Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

этой нефтяной концессией было очень важным. Сидеть сложа руки очень рискованно». «В сущности, – сказал Макги, – была угроза потери концессии». Безусловно, концессия Aramco в Саудовской Аравии была сохранена. Но уже через шесть месяцев после подписания сделки в декабре 1950 г. события в соседнем Иране показали, что вопрос об отношениях землевладельца и арендатора вовсе не был решен удовлетворительно.

Глава 23

«Старик мосси» и борьба за иран

Когда в 1944 г. в Тегеран пришла весть о том, что в ссылке в Южной Африке скончался Реза Пехлеви, бывший шах Ирана, его сын и преемник был буквально убит горем. Спустя много лет он описал свою реакцию очень просто: «Мое горе было безмерно». Мохаммед Реза Пехлеви боготворил своего отца, человека, отличавшегося как своей решительностью, так и физическими данными, который возглавлял персидскую казачью бригаду и в 20-е гг. XX в. захватил власть и провозгласил себя шахом. Реза-шах навел порядок в непокорной стране, ускоренными темпами начал ее модернизацию, подчинил могущественных мулл, которых считал смертельными врагами монархии еще со Средних веков.

Сыновнее горе и чувство вины усугубляло то, что он был пешкой в игре тех, кто способствовал падению его отца. В августе 1941 г., два месяца спустя после германского вторжения в Советский Союз, англичане и русские перебросили войска в Иран, чтобы защитить нефтеперерабатывающий завод в Абадане и пути транспортировки нефти из Персидского залива в СССР. Встревоженные быстрым продвижением немцев в России и Северной Африке, союзники боялись, что клещи сомкнутся в Иране. Они свергли Реза-шаха, который выказал симпатии и сочувствие нацистам, и заменили его сыном, которому в то время был всего 21 год.

После смерти Реза-шаха Мохаммед Пехлеви всю жизнь будет стараться быть достойным памяти отца, поскольку его будут постоянно с ним сравнивать. Однажды в 1948 г. шах признался одному из своих гостей: «Вчера моя сестра Ашраф спросила меня, мужчина я или мышь». Шах смеялся, но было видно, что ему не смешно. Всегда считалось, что он слаб, нерешителен по сравнению с отцом и не соответствует своему положению. Шах в какой-то степени был чужаком. В шесть лет его поручили заботам гувернантки-француженки, в двенадцать – отправили в школу в Швейцарии. Таким образом жизнь за рубежом несколько отдалила его от иранского общества. «Может быть, – размышлял американский посол в 1950 г., – он слишком европеизирован для восточной страны». Такая репутация будет сопровождать его на протяжении почти 40 лет.

Какими бы ни были тревоги шаха, в 21 год он оказался в таких сложных обстоятельствах, что с ними едва справился бы даже уверенный и опытный политик. Легитимность его династии ставилась под сомнение, и вопрос о роли монархии в Иране не был решен. Шаху приходилось постоянно бороться с вмешательством иностранных держав, прямой угрозой территориальной целостности страны со стороны Советов и слишком явным британским экономическим присутствием. Он должен был укрепить свою власть в политической системе, раздираемой всевозможными противоречиями – классовыми, территориальными, религиозными, борьбой нового и старого. На одной стороне были исламские фундаменталисты, возглавляемые неистовым аятоллой Сейидом Кашани, которые приходили в ярость от любых признаков цивилизации, они выступали против присутствия иностранных советников и разрешения шаха не носить паранджу женщинам. На другой стороне были коммунисты и Туде – хорошо организованная партия левого толка, связанная с Москвой. Где-то между этими двумя силами находились реформаторы, националисты и республиканцы, все они хотели изменить политическую систему, военным тоже не терпелось прийти к власти.

Сама политическая культура Ирана была хаотичной, даже фантасмагоричной, полна диких крайностей и всплесков эмоций. Взяточничество и коррупция стали стилем жизни. Меджлис, парламент в Тегеране, придерживался определенных правил игры, выраженных в меткой сентенции британского поверенного в делах: «Депутаты ждут, когда им дадут взятку». В сельской местности проживало множество племен и кланов, которые ненавидели власть Тегерана и династии Пехлеви. В сущности, покушения на власть можно было ждать из любой точки шахских владений. А в конце 1940-х гг. страну охватила страшная нищета как следствие упадка экономики. В стране воцарилось уныние.

Объединяло лишь одно – ненависть к иностранцам, особенно к британцам. Никогда еще столько злых умыслов не приписывалось державе, дела в которой столь стремительно катились к упадку. Англичан считали какими-то сверхъестественными дьяволами, которые манипулировали целой нацией. Каждый иранский политик, независимо от политической окраски, нападая на своих врагов и противников, утверждал, что они британские агенты. Даже засуха, неурожаи, нашествия саранчи приписывались коварным англичанам. Объектом концентрированной ненависти было самое крупное промышленное предприятие Ирана, главный источник валютных поступлений страны и вместе с тем самый наглядный символ вторжения современного мира – Англо-иранская нефтяная компания.

Масла в огонь подливала борьба за ренту. Прибыль компании с 1945 по 1950 г. составила $250 млн, а роялти, полученные Ираном, – $90 млн. Британское правительство получило от Англо-иранской нефтяной компании в виде налогов больше, чем Иран – арендной платы. Ситуация ухудшалась тем, что значительная часть дивидендов компании шла ее главному владельцу – британскому правительству; ходили слухи, что компания продает нефть британскому военно-морскому флоту по сниженным ценам. Но в Иране большее значение, чем фунты и пенсы, имели эмоции. Именно они доводили политиков и толпы народа до исступления, а враждебность к Англо-иранской нефтяной компании – до мании. Было очень удобно иметь такого иностранного козла отпущения, когда дома далеко не все благополучно[403].

Последний шанс

Во время Второй мировой войны и американцы, и британцы смотрели на Иран главным образом как на зону ответственности Лондона. Однако холодная война и растущая обеспокоенность по поводу надежности поставок нефти из Персидского залива выдвинули Иран на первый план американской внешней политики. Советские войска были выведены из Северного Ирана в 1946 г., но к 1949 г. до американцев дошло, что страна находится в таком политическом и экономическом упадке, что может стать легкой добычей Советского Союза.

Перспективы развития Ирана становились все более неопределенными, а политическая жизнь все более неуправляемой в связи с характерными для страны убийствами и покушениями. В феврале 1949 г. мусульманский фанатик под видом фотографа пытался убить шаха, когда тот посетил Тегеранский университет. Расстреляв полдюжины патронов, несостоявшийся убийца только ранил шаха, который проявил мужество и хладнокровие. Впоследствии шах сказал: «Провал покушения еще раз доказал мне, что я нахожусь под покровительством Всевышнего». Это событие стало поворотным пунктом в отношении шаха к самому себе и в его видении страны. Используя в качестве предлога этот инцидент, он ввел военное положение и начал энергичную кампанию по укреплению личной власти. Он отдал приказ, чтобы тело его отца, которому он посмертно присвоил титул «Великий», эксгумировали и перевезли из Южной Африки в Иран и с почестями похоронили. Вскоре огромные статуи, изображающие Реза-шаха верхом на коне, появились в разных уголках владений его сына.

Попытки шаха расширить