Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Луг был достаточно обширен, чтобы на нем могли разместиться два сражающихся полка. 23-й и 24-й конно-егерские полки шли фронтом. Бригада генерала Корбино, состоявшая из трех полков, находилась во второй линии, а кирасиры оставались в резерве. 24-й полк, расположенный слева от меня, находился против полка русских драгун. Мой полк стоял против казаков русской гвардии, которых можно было узнать по красному цвету их курток, а также по их прекрасным лошадям.

Как только, двигаясь галопом, мы оказались на достаточном расстоянии от противника, генерал Кастекс скомандовал атаку, и вся бригада двинулась на русских. В первый же момент 24-й полк пробил линию драгун. Мой полк испытал со стороны гвардейских казаков большее сопротивление. Казаки были отборными, сильными людьми. Они были вооружены пиками длиной 14 футов и держали их твердой рукой. У ме-

ня было несколько убитых и много раненых, но в конце концов мои храбры^ кавалеристы прорвали вражескую линию, ощетинившуюся пиками. УДача была на нашей стороне, потому что длинные пики вредны в кавалерийском сражении, когда те, кто держит эти пики, оказываются в некотором беспорядке и их теснит противник, вооруженный саблями. Противник легко может воспользоваться своими саблями, а уланам и казакам весьма трудно применить свои пики. Поэтому казакам пришлось обратиться в бегство. Мои кавалеристы убили многих из них и захватили значительное число прекрасных лошадей. Мы собирались закрепить этот успех, как вдруг наше внимание привлек громкий шум, доносившийся с правого фланга. Обернувшись, мы увидели, что равнина покрыта беглецами. Именно в этот момент русские кавалергарды проводили свою бесстрашную атаку. Генерал Кастекс, рассудив, что было бы неблагоразумно двигаться вперед, в то время как наш центр, похоже, отступал в беспорядке, приказал трубить сбор, и наша бригада остановилась. Но как только мы перестроились, казаки осмелели, видя то, что происходило в центре, и желая отомстить за свою первую неудачу, вновь бросились в атаку и яростно накинулись на мои эскадроны, а гродненские гусары тогда же атаковали 24-й полк. Русские, отброшенные на всех пунктах бригадой Кастекса, выдвинули вперед свою вторую и третью линии, поэтому генерал Корбино примчался на помощь бригаде Кастекса с 7-м и 20-м полками конных егерей и 8-м уланским полком. В этот момент произошла большая кавалерийская битва, где удача попеременно переходила от одних к другим! Наши кирасиры прибыли для того, чтобы принять участие в бою. Русские кирасиры тоже двигались вперед, как вдруг Витгенштейн, видя, что его пехота разбита и ее теснят наши пехотинцы, приказал своей кавалерии отступить. Однако она была настолько занята боем, что отступление оказалось довольно затруднительным.

В самом деле, генералы Кастекс и Корбино, уверенные, что их поддержат наши кирасиры, шедшие за ними на небольшом расстоянии, поочередно бросили свои бригады на русских кавалеристов, которые в полном беспорядке вынуждены были отступать, неся значительные потери. Выбравшись из леса, где после удачных боев объединялись наши пехотные и кавалерийские дивизии, генерал Сен-Сир, видя наступление ночи, приказал прекратить преследование, и войска вернулись в Полоцк, чтобы вновь оказаться на бивуаках, которые они оставили за несколько часов до этого.

Во время ожесточенной битвы, когда сражалась кавалерия обеих сторон, моя рана причиняла мне сильную боль, особенно если мне приходилось пускать лошадь галопом. Невозможность защищаться самому нередко ставила меня в затруднительное положение, из которого я не смог бы выйти, если бы меня не окружала группа храбрецов, ни на миг не упускавших меня из виду. В какой-то момент солдаты увлекли меня вместе с собой в атаку на взвод казаков-гвардейцев, и мне пришлось для сохранения собственной жизни оставить повод коня и взять в руки саблю. Однако мне не пришлось ею воспользоваться, поскольку, /увидев, что командиру угрожает опасность, все люди моего эскорта, яростно атаковав казаков, уже окруживших меня, сбросили многих из них на землю, а других обратили в бегство. Мой ординарец Фус, отменный рубака, убил троих, а аджюдан-мажор Жоли двоих! Таким образом, я вышел живым и здоровым из этой схватки, в которой пожелал лично участвовать, чтобы вдохновить на бой мой полк и доказать ему снова, что, пока я буду иметь возможность сесть на коня, я буду считать за честь командовать полком в минуты опасности. Офицеры и остальные кавалеристы полка были весьма признательны за эту преданность, и их привязанность ко мне еще больше возросла, как вы увидите позже, когда я буду говорить о несчастьях великого отступления.

Кавалерийские сражения гораздо менее гибельны для людей, чем сражения кавалерии против пехоты. Впрочем, русские кавалеристы обычно неловки во владении холодным оружием, а их командиры, мало сведущие в тактике, не умеют посылать своих кавалеристов в атаку в нужный момент, гак что, хотя мой полк и сражался в Полоцком сражении с казаками русской гвардии, известными как самые лучшие кавалеристы русской армии, он не понес значительных потерь. В этот день я потерял убитыми всего восемь или девять человек, около тридцати были ранены, но в числе этих последних был начальник эскадрона Фон-тен. Этот замечательны!!, смелый офицер был в самых опасных местах боя, когда под ним убили лошадь. Ноги г-на Фонтена запутались в стременах. Он пытался освободиться с помощью нескольких егерей, пришедших ему на помощь, как вдруг проклятый казачий офицер, пролетая галопом мимо этой группы, ловко наклонился в седле и нанес Фонтену ужасный удар саблей, выбил ему глаз, задел другой глаз и разрубил нос! Но в тот момент, как этот русский офицер, гордый своим подвигом, уже удалялся, один из наших солдат прицелился в него с шести шагов из пистолета и убил его, отомстив, таким образом, за своего командира! Как только представилась возможность, я приказал перевязать г-на Фонтена. Его перевезли в Полоцк в монастырь иезуитов, куда в тог же вечер я приехал навестить его. Я восхищался смирению этого храброго воина, который, потеряв один глаз, терпеливо переносил боль и неприятности, к коим приводит почти полная потеря зрения. С тех пор Фонтен не смог больше продолжать активную военную службу. Для 23-го полка конных егерей это было большой потерей. В этом полку он служил с самого его создания и пользовался любовью и уважением всех сослуживцев. Меня очень огорчило его несчастье. Оставшись единственным высшим офицером в полку, я старался выполнять все, что требовалось по службе, а это было очень нелегким делом.

Вы, конечно, можете сказать, что я слишком углубляюсь в детали, касающиеся различных боев, в коих участвовал 2-й армейский корпус, но я повторю то, что уже писал: я нахожу удовольствие в воспоминаниях о великих войнах, в которых я принимал участие, и говорю об этом с удовольствием! Мне кажется тогда, что я нахожусь на поле боя в окружении мойх смелых товарищей, которые почти все — увы! — уже покинули этот мир!.. Но вернемся к Русской кампании.

Любой другой генерал, кроме Сен-Сира, после столь тяжелых боев устроил бы смотр своим войскам, чтобы приветствовать их за смелость и осведомиться об их нуждах. Но этого не произошло, потому что едва прозвучал последний выстрел, как Сен-Сир заперся в монастыре иезуитов. И что, но-вашему, он делал там целыми днями и частично ночами? Играл на скрипке! Это была его главная страсть, и лишь необходимость идти на врага могла отвлечь его от этого! Генералы Лорансе и Вреде, которым он поручил распределять войска, направили две пехотные дивизии и кирасир на левый берег Двины. Третья французская дивизия и две дивизии баварцев остались в Полоцке, где им было поручено возводить укрепления вокруг обширного укрепленного лагеря, предназначенного служить опорой частям, которые из этого важного пункта должны были защищать левый фланг и тылы Великой армии, готовившиеся к маршу на Смоленск и Москву. Бригады легкой кавалерии Кастекса и Корбино были размещены в 2 лье спереди от большого лагеря на левом берегу Полоты — маленькой речки, впадающей в Двину в Полоцке.