История русского романа. Том 1 - Коллектив авторов

Очевидно, влиянием П. В. Анненкова следует объяснить и наличие «рукописи романа эпиграфа:

«Молодой человек человеку средних лет: В вас было содержание, но не было силы.

«Человек средних лет: А в вас — сила без содержания. (Из современного разговора)».[738]

Однако примечательно то обстоятельство, что этот эпиграф так и не попал в печать. С другой стороны, исследованиями Н. Л. Бродского, М. К. Клемана и других литературоведов установлена несомненная связь — то прямая, то полемическая — многих программных высказываний главного героя романа «Отцы и дети» с идеями вождей революционной демократии.

Работая над романом «Отцы и дети», Тургенев учел и в какой‑то степени отразил не только нашумевший спор о двух поколениях, но и многие другие факты литературно — общественной борьбы того времени: полемику по вопросам искусства, начатую революционной демократией еще в 1855 году, полемику между либералами и демократами по вопросам философии, истории и современного состояния общества, развернувшуюся в 1858 и закончившуюся только в 1862 году, уже после проведения крестьянской реформы. Отзвуки всех этих дискуссий постоянно слышатся в романе, сообщая ему характер лапидарной художественной летописи современной жизни. Можно полагать, что даже само название романа в буквальном смысле этого слова подсказано Тургеневу ожесточенной борьбой общественных направлений 60–х годов. Чрезвычайно любопытен в этом отношении отрывок из статьи Ю. Савича «О неизбежности идеализма в материализме», подвергшейся насмешливой критике Добролюбова, Как бы говоря от лица демократической молодежи, Ю. Савич таким образом излагает ее философию: «… не дети мы и знаем лучше наших доверчивых отцов, где искать и как находить… идеалы человеческого счастья… Наш дерзкий умишко, заключенный в условия материи, знает теперь свое место…, нельзя уже нынче рыскать как прежде по белу свету, гоняясь за какими‑то принципами и разыскивая какое‑то абсолютное начало».[739] Либеральная «кирсановская» интонация этой тирады слишком очевидна. Но еще более примечательны явно крылатые слова, выделенные нами курсивом. В критике и публицистике, предшествовавшей появлению в свет «Отцов и детей», это предвосхищение заголовка романа — случай единственный в своем роде.

3

Поразительно проявленное Тургеневым в «Отцах и детях» чутье к только еще нарождающимся типическим явлениям общественной жизни. В главе XXI, после знаменитого рассуждения Базарова о лопухе, между ним и Аркадием продолжается разговор в таком духе:

«— Полно, Евгений, … послушать тебя сегодня, поневоле согласишься с теми, которые упрекают нас в отсутствии принципов.

«— …Принципов вообще нет…, а есть ощущения. Всё от них зависит.

«— Как так?

«— Да так же. Например, я: я придерживаюсь отрицательного направления — в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен — и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? — тоже в силу ощущения. Это всё едино. Глубже этого люди никогда не проникнут…

«— Что ж? и честность — ощущение?

«— Еще бы!» (111,294).

Философия для Базарова подчас что‑то такое же отвлеченное, трудно осязаемое и мешающее жить, как и «принсипы» и всяческий иной «романтизм». Есть факты, есть опыт, есть ощущения — это достоверно, это понятно, а философия — не нужна. Естественнонаучный опыт становится важнейшим стимулом поступков и побуждений, благодаря чему смешивается в одно и любовь к антоновским яблокам, и отрицание существующих порядков, — «ощущения» явно различного содержания и качества.

Настроения Базарова в данном случае очень похожи на писаревские. как они выразились в его статье «Схоластика XIX века», особенно в первой ее половине, вышедшей в свет в мае 1861 года. Начиная именно с этого времени, т. е. с мая 1861 года, работа Тургенева над романом протекала в очень быстром темпе. Судя по его письмам к П. В. Анненкову и другим лицам, в краткий период с мая по июль 1861 года им написана, в сущности, почти вся вторая половина романа. Таким образом, взгляды Писарева, сказавшиеся в «Схоластике XIX века», могли найти какое‑то отражение в нем. Это тем более вероятно, что статья Писарева, явившаяся вкладом в полемику вокруг «Антропологического принципа в философии» Чернышевского, произвела сильное впечатление в обществе. Достаточно сказать, что в лагере противников разночинной демократии она была воспринята как крайнее выражение «нигилизма» «Современника». Если при всем этом учесть еще, что с августа 1861 года по январь 1862 года Тургенев занимался усиленным «перепахиванием» текста своего романа, можно предполагать, что в поле его зрения попала не только «Схоластика XIX века», но и такие не менее характерные выступления Писарева, как «Физиологические эскизы Молешотта» (июль 1861 года) и «Процесс жизни» (сентябрь 1861 года).

В статье «Схоластика XIX века» Писарев оценивает полемику вокруг «Антропологического принципа в философии» как спор из‑за слов, не имеющих смысла. Критикуя противников материалистической философии, Писарев выступает за эмансипацию человеческой личности от предвзятых теорий, авторитета преданий, предрассудков, стремлений к идеалу и от прочего «хлама». Базаров презирает «правила» и «принсипы» Павла Петровича, высмеивает его рассуждения о прогрессе, цивилизации и тому подобном: «…подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны» (213). Но точно таким же образом рассуждает Писарев: «… ни одна философия в мире не привьется к русскому уму так прочно и так легко, как современный, здоровый и свежий материализм. Диалектика, фразерство, споры на словах и из‑за слов совершенно чужды этому простому учению».[740]

Материализм в трактовке Писарева здесь очень узок. Под материализмом Писарев понимает прежде всего конкретное, опытное знание, добытое путем естественнонаучного наблюдения, а никак не философию в более широком смысле этого слова. К последней он относится высокомерно, называя ее пустой болтовней, приводящей к «бесполезной трате сил», и сотов совсем от нее отказаться. Так, соглашаясь с критическими замечаниями Антоновича на две первые лекции Лаврова, Писарев пишет о том, что автор «провел в этой рецензии свежий и современный взгляд на философию», но, как и Лавров, пустился в «умозрение», в лишние и «совершенно ненужные… тонкости». Вместо того, чтобы поставить под сомнение полезность философии вообще, полагает Писарев, Антонович сомневается только в философии Лаврова. «Антонович упускает из виду умозрительную философию вообще, между тем как ее давно бы следовало отпеть и похоронить».[741] Сказано это совершенно по — базаровски. Нападая, как и Базаров, сначала на идеализм, Писарев затем распространяет свое отрицание на любое направление в философии, расценивая эту последнюю как романтический «хлам». «Я всё основываю на непосредственном чувстве…, я вижу в жизни только процесс и устраняю цель и идеал», — писал Писарев.[742]

Рассуждения Писарева о ненужности философии носили отпечаток своеобразно истолкованного эпикуреизма: философия мешает наслаждаться жизнью, не позволяет свободно развиваться в «разные стороны», смотреть на жизнь так, как это нравится отдельному индивидууму. В приведенном споре об ощущениях Базаров также как бы настаивает на том, что в решении любого вопроса главная роль принадлежит личным вкусам и склонностям, так как они — факт, а только факты и значат что‑нибудь.

Еще резче нигилистическое отношение Писарева к философии обнаружилось в двух последующих статьях — в «Физиологических эскизах Молешотта» и в «Процессе жизни». Так, в статье «Процесс жизни» Писарев (Пишет: «Цель естественных наук — никак не формирование миросозерцания, а просто увеличение удобств жизни… Для естествоиспытателя нет ничего хуже, как иметь миросозерцание».[743] В этих же статьях обозначилась вульгарно — материалистическая точка зрения на человека. В статье «Физиологические эскизы Молешотта» Писарев пересказывает, щедро цитируя, молешоттовское учение о пище и соглашается с ним. Центральное положение этого учения заключалось в том, что идеи человека, их качество и даже их сущность находятся в теснейшей зависимости от качества и состава пищи.

Вся система взглядов Писарева, как она сформировалась впоследствии, конечно, не сводилась к этим прямолинейным представлениям, однако отзвуки подобных настроений характерны были для Писарева и в последующие годы. Вульгарно — материалистическая струя в воззрениях Писарева всегда была ощутима, но на первом этапе его развития эта струя сказалась с особой силой. Никто иной, как Писарев, и именно во время создания Тургеневым своего романа, писал: «Надо полагать и надеяться, что понятия психическая жизнь, психологическое явление будут со временем разложены на свои составные части. Их участь решена; они пойдут туда же, куда пошел философский камень, жизненный элексир, квадратура круга, чистое мышление и жизненная сила. Слова и иллюзии гибнут — факты остаются».[744]