Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы. - Томас Рид

– Вы думаете, что вас будут преследовать?

– Кто знает? Как я уже сказал вам, у меня есть враги. Впрочем, неважно... Я чувствую еще большую слабость. Вы ведь не откажетесь помочь мне?

– Я охотно окажу вам любую помощь, какая только в моих силах.

– Очень вам признателен, сеньорита!

С большим трудом удалось молодой креолке подсадить мексиканца в седло. Он покачнулся, но удержался в нем.

Подобрав поводья, он сказал:

– Прощайте, сеньорита! Я не знаю, кто вы. Вижу только, что вы не мексиканка. Американка, я думаю... Но это все равно. Вы так же добры, как и прекрасны. И, если только когда-нибудь представится случай, Мигуэль Диас отплатит вам за эту услугу.

Сказав это, Эль-Койот тронул поводья; он с трудом удерживал равновесие и поэтому ехал шагом.

Несмотря на это, он скоро скрылся из виду, – деревья заслонили его, как только он пересек поляну.

Он поехал не по одной их трех дорог, а по узкой, едва заметной тропе.

Молодой креолке все это показалось сном, и скорее странным, чем неприятным.

Но эта иллюзия быстро рассеялась, когда она подняла и прочитала валявшееся на земле письмо, потерянное Диасом. Письмо было адресовано «дону Морисио Джеральду» и подписано «Исидора Коварубио де Лос-Льянос».

Луиза взобралась в седло почти с таким же трудом, как только что уехавший мексиканец.

Переезжая Леону на обратном пути в Каса-дель-Корво, она остановила лошадь посередине реки и в каком-то оцепенении долго смотрела на поток, пенящийся у ее ног. На ее лице было выражение глубокого отчаяния. Будь это отчаяние хоть немного глубже – и воды Леоны сомкнулись бы над ее головой.

Глава L. СХВАТКА С КОЙОТАМИ

Лиловые тени техасских сумерек уже спускались на землю, когда раненому, проделавшему мучительный путь сквозь колючие заросли, наконец удалось добраться до ручья.

Он утолил жажду и растянулся на траве, забыв о своей тревоге.

Нога болела, но не очень сильно. О будущем он сейчас не думал – он слишком устал.

Ему хотелось только одного – отдохнуть; и прохладный ветерок, покачивавший перистую листву акации, убаюкивал его.

Грифы улетели на ночлег в заросли; избавленный хоть на время от их зловещего присутствия, он скоро заснул.

Но спал он недолго. Снова разболелись раны и разбудили его. Именно боль, а не лай койотов, не давала ему спать до утра.

Он не боялся койотов, которые рыскали кругом; они, как шакалы, нападают только на мертвых или на умирающих, а он знал, что рана его не смертельна.

Ночь тянулась мучительно долго; страдальцу казалось, что день никогда не наступит.

Утро пришло наконец, но и оно не принесло радости -вместе с ним опять появились черные птицы, а койоты не ушли. Над ним в ярком свете нового дня снова парили грифы, а вокруг него повсюду раздавалось отвратительное завывание койотов.

Он подполз к ручью и снова напился.

Теперь он почувствовал голод и огляделся в поисках пищи.

Неподалеку рос гикори. На его ветках футах в шести над землей висели орехи.

Раненому удалось доползти до дерева, хотя это причинило ему мучительные страдания.

Костылем он сшиб несколько орехов и немного утолил голод.

Что же делать дальше?

Уйти отсюда было невозможно. Малейшее движение причиняло ему невыносимую боль, напоминая о том, что oн совершенно не способен передвигаться.

Он до сих пор не знал, что случилось с его ногой, – она так распухла, что он ничего не мог прощупать. Все же ему казалось, что у него раздроблено или вывихнуто колено. И в том и в другом случае пройдет много дней, прежде чем он сможет владеть ногой. А что ему делать до тех пор?

Несчастный почти не надеялся на помощь. Ведь он кричал до хрипоты, но никто не услышал; и, несмотря на это, время от времени снова раздавался его глухой крик – это были слабые проблески надежды, борющейся с отчаянием.

Он был вынужден оставаться на месте. Придя к этому заключению, юноша растянулся на траве, решив терпеть, пока хватит сил.

Ему потребовалась вся сила воли, чтобы вынести эти страдания, и все-таки с его губ иногда срывались стоны.

Совершенно измученный болью, он уже не замечал, что делается вокруг. Черные птицы по-прежнему кружили над ним; но он уже привык к этому и не обращал на них внимания даже тогда, когда свист их крыльев раздавался над самой его головой.

Но что это? Какие-то новые звуки?

Послышался топот маленьких ног по песчаному берегу ручейка, он сопровождался прерывистым дыханием.

Раненый оглянулся, чтобы узнать, в чем дело.

«А, это только койоты»,– подумал он, увидев десятка два этих животных, снующих взад и вперед по берегу.

До сих пор юноша не испытывал страха перед этими трусливыми животными – он презирал их. Но он встревожился, заметив их свирепые взгляды и угрожающее поведение. Сомневаться не приходилось – они готовились к нападению. Он вспомнил, как ему рассказывали, что эти животные, обычно трусливые и безвредные, набрасываются на человека, когда он слаб и не может защищаться, особенно если их возбуждает запах крови.

А он был весь изранен шипами кактусов. Его одежда пропиталась кровью. В душном воздухе распространялся тяжелый запах, и койоты не могли не почуять его. Очевидно, этот запах дразнил хищников, доводя их до неистовства.

Как бы то ни было, юноша не сомневался, что они собираются на него напасть.

У него не было другого оружия, кроме охотничьего ножа, который он, к счастью, не потерял. Его ружье и револьвер были привязаны к седлу, и лошадь ускакала вместе с ними.

Раненый вытащил нож и, опираясь на правое колено, приготовился защищаться.

Минута промедления – и было бы уже поздно. Ободренные безнаказанностью, осмелевшие от запаха крови, который усиливался по мере их приближения, подгоняемые врожденной свирепостью, койоты наконец бросились на раненого человека.

Шестеро волков одновременно впились зубами в его руки, ноги и тело.

Рванувшись, он стряхнул их и нанес несколько ударов ножом. Один или два были ранены и с визгом отскочили.

Но на него уже набросились другие...

Борьба стала отчаянной, смертельной. Несколько хищников были убиты, но остальные продолжали атаку, казалось, с еще большим ожесточением.

Началась свалка. Койоты лезли друг на друга, чтобы вцепиться в жертву. Нож поднимался и опускался, но руки человека слабели, и удары все реже достигали цели.

Он терял последние силы. Смерть смотрела ему в глаза...

И в эту роковую минуту юноша вскрикнул. Как ни странно, это не был крик отчаяния – это был крик радости. И еще удивительнее, что, услышав его, койоты отступили.