Kurohibi. Черные дни - Gabriel

и одежду доставили в раздевалку.

Она еще открыла рот, собираясь что-то сказать, но, не набравшись решимости, приподняла лицо вверх, взглянув на лампу освещения, и только сейчас Синдзи смог увидеть, сколь тяжелым выглядело ее лицо. Взгляд запечатлел невыносимую подавленность, угнетенность, идущую из самой глубины души, под глазами виднелись темные круги усталости, как от недосыпа, и даже невидимые морщинки оплели доселе гладкое и молодое лицо уже, в общем-то, не юной женщины. Однако у Синдзи не оставалось сомнений, что причиной ее осунувшегося вида был не вдруг давший знать о себе возраст, а мучительно тяжелый камень на сердце, прибивающий ее к земле, и возможно даже, не он был причиной этого.

— Акаги-сан… — прошептал Синдзи, ощутив холодок под кожей. — Не мучайте себя. Не надо…

Женщина засунула руки в карманы халата, вздохнула полной грудью и, размяв затекшую шею, притворно бодрым голосом произнесла:

— Мне нужно закончить свои дела. В последнее время совершенно не высыпаюсь из-за этих операций… Так что я не могу сидеть с тобой весть день.

Она направилась к выходу, но тут снова остановилась, неуверенно дернув плечами, развернулась и слегка дрогнувшим голосом произнесла:

— Впрочем, вечером я принесу тебе нормальной пищи — сегодня я взяла немного домашней еды. Ты же не понаслышке знаешь о качестве больничной кухни, не правда ли?

На ее лице скользнула неловкая улыбка, но Рицко, словно опомнившись, смущенно прочистила горло, неловко нахмурилась, словно пытаясь скрыть стеснение от неудачной шутки, и с заметной поспешностью направилась к двери. Уже там она, не выдержав, бросила на Синдзи взгляд, однако увидев его широкую теплую улыбку, едва не напоролась на косяк прохода и уже сгорая от стыда выскочила в коридор.

Когда двери закрылись, Синдзи прыснул звонким смешком и расхохотался — он и подумать не мог, что взрослая женщина может вести себя как маленькая девочка, по неопытности не способная выразить разгорающиеся в душе и смущающие чувства. Зрелище выглядело настолько феерично, что Синдзи свалился лицом в подушку, чтобы не расхохотаться вновь, однако вернувшаяся вспышка боли моментально испарила все веселье. Скривившись и сквозь стиснутые зубы вобрав в легкие воздух, он осторожно ощупал ватное лицо, обнаружив на нем целый комплект повязок, пластырей и рубцов от швов, а затем приподнялся и осмотрелся по сторонам.

Комната представляла собой просторный терапевтический кабинет с функциональной кушеткой и отдельной уже застеленной койкой, а по сторонам располагался целый набор неких медицинских аппаратов и установок, из которых Синдзи узнал только дефибриллятор по паре характерных электродов. Остальные устройства, отличающиеся обилием жутковатых манипуляторов, колб, насосов, шлангов и приборов, вызывали лишь потаенный страх, поэтому он решил не заострять на них внимания. В шкафу обнаружилось несколько канистр с некоей минеральной жидкостью для промывки крови и внутренних органов, как гласила этикетка («не имеет противопоказаний и реакций с органическими тканями»), еще один набор ампул и колб непонятного назначения и ящик с бинтами и ватными тампонами, а так же огромный бидон с яркой эмблемой LCL на боку. В подсобке оказалась ванная с туалетом, где Синдзи смог найти зеркало и, наконец-то, разглядеть свое лицо. Однако его худшие опасения не подтвердились — хоть оно и выглядело изрядно побитым, никаких темно-фиолетовых отеков размером с кулак на нем не осталось, хотя всю его площадь и покрывал целый ворох багровых пятен разной степени яркости со следами пробитой кожи и, местами, синеватых кровоподтеков, разве что разбитая нижняя губа слегка опухла. Однако, по-видимому, самые страшные раны скрывала марлевая накладка и несколько пластырей на скулах, подбородке и лбу, за которыми выделялся след от переплетенных нитями швов.

«Теперь ты настоящий мужчина. Еще бы дубину найти потяжелее, и можно отправляться на улицы, вершить пацанский закон и правопорядок».

Синдзи тихо хихикнул, вспомнив изображение уличных банд из ТВ-шоу. Даже по сравнению с ними, он выглядел просто побитым щенком, не говоря уже о настоящих гопниках, до которых ему еще предстояло долго-долго бить и биться. Улыбка вдруг сползла с его лица, и тогда Синдзи вернулся обратно в комнату, от нечего делать начав изучать содержимое прикроватной тумбы. Кроме какого-то базового медицинского пособия и инструкций к стоящим рядом агрегатам там больше ничего не обнаружилось, но ему пришлось довольствоваться и этим — телевизора в палате не было, а слоняться по базе НЕРВ в пижаме особого желания не было. К тому же его мобильный остался в сумке, поэтому он со спокойной совестью мог позволить себе отгородиться от внешнего мира в этой далеко не самой уютной, но тихой комнатке где-то глубоко под землей.

Под вечер, сдержав свое обещание, в комнату неслышно вошла Рицко, держа в руках небольшую розовую коробку для бенто и пакет. К этому времени Синдзи, перечитав все имеющиеся брошюры и облазив каждый дюйм комнаты, уже был готов на стену лезть со скуки, поэтому при виде статной блондинки совершенно искренне озарился радостью и расплылся в счастливой улыбке.

— Акаги-сан, как же я устал вас ждать!

— Как самочувствие? — с ходу спросила Рицко, попытавшись сохранить невозмутимость на лице, но так и не сумев скрыть лучинку удовольствия от столь теплого приема.

— Бодр. Когда эти штуки можно будет снять?

— Когда швы стянутся. Иначе придется тебя заново зашивать.

— Блин, — нахохлился Синдзи. — А уже так чешется, что мочи нет.

Рицко опустила на столешницу коробку, подперла бока руками, а затем, покачав головой и потупив взгляд, вытянула накрашенные темно-красной помадой губки в невольной улыбке.

— Ох, что же творишь…

— А?

— Сейчас ты похож на самого обычного подростка, непоседливого паренька, который, после очередных приключений по задворкам, нахватал синяков и ссадин и которого хочется пригреть и приласкать, чтобы больше так не делал. Кто бы мог сейчас подумать, что на самом деле это гроза всего женского населения планеты.

— Ладно вам, доктор, вы преувеличиваете, — со смущением и замешательством повел бровями Синдзи. — При нашей первой встрече я бы тоже не мог сказать, что у вас проснутся материнские инстинкты от одного только вида побитого паренька.

— Мате… Что? — вспыхнула пунцовой краской женщина. — Ну знаешь…

Она опустилась на стул и уткнула лицо в приподнятую ладонь.

— Даже не знаю, стыдиться мне или ругать тебя за бестактность. Последнее точно бесполезно, а теперь еще и в краску вогнал, хотя винить надо, прежде всего, себя. Что же ты со мной делаешь, Синдзи?..

— Просто будьте чуть честнее с собой, — уже мягче произнес тот