Искры - Раффи

им пути.

Во время всей беседы кроткое лицо священнослужителя сияло, глаза горели, его слабый голос крепнул. Аслан не ответил ни слова. Видимо, ему тяжело было продолжать щемящую сердце беседу…

Было далеко еще до полудня, но солнце пекло невыносимо. Священнослужитель раскрыл черный зонт над головой и погрузился почему-то в задумчивость.

На полях жали хлеб. Группа крестьян с песней шла за главным жнецом. Лязг сверкавших на солнце серпов, сливаясь с грустной песней, производил томительное, гнетущее впечатление. Почему так грустна здесь песнь поселянина? Кто лишил его радости? Кто разбил его сердце, исторгающее столь скорбные звуки?.. Когда мы подъехали к жнецам, главарь воткнул серп в один из снопов, схватил его, как перышко, и положил перед нами у самого края дороги, а сам застыл в ожидании, обратив на нас обожженное солнцем лицо. Священнослужитель достал из кошелька серебряную монету, подарил жнецу. Тот поблагодарил и продолжал стоять, пока мы не проехали.

— Если б вы знали, господин доктор, какой это добрый народ, сколько сохранилось в нем прекрасных патриархальных обычаев. Я положительно влюблен в этих людей. — И он принялся объяснять смысл подарка жнеца.

— Я очарован образом жизни крестьян той деревни, которую мы миновали несколько часов тому назад, — продолжал священнослужитель. — Каждый раз, когда мне приходится бывать в этой деревне, они собираются вокруг меня, с жадностью слушают мое душеспасительное слово, от радости не знают, как отблагодарить меня: целуют мне руки, края моей одежды… Сколько в них простоты и чистосердечности, господин доктор!

Речь шла о «сынах скорпионов» деревни Ацик.

— А много у вас здесь последователей? — спросил Аслан.

— Пока несколько семейств. Но я надеюсь, в скором времени число их увеличится.

— А в других деревнях?

— Деревни Норашен, Огунк и Аринч — полностью католические. В другие деревни католицизм начинает проникать впервые. Мы лишь недавно прибыли в эти края. До нас здесь проповедовали лица совершенно иного религиозного культа.

Мы приблизились к берегу Мегри.

Показались зеленые луга. Они тянулись далеко-далеко по течению реки, вплоть до ее слияния с Евфратом. Кое-где попадались густые заросли камышей. В этих зарослях прежние хозяева Тарона, княжичи нахараров Слкуни, охотились на кабанов. Впоследствии, при первом царе из династии Аршакуни — Вагаршаке, нахарары-охотники Слкуни были назначены начальниками царской охоты. При царе Трдате Слкуни подняли восстание против династии Аршакуни, их род был уничтожен изменившим им китайским князем Мамгуни. Трдат подарил Тарон Мамгуни, который положил начало великому нахарарству Мамиконян. Все эти события, словно виденье, проносились перед моими глазами. Вот княжичи Слкуни на ретивых конях, с остроконечными копьями в руках быстро мчатся в густых камышовых зарослях реки Мегри; издали доносятся призывные звуки охотничьих рогов, но… открываю глаза и вижу католического священнослужителя, медленным шагом, молча едущего впереди…

На заливных лугах, простирающихся до самого Евфрата, паслись стада окрестных сел. Вдали мелькали деревни.

На краю дороги сидели крестьянские дети и играли в какую-то игру. Подле них паслись ягнята. Собаки, положив головы на передние лапы, внимательно следили не за ягнятами, а за игрой мальчиков. Когда пастушата завидели нас, один из них схватил ягненка и подбежал к нам. Подобно жнецу, принесшему нам в дар колосья, он протянул ягненка и, улыбаясь, смотрел на нас. Священнослужитель расчувствовался, поднес платок к глазам.

— Подойди ко мне, дитя, — и дал мальчику серебряную монету.

— Это тебе! А это раздай твоим товарищам, — сказал он, доставая из кармана целую пригоршню каких-то металлических вещиц.

Пастушонок поцеловал священнослужителю руку и весело побежал к товарищам.

Я оглянулся: среди детишек уже началась драка из-за маленьких медных крестиков с изображением богоматери.

Какая громадная разница между описанными выше и этими пастушатами! Те бросали каменья в распространителя книг священного писания, а эти целуют руку раздатчику металлических крестов.

Священнослужитель вновь заговорил с Асланом по-французски. Когда они отъехали немного, я спросил его прислужника.

— Кто он?

— Наш «Пресветлый», — ответил он с особой гордостью.

Я тотчас смекнул, что священнослужитель — новоявленный в этих краях иезуит-проповедник, о котором я много слышал. Но почему заносчивый слуга назвал его «пресветлым», когда этим титулом армяне-католики величают только епископа?

— А ты сам армянин?

— Боже упаси! — отвечал он, крестясь, — я — «франг».

— А ты знаешь франгский язык?

— При чем тут франгский язык? — грубо спросил он, — я франгской веры.

Он не знал, что «франги» (французы) особый народ, что у них свой язык; он был уверен, что «франг» — название религии. Арпиар слушал с неудовольствием.

— А ты сам откуда?

— Из той деревни, откуда мы выехали, — и он указал на деревню «сынов скорпионов», о которой так одобрительно отзывался его «пресветлость».

— А мать и отец твои тоже франги?

— Нет, они «раскольники».

— Разве они не армяне?

Слуга возмутился.

— Ничего ты, братец, не смыслишь! — сказал он, отвернувшись, — раскольник — это армянин, армянин — это раскольник! Какая разница? Не все ли равно?

— Большая разница! — ответил я и, для пояснения разницы, поднял на него плетку, но Арпиар мигнул мне глазом, и я сдержал себя.

Слуга отъехал прочь.

— Ну и негодяи! — заметил Арпиар, — не хотят называть себя католиками. В других районах, когда армяне-католики отрекаются от своей национальности, по крайней мере, не называют себя «франтами». Именно в этом и заключается вредоносная работа иезуитов: они стремятся латинизировать национальность, уничтожать национальное чувство…

Католик-священнослужитель остановил лошадь и распрощался с Асланом.

— Глубоко сожалею, господин доктор, что я принужден лишиться столь приятных спутников: мне необходимо заехать в эту деревню, чтоб навестить больного.

— Да, это будет поважнее, — улыбнулся в ответ Аслан. — Прощайте, отец.

Мы продолжали путь. Аслан ехал впереди, погруженный в раздумье. Мы с Арпиаром вновь вернулись к начатому разговору об армянах-католиках.

— Удивительно грубый народ эти армяне-католики! — сказал я, вспомнив неприятное впечатление, произведенное на меня слугой иезуита.

— Они грубы и дерзки только в обращении с армянами, — ответил Арпиар, — а с иностранцами смиренны, словно рабы. В них настолько сильна ненависть к сородичам, что при встрече с армянином не могут сдерживать себя, забывают всякую учтивость. Иностранцу они простят всякого рода ересь, армянину же, не стесняясь, бросят в лицо: «раскольник, иноверец, еретик» и тому подобное. Все это результат деятельности католического духовенства.

— Рассорить братьев, посеять среди них вражду!..

— Да, непримиримую вражду! Надо принять во внимание, что эти люди были всегда невежественны и не отличались чистотой нравственных устоев. Возьмите любого армянина-католика, принявшего недавно новую веру, изучите его прошлое — вы, несомненно, отыщете в его прошлом грязное пятно. Только люди с грязным прошлым сближаются с иезуитами, и только при помощи подобных лиц действуют иезуиты. Любой негодяй может найти у