Королева карантина - Кэролайн Пекхам

были ярко-светлые волосы и голубые глаза, сиявшие, как сапфиры, кожа глубокого золотистого цвета. Я подбежала к Нэшу и своему двухлетнему малышу, крепко прижала их к себе и поцеловала мужа в губы.

— Цем, цем, мамочка, — Эм Джей тоже попросил, и я наклонилась, чтобы поцеловать его в пухлую маленькую щечку.

— Привет, малыш, тебе было весело с папой? — Спросила я, затем посмотрела на Нэша, когда он кивнул. — Он хорошо себя вел?

— Ну… он попросил мороженое, и мы купили одно в «Серф и Терф», потом он съел его слишком быстро, и его рвало повсюду.

Я рассмеялась, глядя на Эм Джея, который нахально ухмыльнулся.

— О нет.

— Да, мне пришлось переодеть его в багажнике машины, после чего маленький парень чуть не обоссал меня, но я его развернул, и он обоссал шорты проходившей мимо женщине. Она не заметила, так что… Я называю это победой. — Он ухмыльнулся, и я снова поцеловала его, смеясь.

— По-моему, звучит как успех. — Я ухмыльнулась.

— Да, и подожди, пока не увидишь торт, принцесса. — Он с ухмылкой поднял бумажный пакет, который держал в руке, и я взволнованно подпрыгнула на цыпочках.

— Он же с ума сойдет, правда?

— Да, и это самое лучшее. Нам лучше надеть что-нибудь из футбольной формы Блейка, когда будем показывать ему.

Мы направились на кухню, и я заключила Эм Джея в объятия, пока Нэш доставал торт из пакета и ставил его на белую мраморную стойку. Это был огромный красный кальмар, каждый слой торта был покрыт глазурью щупальцами, которые выглядели чертовски реалистично. Внизу были слова: С Днем Рождения, Кальмар.

Я расхохоталась, и Эм Джей тоже захихикал, указывая на торт.

— Каааль!

— Нет, Эм Джей. Это папе, — сказал Нэш со злой усмешкой.

— Папе, — повторил Эм Джей, снова хихикая.

Это был чертовски милый звук. Он почти заставил меня задуматься о еще одном. Но потом я вспомнила, что рожать — это сущая сука, и я поклялась никогда больше этого не забывать. Четверых было достаточно. И конечно же, это были четверо мальчиков, потому что в этом доме требовалось больше тестостерона — не то чтобы я жаловалась.

Каким-то образом воспоминания о родах, казалось, каждый раз тускнели, пока у меня не возникало искушения повторить все сначала. Это было похоже на то, что в моей голове жила плодовитая маленькая ведьма, накладывающая заклинания на мой разум, чтобы заставить меня думать, что в следующий раз роды могут быть просто терпимыми. Если я снова забеременею, мне обязательно сделают кесарево сечение. Но я все равно не собиралась делать это снова, так что это не имело значения. У нас было четверо прекрасных детей, и этого было достаточно, чтобы наполнить мое сердце до краев.

— Тебе лучше спрятать это, я пойду позову Сэйнта, — сказала я с улыбкой. Мы отправили его в музыкальную комнату, пока готовили вечеринку, и он был более чем счастлив подчиниться. Он, вероятно, оставался бы там весь день, если бы я не позвала его. Он был примерно так же заинтересован в том, чтобы мы подняли из-за него шум, как и из-за плохой грамматики. Но я сказала ему, что дети любят вечеринки по случаю дня рождения, и у него не было другого выбора, кроме как принять это.

Нэш поставил торт в холодильник, а я усадила Эм Джея, чтобы он мог ковылять за ним на улицу. Я побежала трусцой по коридорам и добралась до музыкальной комнаты Сэйнта, слушая, как он играет, и дожидаясь затишья, прежде чем потревожить его. Я знала, что он не будет возражать, если я войду, но мне также нравилось купаться в чистом покое его музыки, зная, что он потерялся в ее объятиях.

Музыка смолкла, и его голос зазвенел по залу.

— Я знаю, что ты здесь, Сирена. Не держи меня в напряжении.

Я издала вздох веселья, толкнув дверь и войдя в красивую комнату. Он задернул плотные шторы, и на его пианино горела единственная свеча, а наша черная кошка Дебюсси казалась просто тенью рядом с ним, ее глаза мерцали, как у демона. Она приветственно мяукнула, когда Сэйнт повернулся ко мне и похлопал себя по колену. Кроме Сэйнта, я была единственной в этом доме, кого она терпела, и я предположила, что это потому, что мы, девочки, должны были держаться вместе. Хотя я была почти уверена, что она украла бы у меня моего мальчика-дьявола в мгновение ока, если бы у нее был шанс. Она была сражена наповал с тех пор, как появилась на нашем крыльце, и Сэйнт приютил ее, и я подумала, что на самом деле не могу ее винить.

— Закрой дверь и иди сюда, — приказал он.

— Но все ждут, когда ты присоединишься к вечеринке, — поддразнила я, и он застонал.

— Да, я прекрасно понимаю. Теперь сделай, как я прошу. В конце концов, сегодня мой день рождения.

Я с ухмылкой захлопнула дверь пинком, придвигаясь, чтобы залезть к нему на колено, и его рука скользнула вверх по моему бедру, когда он наклонился к моей шее и глубоко вдохнул.

— Ты, как всегда, выглядишь съедобно. — Он поцеловал мягкое местечко у меня за ухом, убирая мои волосы, чтобы дать ему больше доступа, пока покусывал мою плоть.

— Выйди и присоединяйся к нам снаружи, — настаивала я.

— Вы все собираетесь устроить из этого спектакль? — спросил он, поворачивая мою голову, чтобы украсть поцелуй.

— Да, — промурлыкала я, проводя рукой по его черной рубашке, чтобы почувствовать, как сильно бьется его сердце под моей ладонью.

— Ненавижу суету, — сказал он, и я рассмеялась.

— Кажется, ты не так уж сильно возражаешь, когда я суечусь вокруг тебя. — Я провела рукой ниже, и он мрачно усмехнулся, прежде чем схватить мое запястье.

— Что ж, Сирена, ты исключение из всех правил, по которым я когда-либо жил, так что меня это не удивляет.

Мое сердце затрепетало, когда пальцы Сэйнта двинулись дальше вверх по моему бедру, но Дебюсси запрыгнула ко мне на колени прямо поверх его руки и уткнулась головой в его подбородок.

— Блокировщица киски, — засмеялась я, поглаживая ее, и она невинно мяукнула. — Она хочет, чтобы ты был только с ней.

— Ну, вероятность того, что кошка убьет тебя, невелика, Татум, но ничто не бывает невозможным, — сказал он с ухмылкой, затем приподнял подбородок Дебюсси, чтобы она посмотрела на него. — Если тебе нужно кого-то убить, пусть это будет тот любопытный сосед по улице, который всегда пялится на нашу девочку.

— Мистеру Ньютону за девяносто, — рассмеялась я.

— Тогда никто ничего не заподозрит, когда он