Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

Боязливо выписывая круги над опасным городом, мотылек потихоньку приближался к своему дому.

Айзеку казалось, будто он проспал несколько суток. Он с удовольствием потянулся, и от этого движения все его тело неприятно заскользило вперед-назад. Он услышал ужасный крик.

Айзек замер. Воспоминания обрушились лавиной. Он сообразил, где находится. В руках у Ткача.

Мгновенно вспомнив все, что этому предшествовало, Айзек содрогнулся.

Ткач легко ступал по мировой паутине, прыгал по нитям метареальности, что соединяли каждое мгновение с другими.

Айзек вспомнил тот умопомрачительный шок, ту охватившую все его существо тошноту, когда глазам впервые открылась эта невероятная картина.

Нет, в этот раз он ни за что не разлепит веки. Он услышал бормотание Ягарека и тихую ругань Дерхан. Но для него это были не звуки, а нечто вроде обрывков шелка, которые проскальзывали в череп и постепенно приобретали четкость. Был и еще один голос, обрывочная какофония яркой ткани, и эта ткань визжала от ужаса.

Кто бы это мог быть?

Паук несся по упругим нитям вдоль зоны повреждения и потенциального повреждения — где мотылек прошел однажды, там он пройдет и вновь. Ткач скрылся в норе, в темной воронке из связей, что пронизывали ткань этого сложного измерения и снова выходили в город.

Айзек почувствовал щекой дуновение воздуха. Почувствовал под собой древесину. Он проснулся. Открыл глаза. Болела голова. Он посмотрел вверх. Шея уже вновь привыкала к тяжести шлема, никуда не девшегося с головы. Даже зеркала чудесным образом остались невредимы.

Он лежал в снопе лунных лучей на тесном, пыльном чердаке. В щели между половицами, между досками стен просачивались звуки.

Дерхан и Ягарек тоже приходили в себя, медленно приподнимались на локтях, трясли головами. Спохватившись, Дерхан вскинула руку к виску. Второе ухо осталось нетронутым.

Айзек и у себя проверил — порядок.

Ткач маячил в углу комнаты. Вдруг он шагнул вперед, и Айзек разглядел позади него милиционера. Казалось, тот в параличе. Он сидел, привалившись к стене лопатками, и слегка дрожал. Гладкая лицевая пластина свалилась с головы. Ружье лежало на бедрах. У Айзека от страха екнуло сердце. Но вскоре он заметил необычный для оружия блеск. Великолепная, хоть и бесполезная, стеклянная модель кремневого ружья.

…ЭТО МОЖЕТ СТАТЬ УБЕЖИЩЕМ ДЛЯ БЕГЛОГО КРЫЛАТОГО… — Голос звучал глухо, как будто путешествие по плоскостям мировой паутины отняло у Ткача все силы. — …ВЗГЛЯНИТЕ НА МОЕГО ЗЕРКАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА НА ТОВАРИЩА ДЕТСКИХ ИГР НА ДРУЖКА МОЕГО…. МЫ С НИМ НА ВРЕМЯ ПОКИНЕМ МЕСТО ОТДЫХА МОТЫЛЬКА-ВАМПИРА МЕСТО ГДЕ ОН СЛОЖИТ СВОИ КРЫЛЬЯ И БУДЕТ ОТЪЕДАТЬСЯ Я ПОИГРАЮ В КРЕСТИКИ-НОЛИКИ СО СТЕКЛЯННЫМ СТРЕЛКОМ…

Ткач отступил в угол комнаты и резко сел на пол. Блеснула рука-нож, задвигалась с невероятной скоростью, начертала на досках возле ноги неподвижного милиционера решетку из девяти клеток.

Вырезав крест в угловой клетке, Ткач замер, что-то бормоча. Айзек, Дерхан и Ягарек поплелись в центр комнаты.

— Я думал, он просто нас уносит, — проворчал Айзек. — А он шел следом за мотыльком, который прячется где-то здесь…

— Надо добраться до гада, — решительно проговорила Дерхан. — Мы уже почти всех прикончили, нужно и этого.

— С пустыми руками? — буркнул Айзек. — У нас, кроме шлемов, ничего не осталось. Мы даже не знаем, где прячется тварь.

— Значит, надо, чтобы Ткач нам помог, — решила Дерхан.

Но все уговоры ничего не дали.

Огромный паук будто и не слышал. Что-то шептал и не шевелился, как будто терпеливо ждал, когда полуживого милиционера перестанет бить нервная дрожь. Наконец Айзек и его товарищи оставили свои попытки и отошли.

— Надо отсюда убираться, — сказала вдруг Дерхан.

Айзек посмотрел ей в глаза и, помедлив, кивнул. Подошел к окну, выглянул.

— Непонятно, где мы, — сказал он через несколько секунд. — Улицы как улицы… — Так и не сумев высмотреть ориентир, устало покачал головой и вернулся к Дерхан. — Ди, ты права. Нам здесь делать нечего.

Ягарек беззвучно вышел из комнатки в тускло освещенный коридор. Там тщательно осмотрелся. Слева стена была наклонной — скат крыши. Справа — два проема, а дальше коридор сворачивал вправо и исчезал в сумраке.

Ягарек крался вперед пригнувшись, на корточках. Не оглядываясь, дал знак следовать за ним. Дерхан и Айзек пошли вслед, направляя во мглу пистолеты, заряженные сырым, ненадежным порохом. Другого все равно не было…

У первой же двери Ягарек задержался и прижал к ней пернатую голову. Послушал, затем очень медленно отворил. Приблизились Дерхан и Айзек, заглянули в неосвещенную кладовку.

— Есть тут что-нибудь полезное для нас? — прошептал Айзек.

Но на полках не было ничего, кроме пыльных бутылок и сгнивших от старости щеток.

Возле второй двери Ягарек махнул Айзеку и Дерхан, чтобы не шевелились. На этот раз он прислушивался дольше. Дверь была хлипкая, но заперта на несколько задвижек, и Ягарек со всеми справился без труда. Вот гаруда медленно нажал на дверь, просунул голову в образовавшуюся щель и замер на очень долгое, как показалось Айзеку и Дерхан, время.

Наконец он отстранился от двери, обернулся и тихо сказал:

— Айзек, идти должен ты.

Айзек нахмурился, шагнул вперед, сердце забилось чаще.

«Что это? — подумал он. — Что происходит?» И тотчас где-то в глубине разума раздался голос, ответивший, что его ждет. Но Айзек не прислушался — а вдруг ответ ошибочный?

Он отстранил Ягарека и, поколебавшись на пороге, шагнул в комнату. Она оказалась большой, квадратной, освещена тремя масляными лампами и тонкими жгутами газового света, проникавшими с улицы через грязное оконце. В темном углу, спиной к двери, а лицом к чудовищной скульптуре, на коленях стояла Лин.

Айзек закричал. Это был звериный рев, и он рос, набирал силу, а Ягарек махал руками, просил, чтобы Айзек замолк, но тот не слушал. Лин вздрогнула и повернулась на звук. Увидев Айзека, задрожала.

Он, спотыкаясь о мусор, побежал к ней. Когда приблизился, снова закричал, на этот раз от горя — увидел, что с ней сделали.

Все тело было покрыто ожогами и порезами, следами безжалостного насилия, следами пыток. Ее били по спине. Рубашка превратилась в лохмотья. Груди перекрещены узкими шрамами. На животе и бедрах пятна ушибов.

Но когда Айзек разглядел ее голову, вздрагивающего скарабея, он едва не упал в обморок.

Исчезли крылья. Он и раньше об этом знал, с тех пор как получил письмо, но увидеть воочию эти трепещущие лохматые обрывки было выше его сил. На панцире трещины и вмятины, кое-где видна нежная плоть. Фасеточный глаз раздавлен, незряч. Средняя головонога справа и задняя слева вырваны с мясом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});