Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

В момент отправки я не захотел бросить четырнадцать орудий, захваченных этим утром моим полком. Поскольку лошади, на которых противник привез эти пушки, попали в наши руки, мы запрягли их и привезли артиллерию на наш следующий бивуак, а оттуда этот славный трофей храброго 23-го полка был следующей же ночью направлен в Полоцк. Наши четырнадцать пушек сразу принесли большую пользу при защите этого города.

В тот же день армия Удино отступила до брода при Сивошине. В этом месте она переправилась через реку утром. Витгенштейн сделался более осторожным после удара, нанесенного его авангарду в тот же день и в том же месте. Поэтому он не осмелился послать ни один полк на берег, занятый нашими войсками. Таким образом, обе армии, разделенные рекой Дриссой, заняли свои позиции ночью. Но 2 августа Удино подтянул свои части к Полоцку, и военные действия на несколько дней прекратились, настолько обе армии нуждались в отдыхе. К нам присоединился генерал Кастекс, а также 24-й полк, который был очень сердит на своего командира за то, что он увел полк как раз в тот момент, когда нужно было атаковать русский лагерь: ведь на протяжении своего перехода к верховью Вислы 24-й полк не встретил врага и не обнаружил брода, существование коего предполагалось.

После нескольких дней отдыха Витгенштейн передвинул часть своих войск в низовья Дриссы, откуда Макдональд угрожал его правому флангу. Маршал Удино последовал за русской армией в этом же направлении, тогда русские развернулись и пошли на нас. В течение 8—10 дней обе армии непрерывно меняли позиции, много раз шли то в одну, то в другую сторону и вели многочисленные бои, анализировать которые было бы слишком долго и трудно, тем более что это все не привело ни к какому результату, кроме совершенно бесполезной гибели людей. Вдобавок подробный анализ этих столкновений показал бы, насколько мало решимости было у командования обеими армиями.

Самые серьезные бои на протяжении этого короткого периода происходили 13 августа возле замечательного монастыря Волынцы, построенного на берегах Свольны. Эта небольшая река с очень топкими берегами разделяла французов и русских, и было очевидно, что тот из двух генералов, кто попытается форсировать эту реку в столь неблагоприятном месте, потерпит кровавое поражение. Поэтому ни Витгенштейн, ни Удино не собирались переправляться через Свольну в этом месте. Но вместо того чтобы поискать в других местах поле битвы, где они смогли бы помериться силами, оба они заняли позиции по обоим берегам реки, как будто для того, чтобы бросить друг другу вызов. Вскоре с одного берега на другой начала стрелять артиллерия. Канонада была весьма ожесточенной и совершенно бесполезной, потому что орудия и той и другой армии были не в состоянии попасть в противника. По этой причине в столь достойном сожаления противостоянии преимуществом не обладала ни одна из сторон.

Однако Витгенштейн для сохранения своих солдат ограничился тем, что поставил несколько батальонов пеших егерей в зарослях прибрежного ивняка и камыша и держал свои части вне досягаемости французских пушек, непрерывный огонь которых достигал лишь немногих его стрелков. В то же время Удино, несмотря на мудрые замечания многих генералов, упорствовал в своем стремлении приблизить передовую линию к Свольне. Поэтому он понес потери, которых мог бы и должен был бы избежать. Русская артиллерия далеко не так хороша, как наша, но в ней используются орудия, называемые единорогами, чья дальнобойность в ту эпоху превышала дальнобойность французских пушек, и именно эти единороги нанесли нашим частям самый большой урон.

Маршал Удино, убежденный в том, что противник собирается переправиться через реку, не только держал дивизию пехоты в том месте, где пехота могла бы отразить возможный натиск врага, но для поддержки этой пехоты собирался использовать кавалерию генерала Кастекса. Это была излишняя предосторожность, потому что переправа даже через маленькую речку требует больше времени, чем его нужно защитникам переправы для того, чтобы выстроиться в боевой порядок перед атакующими. Тем не менее мой полк и 24-й полк конных егерей в течение суток стояли под ядрами русских пушек, убившими и искалечившими многих наших людей.

Во время этого сражения, когда войска очень долго оставались без движения, к нам прибыл адъютант, которого Удино послал в Витебск к императору с рапортом о сражении при Клястицах, а также при Сиво-шине. Наполеон хотел показать войскам, что он не винил их в недостаточном успехе, поэтому осыпал 2-й корпус почестями, многих наградив и повысив в звании. Его Величество оказал много чести пехоте и, кроме того, пожаловал по четыре креста ордена Почетного легиона в каждый из кавалерийских полков. Начальник штаба принц Бертье добавлял в своем сопроводительном письме, что император, желая выразить 23-му полку конных егерей свое удовлетворение по поводу славного поведения этого полка при Вилькомире, на мосту у Дюнабурга, в ночном сражении при Друе, под Клястицами и особенно при атаке на русский лагерь у Сивошина, посылал, помимо четырех наград, которые были даны всем остальным полкам, четырнадцать орденов, по одному за каждую пушку, захваченную нашим полком у авангарда Кульнева! Так что я должен был раздать в моем бесстрашном полку восемнадцать орденов. Адъютант не привез с собой свидетельства о награждении, но начальник Главного штаба присоединил их к своему посланию, поручив командирам полков выбрать воинов, которые должны были получить эти награды, и передать ему их список.

Я Собрал всех капитанов и, выяснив их мнение, составил мой список, который попросил представить маршалу Удино. Я просил у него разрешения немедленно ознакомить с этим списком мой полк. «Как, здесь, под ядрами!» — «Да, г-н маршал, под ядрами... Это будет больше по-кавалерийски и по-рыцарски!»

Генерал Лорансе, составивший в качестве начальника корпусного штаба рапорт о различных боях, очень хвалил 23-й полк конных егерей и был со мной одного мнения, поэтому маршал согласился на мою просьбу. Ордена должны были прибыть позже, но я послал в обоз за лентой, которую держал теперь в своем ящике для одежды. Я приказал нарезать из нее восемнадцать кусочков и объявил моему полку о наградах императора. Затем я по очереди вызвал из рядов всех награжденных и каждому из них дал кусочек этой красной ленты. В то время такая ленточка была столь желанной, ее с такой честью носили, а с тех пор престиж ее так сильно упал, поскольку ее так щедро раздавали и даже продавали! Это награждение в присутствии врага, среди опасностей боя, произвело огромное действие на весь полк. Энтузиазм был особенно велик, когда я вызвал старого унтер-офицера Прюдома, справедливо прославившегося как самый бесстрашный и самый смелый из всех воинов 23-го конно-егерского. Как всегда, спокойный, этот храбрец, отличившийся во многих боях, скромно и застенчиво подошел ко мне и получил ленточку под громкие приветственные крики всех эскадронов. Для него это был настоящий триумф! Я никогда не забуду сию трогательную сцену, а она, как вы знаете, происходила под артиллерийским огнем противника.

Но полного счастья не бывает! Два человека, против которых в моем списке значилось, что они по заслугам ближе других к Прюдому, были только что тяжело ранены ядрами! Вахмистр Лежандр, тот, кто убил генерала Кульнева, лишился руки, а капрал Гриффон был ранен в ногу, раздробленную ядром! Им ампутировали руку и ногу, и, когда я явился в лазарет, чтобы наградить их, операция была в разгаре! При виде ленточки Почетного легиона они как будто забыли, что им больно, и высказали самую живую радость! Однако Лежандр недолго прожил после ранения, а что до Гриффона, то он выздоровел. Его эвакуировали во Францию, и спустя много лет я встретил его в Доме Инвалидов.

24-й полк конных егерей, получивший только четыре ордена, в то время как 23-й полк получил их восемнадцать, согласился, что все было по справедливости, но тем не менее выразил сожаление по поводу того, что честь захвата четырнадцати русских пушек в Сивошине принадлежит не им, хотя они понесли такие же потери, как и мы сами. «Мы солдаты, — говорили они, — нам полагается испытывать и удачи, и неудачи!» Они сердились на своего полковника за то, что их, как они выражались, обошли! Что за армия, в которой солдаты требуют для себя в качестве привилегии право идти первыми на врага!