Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

Сорока подобралась ближе.

— Дорогая, вы столь сегодня молчаливы… — Матеуш руку отпустил, но ровно затем, чтобы потянуться к ноге, которую он попытался забросить себе на колени.

— Это от скромности.

Ногу Себастьян пытался отвоевать, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть королевича.

И материться нельзя.

Прекрасные провинциальные панночки, в королевича влюбленные, не матерятся…

…во всяком случае, вслух.

— О, ваша скромность, дорогая Тиана, заслуживает всяческого уважения… — нога-таки оказалась на коленях Его Высочества, и вторая тоже.

Туфельки упали на траву.

…а панна Клементина, к оным свиданиям относившаяся неодобрительно, вмешиваться не станет. Жаль. Сейчас Себастьян рад был бы ее видеть.

— …с преогромною печалью вынужден признать, что современные девицы знать не знают, что такое скромность… — Матеуш ножки гладил, и рука его всякий раз подымалась выше и выше…

Подол сползал.

Панночка Тиана неудержимо краснела.

Себастьян держался.

Сорока, встав в шаге от лавки, глядела на башмачки… и на орден… и вновь на башмачки…

— А вы, моя дорогая… столь очаровательно невинны…

— Пока еще, — Тиана решительно убрала королевскую руку от подвязок. А второй амулет нащупала, убеждаясь, что тот пока на месте. Нагрелся, но и только.

— О… я вас смущаю?

— А то… вот у нас в Подкозельске…

— Какой достойный город…

— …не принято, чтоб девку и до свадьбы… развращали…

— Еще нет, — с придыханием произнес Матеуш, решительно взявшись за подвязку. Стягивал он ее медленно, и не спускал с панночки внимательного холодного взгляда.

В обморок упасть, что ли?

Себастьян уже почти было решился, когда сорока вдруг зашипела и распахнула веера крыл.

— Назад! — Себастьян, стремительно меняясь, рухнул на землю, увлекая за собой королевича. Он подмял Матеуша, вдавив в траву.

И острые птичьи перья увязли в чешуе.

— Что…

— Лежать! — рявкнул Себастьян с немалым удовольствием сжав королевское горло, из которого вырвался сдавленный крик. — Молчать!

И крылья распахнул, закрывая Его Высочество, которое, впрочем, вряд ли по достоинству оценило подобную заботу.

Сорочьи перья вызывали нестерпимый зуд. И значит, отравлены… вот только вряд ли яд смертельный. Зуд постепенно сменялся онемением. Парализующий? Похоже на то…

А до полнолуния еще два дня. И пусть луна, налитая, желтая, повисла на небе сырною головкой, но все ж таки два дня…

…зачем тогда сегодня?

…или со сроком ошиблись…

…сорока не исчезла. Себастьян слышал металлический шорох перьев, и шипение, и клекот, который лишь отдаленно можно было принять за птичий.

— Что… пр-р-роисходит, — к чести Его Высочества, спросил он шепотом, но и шепот этот был по-королевски холоден. Прямо-таки нехороший шепот.

— Покушение на убийство происходит, — отозвался Себастьян, пытаясь вывернуться.

Остатки платья мешали.

— И кого убивают? — Матеуш смотрел так, что поневоле вспоминалась плаха.

— Вас… и меня заодно. Точнее, скорее всего меня… на вас у них другие планы.

Сорока, вернее то, что ею притворялось, замерло.

Диковинная тварь, в которой от птичьего остались кожистые складчатые крылья, поросшие серебристыми иглами. Горбатая спина. И задние лапы с длинными острыми с виду когтями. Покатый киль, на котором кожа продралась и сквозь прорехи выглядывали серые мышцы. Гибкая шея, змеиного вида, для вящего сходства покрытая мелкой чешуей. И костистая вполне сорочья голова с тяжелым клювом.

— Гадость какая, — произнес королевич, переворачиваясь на живот. Выбраться из-под полога Себастьяновых крыльев, вовсе не предназначенных для того, чтобы прятать под оными венценосных особ, он не пытался.

Сорока же, заслышав голос, дернулась и вперилась в Себастьяна немигающим взглядом красных глаз. Определенно, гадость… какая… неживая какая гадость…

Пахнет от нее характерно весьма, мертвечинкою.

— Мы так и будем лежать? — Его Высочество взгляд сороки выдержал.

— А что вы предлагаете?

Себастьян чувствовал, что малейшее движение вызовет новый дождь из серебряных игл. А становиться мишенью ему не хотелось.

— Для начала предлагаю представиться. И объясниться.

Вот объясняться у ненаследного князя вовсе желания не было. Да только противиться прямому приказу он не был способен. И почувствовав, как медленно стягивает горло невидимая удавка клятвы, проклял тот день, когда в голову его пришла мысль стать знаменитым.

…о да, после нынешнего дела, он будет так знаменит, что дальше некуда.

— Старший актор познаньского воеводства, — сипло произнес Себастьян. — Ненаследный князь. Себастьян Вевельский.

Тварь раскрыла сорочий клюв, издав низкий скрежещущий звук, который ударил по нервам.

— На задании нахожусь, — Себастьян напрягся.

Если вытянуть руку…

…далековато.

…зацепить бы ее когтями…

…все одно далековато…

Он высунул кончик хвоста и пошевелил… иглы отрывались от твари с тихим звоном… и меткая же! Две вошли в хвост, заставив Себастьяна зашипеть от боли.

Хвост он подобрал и серебристые иглы, на две трети вошедшие в плоть, вытащил зубами.

— Ненаследный князь, значит, — пробормотал Его Высочества, подбирая с земли розовую ленточку, кажется, не так давно украшавшую рукав. — Актор…

— Актор…

Себастьян, поглаживая кончик хвоста, испытал преогромное желание крыло приподнять. Он чуял, что тварь своего не упустит… нет, абстрактно и по-человечески королевича было жаль, но себя — куда как жальче… а Матеуш вертел обрывок ленты в пальцах и хмурился.

Очень так выразительно хмурился.

Тварь же, верно, притомившись, легла на дорожку, распластала тонкие крылья… ждет кого-то? Хозяйку? Или помощь?

Как бы там ни было, но с тварью следовало разобраться как можно скорее…

Верткая.

Но тупая… и сорока, несомненно сорока… бусину блестящую нашла и уставилась, любуясь, дотянулась когтистою лапой, к себе подгребла.

— Орден дайте, — велел Себастьян.

— А ты наглый, — Его Высочество явно не был настроен раздавать награды. — Может, тебе сразу и памятник? Конный?

— Сразу не надо.

…Себастьян подозревал, что если и случится ему обзавестись памятником, то стоять он будет исключительно на его, Себастьяна, могиле. А потому, конный или нет, но вряд ли порадует.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});