Юбер аллес (бета-версия) - Юрий Нестеренко

Приходилось пробавляться обычными мелкими пакостями. Увы, с тех пор, как они поселились у Берты Соломоновны, из миккиного арсенала выпали такие замечательные приёмчики, как, например, пописать в постель. Писать в старухину постель было страшно.

Микки понялся с пола, пытаясь понять, хочется ли ему спать. Сна не было ни в одном глазу.

Мальчик подошёл к стене, нашаривая выключатель. Это заняло у него минуты три - пока он не вспомнил, что в бабкиной квартире свет зажигается не от клавиши в стене, а если дёрнуть за свисающий сверху шнурок. Однажды он попытался оборвать такой шнурок, но Берта Соломоновна это заметила и зашипела, как кошка. Микки напугался и больше так не делал.

Наконец, шнурок нашёлся, мальчик дёрнул за него, и в потолке загорелась лампочка. Мама спала, обнимая подушку, некрасиво растрёпанные волосы закрывали лицо. Судя по всему, ей тоже снилось что-то плохое.

Как выяснилось через несколько минут, старуха тоже спала. Во всяком случае, у неё в комнате было темно и слышался сиплый свист - Берта Соломоновна подхрапывала. Беспокоить её Микки не решился.

Потом он сходил в туалет, проведя там минут десять. В туалете не было ничего интересного, кроме лежащей на унитазном бачке книжки на русском языке. Мальчик от скуки попытался найти в ней какие-нибудь картинки, но там их не было.

Через полчаса, умаявшись от бессонницы и безделья, Микки придумал новый способ наказания мамы. Он решил где-нибудь спрятаться - чтобы Фри долго его искала и не нашла. Наверное, она впадёт в дикую панику, раскричится, а то и расплачется. А может, подумал мальчик с надеждой, она позвонит тому мужчине, он приедет, и тогда всё станет хорошо. Ну если не хорошо, - что такое "хорошо", Микки не понимал, - но хотя бы не так страшно.

Осталось найти подходящее место - такое, чтобы там можно было спрятаться надёжно.

В старухину спальню он лезть побоялся. В обеденной комнате никакого подходящего укрытия не обнаружилось - разве что забраться в сервант, но он был забит хрусталём.

В коридорчике тоже не нашлось ничего подходящего. Правда, Микки опрокинул табуретку с телефоном. Жестяная труба с грохотом покатилась по полу, так что Микки замер и сжался - он решил, что старуха проснётся, выйдет и поймает его. Потом вспомнил, что Берта Соломоновна ничего не слышит, а маму можно не бояться, и несколько приободрился.

Дальше он действовал решительнее - ходил по комнатам, включал свет, осматривал щели и закутки. Но даже в чулане, набитом разнообразной рухлядью, он не обнаружил ничего примечательного, кроме какой-то непонятной коробки с разноцветными проводками. Трогать непонятное он побоялся.

Оставалась кухня. Микки на ней бывал много раз, и прятаться там было вроде как негде. Но на всякий случай он решил пошерудить и там.

Кухня в квартире Берты Соломоновны была местом малопосещаемым. Сама Берта Соломоновна ела очень мало - Микки вообще не помнил, чтобы она готовила себе еду. К плите она становилась, только чтобы вскипятить чайник или сделать кофе. Кофе она делала хороший - во всяком случае, от него хорошо пахло. Но это было и всё. При этом посторонних на своей кухне старуха не терпела: в первый же день она запретила гостям даже появляться на кухне и уж тем более что-нибудь там трогать. Так что фрау Галле с сыном ходили есть в близлежащие ресторанчики - благо их было достаточно.

Но и в этом запретном месте Микки не нашёл ни единого укромного уголка. Всё пространство занимала плита, мойка и шкафы, заполненные какими-то кастрюлями. Он попробовал было забраться в духовку, но она оказалась маловата даже для его тщедушного тельца. К тому же ему вспомнилась страшная сказка, которую рассказывала мама - про Хензеля и Гретель, где ребёночка сажали в печь.

Совсем загрустив, Микки поплёлся в угол, где стояла огромная газовая колонка, наполовину утопленная в стенной нише. Колонка была насажена на трубу, уходящую в потолок.Нагревательный агрегат был установлен в квартире, видимо, ещё в довоенную пору.

Мальчик не помнил, чтобы старуха когда-нибудь раскочегаривала это устройство. Вроде бы мама спрашивала Берту Соломоновну, как греется вода, и та говорила что-то о котле на чердаке, и ещё почему-то поминала непонятное слово "кондоминиум". Микки попытался вспомнить, что оно обозначает, но быстро бросил эти попытки - это было что-то очень сложное, из взрослой жизни.

От нечего делать он заглянул внутрь. Прикипевшая крышка отошла с мучительным скрипом. Внутри была газовая горелка на три щели, покрытая ржавью. Чувствовалось, что колонку не приводили в действие уже много лет.

Мальчик постучал по колонке. Жесть отозвалась гулкой, безнадёжной пустотой.

Микки собрался было идти назад в спальню - ложиться в постель и пытаться хоть как-нибудь заснуть (тут он с тоской вспомнил про старухин снотворный отвар: он, пожалуй, был бы очень к месту). Но в постель очень уж не хотелось.

Он закрыл крышку и сел на пол, пытаясь хоть что-нибудь придумать.

Пол был покрыт мелкой плиткой и был холодным, это чувствовалось даже сквозь тёплую пижаму. Вообще в этой стране было очень холодно и неуютно. И страшно. Это чувство в последние дни его не оставляло.

После разговора со старухой позапрошлой ночью мальчик окончательно осознал, что они с мамой попали в какую-то очень неприятную ситуацию, выхода из которой не видно. То есть выход был - вернуться домой. Но мама Фри не собиралась возвращаться. Она продолжала жить в квартире Берты, целыми днями сидела на кровати и читала какие-то книжки, иногда куда-то уходила, а когда возвращалась, от неё скверно пахло и она быстро ложилась спать. Однажды она принесла домой большую тёмную бутылку и пошла с ней к старой Берте. Старуха выругала её, но достала из серванта пузатые хрустальные бокалы, и они с мамой пили из них что-то тёмное - наверное, вино. Потом мама сидела на кровати, уставившись в стену невидящими глазами, и плакала.

Микки подумал, что он мог бы сбежать из дома. Сбежал же от матери мальчик Лен. Правда, он оказался в ЦВИНПе. Хотя - вдруг поймал себя Микки на неожиданной мысли - в ЦВИНПе было очень мерзко, но зато там были толстые стены, охрана и дисциплина. И бояться там можно было только мальчишек, дежурных, да ещё фрау Офен, которая может отправить в карцер. Зато в карцере толстые стены и его охраняют.

Мальчик сам не понимал, чего именно он так боится. Он просто чувствовал, что времени становится всё меньше, его почти не осталось. Что-то произойдёт, и очень скоро. Что-то очень, очень, очень плохое.

Ему стало так страшно, что он упал на пол и прижался к нему всем телом, закрыв голову руками.

Внезапно он заметил под днищем колонки едва заметное поблёскивание. Там что-то лежало, какая-то маленькая блестящая вещица - скорее всего, закатившаяся монетка. Мальчик захотел её достать. Он просунул ручку под днище и попытался выгрести вещицу. Но монетка лежала неудобно, и маленькая ручка никак не могла дотянуться до блестящего кругляша. Тогда он улёгся поудобнее, засунув под колонку не только руку, но и плечо, и принялся шарить. Один раз ему показалось, что он касается кругляшки, но монетка выскользнула из неловких пальчиков.

Микки запищал от злости - у него опять ничего не получалось! Он ещё сильнее втиснул руку в щель и принялся обшаривать пол.

Внезапно он почувствовал, что в одном месте плитка упруго подаётся. Мальчик нажал сильнее, и тут над головой послышался тихий скрежет. Испуганный Микки отпрыгнул от колонки - ровно чтобы успеть увидеть, как жестяная бочка повернулась вокруг трубы.

Оказалось, что задней части у бочки нет. Более того, ниша была не глухой - в ней был какой-то тёмный провал. Мальчик чуть не закричал: ему показалось, что оттуда кто-то лезет.

Но никого не было. Просто на том месте, где колонка закрывала стену, обнаружилась высокая вертикальная щель, в которую можно было протиснуться.

Минуты через три Микки осмелел и сунул нос в эту щель, в каждый момент ожидая какого-нибудь подвоха. Но там было просто темно.

Микки немножко посидел на полу, приходя в себя. Потом подумал, что, пожалуй, Берта Соломоновна будет недовольна тем, что он сделал. Это надо как-то исправить.

Он снова полез под колонку и нащупал тот же квадратик пола, нажал на него. Ничего не произошло: щель осталась на месте. Мальчик попытался понять, чего он боится больше - старухи, или того, что в щели. Решил, что старухи он боится больше. Там, внутри, не было никого живого - это он чувствовал нутром. А люди всегда страшнее, чем неживое.

Дрожа, он пролез в щель, опасаясь, что куда-нибудь упадёт. Но тут же нащупал пол - он был чуть выше, чем в кухне.

Он оказался в крохотном пенальчике без окон, очень тёмном и вдобавок низком: взрослый человек мог бы устроиться в нём, только скорчившись на полу. Но душным оно не было - откуда-то шёл воздух, пахнущий железом и машинным маслом. Микки был глупым, но запах он узнал - так пахла лифтовая шахта. Видимо, это было какое-то техническое помещение.