Имя мне – Легион - Роджер Желязны

– Хорошо. Дверь открыта. – Щелчок повторился. – Когда ты начнешь толкать, я почувствую давление. Учти, на тебя полетит песок.

– У меня есть платок.

Мэрдок выбрался наружу, хромая, обошел автомобиль, завязал платком рот и нос, уперся руками и принялся толкать. Натужно заревел двигатель, завертелись колеса.

Внезапно он краешком глаза заметил справа какое-то движение. Мэрдок покосился в ту сторону, но толкать не перестал.

Дженни, которая пряталась в тени под выступом, нацелила на Ангела Смерти свои стволы. Похоже, она тоже застряла.

Бежать? Бесполезно. Она наверняка не промахнется.

Передохнув и собравшись с силами, Мэрдок передвинулся левее и вновь взялся за дело. Дженни выжидала, чего – непонятно. Мэрдок переместил левее сначала одну руку, потом другую, переступил с места на место, с немалым трудом убедив себя не поворачиваться к ней. Теперь он стоял около левой задней фары. Кажется, появился шанс. Два быстрых шага – и он окажется за корпусом Ангела, а там уже рукой подать до кабины. Но почему она не стреляет?

Неважно, надо попытаться. Мэрдок в очередной раз передохнул; тяжелее всего была именно эта пауза.

Он притворился, будто упирается руками в борт машины, а затем одним прыжком спрятался за Ангела, рванулся к открытой дверце и вскарабкался в кабину. Пока он перемещался, Дженни словно спала, но едва Мэрдок захлопнул дверцу, пулеметы красного "Свингера" изрыгнули пламя. Ангел Смерти вздрогнул и закачался.

– Держи! – воскликнул Ангел. Лазерная пушка развернулась вправо, из нее вырвался луч. Тонкий и острый, он как нож рассек скалистый склон.

На глазах Мэрдока, который повернулся как раз вовремя, вниз рухнула огромная глыба. Сперва послышался шелест, потом раздался грохот. Дженни прекратила стрелять еще до того, как на нее обрушился камень.

– Будь ты проклят, Сэм! – прозвучал из динамика, перекрывая грохот, знакомый голос. – И зачем ты только вылез из машины?!

Голос смолк. Красный "Свингер" полностью исчез под грудой камней.

– Должно быть, она снова заблокировала мои датчики, – проговорил Ангел, потому и смогла подкрасться незаметно. Тебе повезло, что ты увидел ее.

– Да, – отозвался Мэрдок.

– Пожалуй, попробую выбраться, – сказал Ангел чуть погодя. – С твоей помощью мы немного продвинулись вперед.

Автомобиль начал раскачиваться. Мэрдок впервые за весь вечер увидел звезды – яркие, холодные и бесконечно далекие. Ангел выкатился на твердую почву, развернулся и проехал мимо гробницы Дженни, Мэрдок искоса поглядел на нее и отвернулся.

Когда они миновали лабиринт проходов и оказались в каньоне, ожило радио.

– Мэрдок! Мэрдок! С тобой все в порядке? Мы пытались отыскать тебя.

– Я в порядке, – ответил он тихо.

– Мы слышали выстрелы Кто стрелял, ты?

– Да Прикончил призрака и возвращаюсь.

– Мы уничтожили всех до единого.

– Хорошо – Мэрдок отключился.

– Почему ты не рассказал им про красную машину? – спросил Ангел.

– Заткнись и следи за дорогой.

За окнами тянулись стены каньона, в которых пласты ярких расцветок перемежались более тусклыми. Стояла ночь, холодная, широкая и глубокая, как небо, с севера задувал черный, пахнувший смертью ветер, навстречу которому и двигался Ангел. Промчавшись сквозь пелену времени и пыли, мимо многочисленных обломков, Ангел и Мэрдок добрались до того места, где их поджидали остальные охотники. Стояла ночь, с севера задувал черный ветер.

Желязны Роджер

Кладбище слонов

Они танцевали…

…На Балу Столетия…

…На Балу Тысячелетия…

…На самом волшебном из всех Балов…

…И ему хотелось сокрушить ее, разорвать на куски…

Мур не видел павильона, по которому он двигался в танце, не замечал сотен безликих теней, скользящих вокруг, не удостаивал вниманием разноцветные светящиеся шары, проплывающие над головой.

Он не ощущал запахов, кроме одного – первобытного запаха вечнозеленого реликта Рождественских времен, который медленно вращался на пьедестале в центре зала, роняя несгораемые иголки.

Все казалось далеким, отстраненным, пережитым. Ушедшим.

Еще несколько минут, и наступит Двухтысячный…

Леота трепетала на сгибе его руки, как стрела на сгибе туго натянутого лука, и ему хотелось сломать эту стрелу или выпустить – не целясь, наугад, лишь бы из глаз – прекрасных зеленовато-серых глаз исчезло самадхи, или близорукость, или что бы там ни было… Она следовала его неуклюжим движениям столь совершенно, что ему казалось, будто, соприкасаясь с ним, она читает его мысли. Особенно его сводило с ума ее дыхание – жарким влажным обручем охватывая шею, оно проникало под смокинг, словно невидимая инфекция, – каждый раз, когда Леота приближала к нему лицо и говорила что-то по-французски. Этого языка он еще не знал, а потому отвечал невпопад: «C'est vrai», или «Черт!», или и то, и другое, – и пытался сокрушить ее девственную белизну под черным шелком, и она снова превращалась в трепещущую стрелу. Но она танцевала с ним, и это был самый большой его успех за минувший год, равный одному ее дню.

До наступления Двухтысячного оставались считанные секунды. И вот… Музыка раскололась надвое и срослась воедино, а шары засияли дневным светом.

«Все как тогда», – вспомнил Мур и усмехнулся.

Огни погасли. Чей-то голос произнес ему и всем остальным чуть ли не в самое ухо:

– С Новым Годом! С Новым Тысячелетием!

…И он сокрушил ее…

Никому не было дела до того, что происходило на Таймс-сквер. А там огромная толпа смотрела трансляцию Бала на экране размером с футбольное поле. Даже темнота в павильоне не была помехой для веселящихся зрителей в инфракрасном свете они отлично видели прижимающихся друг к другу танцоров. «Может быть, именно мы сейчас – причина неистовства этой переполненной „чашки Петри“ за океаном», – подумал Мур. Это было вполне возможно, если учесть, с кем он танцует. Его не беспокоило, смеются они над ним или нет; слишком близка была цель, чтобы беспокоиться о пустяках. «Я люблю тебя!» – мысленно произнес он. (Чтобы предугадывать ее ответы, он проигрывал диалог в уме, и это делало его чуточку счастливей.) Шары замерцали, и Мур снова вспомнил прошлогодний Бал. Пошел снег; снежинки, будто крошечные осколки радуги, падали на танцующих; медленно тая, между шарами проплывали рулончики серпантина; под сводами павильона, ухмыляясь, кружились воздушные змеи, разукрашенные под китайских драконов.

Танец возобновился, и Мур попросил ее, как год назад:

– Пойдем куда-нибудь. Хоть минуту побудем наедине.

Леота подавила зевок.

– Нет. Мне скучно. Еще полчаса, и я ухожу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});