Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

Ни она, ни ее сестра двоюродная, Халлики, не делали вид, что опечалены.

Ахатта молчал, беспомощно поглядывая на внука. Догадывался, чем все это закончится, но помешать не мог. Лишь в одном ошибся — Къятта дал всем высказаться. Затем поднялся, резко, так, что споры оборвались на полуслове:

— Я знаю, кто это сделал! — голос отражался от стен, словно не в Доме Звезд проходил Совет, а в горном ущелье. В сторону Ийа указала рука. В ответ голоса посыпались — камнями со склонов.

— Бред, — отрезала Тумайни, и одни ее поддержали, другие заспорили.

— Неужто? Обвинение слишком серьезно.

— Да, какие есть доказательства?

— Доказательства — в его голове! — вновь указующий на Ийа жест.

— Нельзя требовать проверки истины без веских на то оснований! И потом, найдены следы эсса, этого не опровергнет никто!

— Но туда северные крысы пришли по его наводке, они знали, где и кого искать!

— Ты сумасшедший, — вскочил один из Тиахиу. — После смерти брата совсем опору под ногами потерял!

— Он попросту сводит счеты, — Хатлахена тянул слова, как сквозь зубы. — Больше-то некого обвинить, раз сам и отправил ловить камнеклюва.

— Если Сильнейшие Юга уже решают свои личные вопросы с помощью северян, я могу только поклониться в знак уважения, — нарочито-удивленно прожурчал голос Кети Инау.

— Хватит, — поднял руку глава Совета. Глянул на внука. — Ты… должен понять, что, разжигая вражду, приносишь только вред. Астала и так слишком многого лишилась, я не позволю сейчас затевать ссоры.

Раздался громовой хохот — Хатлахена Арайа смеялся, запрокидывая голову. Не зная ни о чем, он не сомневался, что племяннику удалось обвести всех вокруг пальца.

Тогда Ахатта поднялся. Горькими были слова.

— Кайе был нашей надеждой. Но я буду молиться хоть Бездне, чтобы он на самом деле погиб. Мы лучше северян знаем, что он на самом деле такое.

Ему ответил голос среди полной тишины:

— Ничего ты не знаешь. Он — мой.

После этих слов Къятта покинул Совет

**

Отроги северных гор

После неудачи уканэ Лачи попробовал сам, используя влияние самоцветов: предки умели с их помощью заставить человека говорить во сне, или исполнить иной приказ. Если бы Кайе произнес нужные слова… Но опять ничего не выходило. Никто при Лачи такого не делал, а сам он до встречи с южанином только начинал тренироваться в подобном, и то в применении к людям обычным. Подарок ему, конечно, подкинули великолепный, только вот времени на подготовку не было. А столько времени держать пленника без сознания нельзя. Лачи смотрел на лежащего, убеждая себя, что все в порядке, но нет: и лицо осунулось, тени вокруг глаз. И дышит более поверхностно.

А еще Лешти зудел, как осиный хор в подземном колодце:

— Смотри, эльо, твоя Соправительница пронюхает, чем ты тут занимаешься. Пусть сама не заявится, но Элати — то сможет направить.

— Лайа сто раз подумает, прежде чем раскрыть сестре такой секрет. А сама Элати сейчас на побережье.

— Даже ты не можешь знать обо всех шпионах. Стоит ли рассчитывать…

— Пока все мои способы бесполезны. Я и не считал того южанина дураком, — перебил Лачи оживленно и почти весело. — Неужто он отдал бы нам страшное оружие, если бы не был уверен — север не сумеет обратить его против юга? Но бывает трещина и в самом твердом алмазе…

— Эльо, я тебе поражаюсь, — заметил Лешти. — Чего же ты медлишь? Пока Лайа раскричится на всю горную цепь? Все равно этот скоро сдохнет, нельзя так долго держать человека под зельем. Убить его, все равно Астала лишилась своего преимущества.

— Уф. Голова дана человеку, чтобы ей думать хоть иногда. Убийство необратимо — или ты нашел способ воскрешать мертвых?

Лачи кликнул стражу и распорядился:

— Перенесите мальчишку под барельеф. Я приду сейчас и разбужу камень, если тот не проснется сам.

— Что ты задумал? — настороженно спросил Лешти; от упоминания барельефа его передернуло.

— Посмотрим.

Не просто потолок: рельефное изображение морского чудовища головонога. Множество щупалец извиваются, наползают на камень, одно на другое. На каждом отвратительные пугающие присоски, кажется, что они пульсируют, втягивают в себя воздух и свет. Творение древних мастеров, чуть ли не выходцев из самой Тевееррики, когда еще не была основана Тейит. Ничего похожего не сохранилось. По уцелевшим обрывкам записей Лачи знал, что его делали долгие годы; погибли много людей, пока сперва создали, потом усмирили головонога. И после, когда его кормили. Сюда не приходили давно, и он бы не стал, но выбора не было.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Первое, что ощутил — слабость. Не просто слабость, а такую, словно из тела тянут жизнь, как, по легендам, тянет соки человека головоног. Открыл глаза, вздрогнув — над телом и головой нависало каменное чудовище с клубком щупалец — в свете факелов его было видно отлично.

Ничтожнейшее движение вызвало приступ тошноты. Голова закружилась, перед глазами поплыли пятна. И слабость усилилась… жуткое, сосущее чувство. Саму сущность его вытягивали из-под кожи. Грудь, руки, все тело были словно придавлены массивной плитой. Шевельнуться не получалось. Дышать… тяжело. Кайе попробовал вдохнуть глубже — это вызвало новый прилив слабости и тошноты. Безуспешно пытался противиться каменному чудовищу, тот еще туже затянул невидимые петли.

Такого не испытывал никогда. Предпочел бы любую боль, ее сумел бы перенести спокойно… но того, что происходило, он не понимал.

Тогда он испугался — второй раз за всю жизнь… но то, что испытывал, когда лезвие ножа в спине мешало двигаться, не шло ни в какое сравнение с этим ужасом.

Он забился, как зверь в ловушке, плохо соображая; словно намеренно пытался сделать себе хуже — лежать неподвижно было куда страшнее. А так… иллюзия того, что может одолеть кольца. Или заставить головонога убить.

— Успокойся! — крикнул ему Лачи.

Юноша не узнал его, не услышал, последние силы он тратил на попытку вырваться, не понимая, что проиграл изначально, и лишь затягивает окончательно незримые узлы. Даже носящему имя Дитя Огня не под силу справиться с мощью гор.

Но мальчишка замер, закрыл глаза и понемногу начал приподниматься. Головоног нажал сильнее — но тот не оставил свою медленную и страшную попытку.

Лачи перепугался; не шагнул, скорее прыгнул к каменному столу и прижал пару точек на шее пленника. По телу того прошла судорога, раскрыл глаза широко-широко; потом они вновь закрылись — лишился чувств. Лачи ждал; у него самого дыхание прерывалось и сердце колотилось, как бешеное. Вот веки снова дрогнули. Жив… Хвала всем подземным тварям, он жив.

Лачи был обескуражен. Так хорошо подготовился, придумал, что скажет — и ведь казалось, понял эту натуру там, в Долине Сиван. Но все пошло прахом; к презрительному молчанию, к ярости, к оскорблениям был готов, но не к тому, что пленник чуть не погиб в первую четверть часа, так толком ничего и не осознав, кроме клетки.

Надо с ним как-то иначе…

Лачи выругался, помянув недобрым словом родню Кайе и того южанина, что отдал эту зверушку северянам. Знал ведь, скотина. Ладно, сложные задачи я люблю, подумал Лачи, и велел приготовить успокоительное, такое сильное, что выпивший его мог еле осознавать, где находится.

Все же им надо поговорить и пусть пол-Тейит провалится, но разговор этот состоится, и плоды принесет.

Хотелось спать, но, кажется, он и без того спал долго. Скосив глаза, огляделся, успел кое-что увидеть. Он лежал на чем-то вроде широкого жертвенного стола; плита с головоногом нависала над ним, но остальной потолок был выше. Руки и ноги свободны. Свободны… попробуй, встань.

Он и попробовал.

Мир схлопнулся в точку. Когда Кайе очнулся, услышал голос.

— Лежи спокойно. Чем больше двигаешься, тем сильнее он тебя держит.

Подле каменного ложа стоял человек — северянин. Лицо уже видел где-то… Но очень плохо получалось думать, хотелось одновременно вырваться на свободу — и спать. Время падало тяжелыми сонными каплями, и каждая капля все медленнее, и труднее билось сердце. А человек рядом стоял неподвижно, не сводил с него глаз, и в чертах была сильная тревога и озабоченность. Это узкое лицо человека средних лет, знакомого с ветром и солнцем, и волосы эти бесцветные, будто седые, стянутые в хвост, и морщинки в уголках глаз, будто они улыбаются, а сами холодные, настороженные…