Люди легенд. Выпуск первый - В. Павлов

На третий день Коробицин попросил, чтоб привели радиста (он теперь вместе с рацией располагался отдельно, под охраной и день и ночь, не жалея батарей, жадно слушал Москву).

— Ты, Гриша, передал, что нас ждет, если не будет сводки? — спросил Коробицин.

— Передал. Два раза повторил.

— Может, еще разок?

— Нет, командир, — грустно улыбнулся радист, — питание окончательно село. На прием — и то еле тянем. А о передаче — говорить нечего!..

На восьмой день Коробицин и Кравченко написали записку, в которой поведали печальную судьбу группы и передали ее одному из часовых: Феде удалось заговорить с ним и выяснить, что у них есть общий знакомый на Большой земле — полковник Середа.

— Придут наши — отошли в разведуправление, — сказал Федя. — Смотри не забудь!

— Да вы сами это сделаете! — запротестовал часовой. — Да я сейчас к командиру!.. Что же это получается? Сидите, я сейчас!..

Часовой ушел, и десантники больше его не видели. Вместо него к бане были приставлены два часовых, не спускавших с арестованных глаз.

На десятый день командир и комиссар отряда с утра отправились в соседнее село (там был какой‑то праздник). Перед отъездом командир остановился возле бани и, не слезая с седла, крикнул:

— Эй, смотрите! До обеда — время вам льготное! Не то…

И он выразительно похлопал себя по кобуре револьвера.

Тарас растерянно посмотрел ему вслед выцветшими добрыми глазами.

— А, доннер–веттер! — вырвалось у него, — это ошен обидно, — свой свой убивать!..

Федя посмотрел на часы: было десять. «Доживем ли до вечера?», — подумал он. — «Эх, Тарас, Тарас!.. И впрямь — того и гляди, свой своего чирикнет!»

Слово «чирикнуть» Федя употреблял во всех случаях жизни, в самых разнообразных значениях…

А еще через час запыхавшийся партизан, специально приставленный слушать радио, прибежал в землянку и закричал :

— Есть! Сводка есть! Слово в слово…

У десантников вырвался вздох облегчения…

Скоро группа рассталась с баней и весело зашагала по лесной тропинке.

К ней присоединилась часть местных партизан — те, кому хотелось быть поближе к железной дороге, к врагу…

На место своего нового расположения, недалеко от станции Добруш, группа подошла целым партизанским отрядом. Через несколько дней тайным голосованием Федя Кравченко был избран командиром этого отряда. Комиссаром стал Коробицин.

* * *

«Проверка», которую устроили десантникам местные партизаны, обошлась дорого: питание к рации кончилось, новых батарей взять было неоткуда. А автомобильные аккумуляторы (их бы еще можно добыть) для «Северка» не годились. Без рации заниматься разведкой стало бессмысленным делом. Пришлось переходить на партизанские действия.

Прежде всего требовалось нащупать связи с местным подпольем…

Не просто это — найти небольшие группы глубоко законспирированных советских людей, за голову каждого из которых гестапо сулило немалые премии. И все‑таки Феде удалось отыскать ниточки, ведущие к подполью…

Первая ниточка обнаружилась в Подсочке — так называлась избушка, затерянная среди леса, в котором расположился отряд Кравченко. В Подсочке жили два брата — Иван и Петро.

Сначала Федя и Алексей присматривались к братьям, установили за Подсочкой наблюдение, нет–нет заглядывали в избушку попросить воды или перекусить, а на деле поговорить да послушать. Видно, и братья присматривались к партизанам: не сразу удалось выудить даже самые невинные подробности их биографий. Лишь постепенно выяснилось, что Иван и Петро уроженцы и жители Добруша — города и станции на железной дороге Гомель — Брянск, в районе которой располагался теперь отряд Кравченко, что худосочный чахоточный Иван не попал в армию по болезни, а широкоплечий белокурый красавец Петро понюхал на фронте пороха, был ранен, попал в плен, бежал и теперь, возвратившись к брату, горел желанием продолжать борьбу.

Есть у Феди удивительное качество — умение привлекать, притягивать к себе людей. Не фамильярным похлопыванием по плечу, не шутками–прибаутками рубахи–парня… Нет. Федя сдержан и немногословен.

Но в каждом редком слове, которое он произносил, сквозила ясная правда и непреклонная убежденность. За каждым поступком ощущалась твердая воля и решимость.

На войне, когда тяжело, счастье встретить такого человека. И нет ничего удивительного, что вскоре братья решились сказать Феде, что оба они — комсомольцы и, наконец, — вот оно, долгожданное! — предложили свести Федю с одним верным человеком по фамилии Кулик.

Иван сам вызвался отнести Кулику записку, в которой Федя назначал ему свидание…

Встреча с Куликом, рабочим добрушских железнодорожных мастерских, состоялась июльским вечером около Подсочки, на бревенчатом пешеходном мостике через лесной ручей. Следуя партизанским законам, Федя на всякий случай принял все меры предосторожности: чуть не от самого Добруша ничего не подозревавший Кулик находился под наблюдением партизан.

— А «хвостов» нет? — на всякий случай спросил Федя у командира разведчиков Верховского, который принес донесение. — Никто следом не чирикает?

Верховский — он был на коне — слегка привстал на веревочных стременах и оперся на рогульку, заменявшую у самодельного седла луку.

— Никого нет, командир! Все спокойно!..

Наконец показался и сам Кулик. Это был немолодой уже, но крепкий, кряжистый человек в брезентовом с капюшоном плаще, какие носят путевые обходчики. Он неторопливо, неслышно, слегка покачиваясь на цепких кривоватых ногах, ступал по тропинке. Вместе с ним шел Иван.

— Вот, — сказал Иван, подходя к Феде. — Это и есть дядысо Кулик.

— Так вот вы какой, товарищ Левченко! (Федин партизанский псевдоним) — сказал Кулик, оглядывая Федю. — А мы о вашем приходе знали. Вы пришли…

Тут, к удивлению Феди, Кулик назвал точную дату появления отряда в Добрушских лесах.

— Наши подпольщики за вами давно уж наблюдают… — усмехнулся Кулик. — Что у вас в отряде есть два немца, например, мы тоже знаем!..

В это время из кустов, что густо росли по берегам ручья, вышел Тарас и протянул Кулику широкую ладонь.

— Я нет фашист. Я есть рабочий. Против Гитлера. Немец рабочий!

Внутренне Федя усмехнулся. Чем‑то очень походили один на другого эти два невысоких пожилых человека, несмотря на то что один из них был в военной форме гитлеровского солдата, а другой в засаленной кепчонке мастерового.

Может быть, как раз в это время ему вспомнился далекий Уругвай, в котором прошли его детство и юность, разноязыкие демонстрации и митинги рабочих фригорификос — мясохладобоен, на которых работало много иностранцев, в том числе и его отец, русский эмигрант и уругвайский коммунист Иосиф Кравченко…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});