Запрещенная реальность. Одиночка. Смерш-2 - Василий Головачёв

и погреба, лишь дом оставался самим собой, только налился оранжевым светом, будто раскалился докрасна.

– Езжайте, я догоню, – странным голосом произнес Горшин.

Матвей глянул на него и не смог отвести взгляд: глаза у Тараса светились, но светились многоцветно! Радужки глаз были поделены на четыре сектора, имеющих каждый свой цвет – желтый, зеленый, голубой и красный. И плавилась в этих глазах такая ненависть и угроза, что у Матвея волосы стали дыбом. В следующее мгновение Горшин рванул свою машину вниз, в балку, и исчез. Матвей очнулся, ткнул Василия в плечо, и тот погнал «понтиак» вдоль лесополосы к шоссе. Спустя несколько секунд их догнал странный вопль, полный тоски и силы и других не определимых человеческим языком чувств, в котором смешались орлиный клекот, рыдание, вой пурги и трубный зов слона. Вопль был так необычен и жуток, что даже у привычных к неожиданностям контрразведчиков вызвал приступ страха и желание заткнуть уши. Запомнили они его на всю жизнь.

– Ни фига себе! – пробормотал Василий спустя несколько минут, когда за лесом уже не стало видно ни дома Тараса, ни поселка. – Что это было?

– Конкере, – ответил притихший Матвей. – «Монарх тьмы». Вернее, его проявление.

Дальше они ехали молча.

Горшин догнал их через полчаса, посигналил и, когда «понтиак» остановился, пересел к ним в машину. Он был угрюм, но спокоен.

– Поехали, довезете меня до Буденного, а там наши пути разойдутся.

– А «шевроле»?

– Он мне больше не понадобится. К тому же боюсь, что на нем осталась печать зла.

– Ты… видел его?

– Кого?

– «Монарха»?

Горшин неожиданно засмеялся:

– «Монарха» на Земле нет, парень. Он живет в иной реальности и в иных временах. Здесь же иногда появляется его тень, пси-двойник, принимающий, кстати, любую форму. А я, кажется, определил наконец координаты точки выхода. Благодаря вам, кстати. И теперь у меня появляется шанс объявить ему хиссацу[86].

Приятели обменялись взглядами.

– Не понимаю, – буркнул Василий, трогая машину с места. «Понтиак» вписался в поток машин на шоссе Энтузиастов, едущих к столице.

Горшин не обратил на его реплику внимания.

– Зачем ты возвращался? – тихо спросил Матвей.

– Чтобы передать ему привет, – улыбнулся Тарас. – Надеюсь, он остался доволен.

– Дом уцелел?

– А что с ним сделается? В нашей реальности он существовал частично, я просто вернул его в скрытую реальность.

Помолчали, поглядывая на обгоняемые автомобили.

– А кто-то так и не выполнил своего обещания, – безразличным тоном проговорил Матвей.

Тарас остро взглянул на него, но прочитать мысли не смог.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты говорил о какой-то коррекции, помнишь?

Горшин хмыкнул:

– Считаешь, созрел?

– О чем речь? – осведомился Василий; было видно, что ведет машину он с удовольствием.

– Матвей – потенциальный трансформ, – пояснил Тарас, обдумывая какую-то проблему. – Его родовая ветвь насчитывает миллионы колен и простирается на десятки миллионов лет. Разве он не рассказывал?

– Говорил, что паранорм. А трансформ – это в каком смысле?

– Ладно, попробуем, – бросил Горшин, не отвечая водителю. – Одним нарушением больше, одним меньше… Едем в центр, на Остоженку, я вам кое-что покажу. Но учти, ганфайтер, тебе придется учиться владеть своей скрытой силой самостоятельно. К тому же после пси-коррекции организму необходим адаптационный период, который может длиться от двух до четырех часов. – Горшин вздохнул завистливо-горестно. – Будь у меня такие задатки с детства, я не просидел бы в учениках столько сотен лет, давно уже стал бы Хранителем. Сейчас налево.

Василий послушно свернул.

– Так все-таки что такое трансформ?

– Вам как объяснить – попроще или с учетом образования?

– Попроще, человек я не шибко увлекающийся наукой.

– Что такое аура, знаете?

– Ну, это излучение… такое сияние вокруг головы.

Горшин покосился на Матвея, в глазах его мелькнули иронические искры.

– Примерно так. Аура – энерго-информационное тело человека, собственно разум. Биологическая часть человека, его физическое тело, служит лишь для энергоподпитки ауры. Матвей мог бы управлять аурой более эффективно, имей он пси-мостик между сознанием и подсознанием и связь между энергетическим каркасом тела – сетью нервных узлов, стимулирующих организм при иглоукалывании, – и центром хара.

Как мастер айкидо Василий знал, что такое хара и каково его влияние на регуляцию сил организма, поэтому спросил о другом:

– И что это может дать?

– Выход в запределье – в самом общем смысле. Конкретно же: владеющему собой в стиле уна рес[87] станет доступно скрытое внедрение в умы окружающих, непосредственное восприятие многомерности мира. Он сможет выполнять трюки, смертельно опасные для обычного человека, освободиться от ограничений времени и пространства, черпать информацию по ментальному каналу из будущего и даже из прошлых времен. В перспективе – контроль над материей посредством воли… Приехали, – закончил Горшин будничным тоном и первым полез из машины.

Василий, открыв рот, смотрел ему вслед. Матвей похлопал напарника по плечу, на жест его – палец у виска – отрицательно качнул головой и догнал Тараса уже у входа в действующую церковь.

Это была надвратная церковь Спаса, построенная еще в конце семнадцатого века на территории Зачатьевского женского монастыря между Остоженкой и Москвой-рекой. От монастыря сохранилась только часть стен, но церковь восстановили, и в ней регулярно проводились богослужения.

Однако Горшин не повел приятелей в саму церковь, обошел ее кругом и во дворе свернул к низкой каменной постройке, напоминающей склеп, с единственной железной дверью, запертой на огромный амбарный замок. Было видно, что ходили сюда редко, а замок и вовсе выглядел столетним, но стоило Тарасу прикоснуться к нему, и он открылся сам, без ключей и отмычек.

Дверь, толщиной чуть ли не в полметра, тоже открылась сама, тихо, без скрипа и визга петель, проводник молча шагнул в темноту «склепа», и переставшие чему-либо удивляться молодые люди вынуждены были последовать за ним.

Дверь закрылась за ними автоматически, с тяжелой основательностью, отрезав дневной шум и свет, но фигура ушедшего вперед Тараса была видна в кромешной тьме хорошо: вокруг его головы и кистей рук засветилось золотистое электрическое сияние.

По узкой лестнице они спустились вниз, в подвал, открыли еще одну дверь, тоже металлическую, с заклепками, и долго спускались по другой лестнице, с каменными ступенями, с пролетами не менее полусотни метров. Когда Горшин наконец остановился, Матвей прикинул, что находятся они на двухсотметровой глубине под Москвой-рекой.

Тарас с неопределенной усмешкой красноречиво оглядел молчавших контрразведчиков, зубы его тоже излучали золотое свечение.

– За этой дверью, – он отодвинулся чуть в сторону, – расположен храм, которому около трехсот миллионов лет. Впрочем, вряд ли его можно назвать храмом.

Трехметровой высоты и такой же ширины дверь имела странный вид, будто сделана была из отливающих