поучать? Церковь, которую он представляет, обещает всем желающим жизнь вечную — но до сих пор ни один из претендентов не вернулся назад. А что бы стало лучшим аргументом в пользу жизни после смерти, если бы бог решился вдруг разом посрамить всех атеистов?

— Истинное бессмертие, — продолжал тем временем Картер, — лишь на небесах. Только душа может жить вечно. И только в том случае, если она это заслужила. Благими поступками, господин Талбот, благими поступками и праведной жизнью, а не чем-нибудь еще.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});