Справедливость силы - Юрий Власов

Что мы для них? Средство, источник благополучия, не больше.

Я был очень спокоен на олимпийском помосте. Даже газеты не без удивления помянули об этом. И после я был спокоен.

"Но мне по-прежнему знакома радость. Радость, имеющая тысячи лиц".

Это как в старинном русском песнопении: ярость, зло, зависть, смерть… не отрешат от жизни вечной.

Не отрешат…

Не ложиться в яму судьбы…

В те дни я решил продолжить "железную игру". Взять шестьсот – и уйти. А для этого привести себя в порядок. Достаточно года неторопливых тренировок. Я и предположить не мог, что мне в этом откажут…

На память идут слова Жени Минаева (вместе работали за сборную): "Как за границей, так меня там все "сэр", "сэр", а как домой вернешься, так матом меня…" Да, уж тут не будут величать сэром.

Он был прав: в случае неудачных выступлений отношения не только с руководством спорта, но и с болельщиками четко складывались по схожей схеме.

Это, разумеется, не воодушевляло.

Помню встречу на вокзале после одного из выступлений. Я пошел навстречу своим, радуясь, улыбаясь, пряча боль всех тревог и обид.

Незнакомый человек окликнул меня. Я остановился, еще толком не понимая, что же ему нужно, но уже чувствуя, что будет новая боль.

Человек протянул руку, сильно встряхнул мою и сказал:

– Я тоже хозяин страны… Что ж ты арену бросил, мать твою!..– И разложил передо мной все богатство своих слов – минуты на полторы, не меньше.

"Арена" тут припуталась из-за моего заявления об уходе из спорта. Заявление напечатали многие газеты, разнесло радио.

Если бы такая встреча была эпизодом. В той или иной форме я слышал подобное постоянно – всю спортивную жизнь и десятилетия спустя. Да-а, сэр…

Случайные, чужие люди вспарывали тебе грудь злыми, несправедливыми словами (порой преследовали письмами, звонками). И все надо терпеть. Ведь если ты знаменит, тем более знаменит от спорта, ты уже собственность всех. Я почти не встречал участия и бескорыстной доброты – едва ли не каждый вырывал из тебя часть жизни, пусть небольшую, но вырывал… И уже никто никогда не сомневался в своем праве поступать таким образом. И даже десятилетия спустя это продолжается…

"Власов был буквально деморализован неудачей в Токио…" – написал один из "биографов", который все ведает обо мне (недавно опять напечатал мою биографию), совершенно не интересуясь мной и питая застарелую неприязнь ко мне.

Курьезны эти биографии. Их пишут после одной встречи, часто даже после вялой часовой беседы. В них так все лихо расставлено! А этот "биограф" вообще не знался со мной после Олимпиады в Токио. Следовательно, не слышал от меня и о поединке в Токио.

Помню рекорд в Днепропетровске. Я толкнул 210 кг. По тем временам это было чем-то невероятным. За кулисы ко мне пришел Н. и долго восхищался моей "техникой". Он был одним из ведущих тренеров.

В Токио Жаботинский толкает 217,5 кг, и я с удивлением читаю в газете статью Н. Он сетует, что Власов не владеет "техникой" толчка и вообще не умеет тренироваться…

Что это, один из способов заработка на жизнь или непорядочность?.. Впрочем, в те годы я и не такого "добра" навидался…

Штанга на весах времени.

Что характерно – никаких желаний сводить счеты, посрамить соперника. Только собрать шестьсот! Я рассчитывал отдыхом вывести себя на тот единственный результат и тогда атаковать, вломиться в него. Отдых оказался невозможным. В нем было отказано. Причины те же самые: если остаюсь в большом спорте, должен выступать, да еще по календарю. Особенно настойчивым в изживании меня из спорта оказался Гулевич – начальник отдела тяжелой атлетики армейского клуба. А ведь никто не поздравлял меня с победами столь горячо, как он. Спортсменом он никогда не был – похоже, не только спортсменом…

В сборной команде страны этим в не меньшей степени был озабочен Воробьев. И уж как мог ему пособлял Дмитрий Иванов, штангист, ставший спортивным журналистом.

А я нуждался в сбросе нагрузок, одном затяжном щадящем ритме без выступлений.

Что значит выступать? Я не смел бы отделываться посредственными результатами и подтверждать тем самым "закономерность" своего поражения. Значит, стирать себя в бессмысленных выходах "ради зачета" на большой помост. Все выходы бессмысленны, если не открывают новую силу, не подводят к новой силе. Соревнования перемалывали бы силу, взводили бы на травлю результатами, а я и без того нервно измотан.

Глава 264.

В Токио, после выступления, я получил странное письмо на итальянском языке, вернее на какой-то смеси итальянского и французского, да еще с латинскими вставками.

Перевод его озадачил.

Все там было: и спортивная история, и советы, И сочувствие, и даже рекомендации для любовных отношений с женщинами. Среди всего этого выделялась заключительная фраза:

"Если хотите достигнуть успеха в жизни, а ваша борьба трудна и опасна, делайте свое дело в одиночку – никто не продаст, а самое главное – будьте наибезобиднейшей тварью, двуногой тварью с очень примитивными запросами. Зато в решительный момент – момент, определяющий всю вашу жизнь,– вы неожиданно предстанете для всех коброй. Понимаете: вы всегда и всего лишь безобидное существо, а по сути – мудрая кобра. Только в этом случае ваш удар будет сокрушительно разящ, а успех неотразим…"

Много позже хлынули письма упрекающие, разоблачающие, поучающие, ухмыляющиеся…

Но то, из первых, я запомнил: путь к победе – всю жизнь быть мирным, безобидным существом, чтобы вмиг стать коброй…

Взглянуть бы на автора письма. Судя по почерку, не старый человек: буквы узкие, вытянутые, но сильные.

Каких только советов не понаслышался я .за свою спортивную жизнь… До чего ж люди жаждут победы.

Глава 265.

По количеству рекордов 1964 год оказался для меня самым урожайным. Вот они с учетом проходных:

в жиме– 196 и 197,5 кг;

в рывке– 168, 170,5, 172,5 кг;

в толчке – 215,5 кг;

в сумме троеборья – 562,5, 570, 575, 580 кг.

Десять мировых рекордов!

Таким образом, в последний год выступлений я установил наибольшее их число, причем с внушительным наращиванием каждого. Моя сила была не на исходе. Наоборот, набор ее шел круто по восходящей. Физический расцвет был впереди. Поиск силы, наделение силы разумом оправдались. Все замыкалось на невозможности сочетать два очень серьезных, творчески нервных, изнурительных дела – литературу и спорт. Причем к жизни литературной я так и не успел подготовиться. Слишком мал оказался срок. Что верно, то верно: служить двум богам нельзя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});