Настоящая фантастика – 2010 - Генри Лайон Олди

слово в повестях АБС 60-70-х годов — часть диалога. В «Трудно быть богом» очень много диалогов, обычно в советской фантастике тех лет их вдвое-втрое меньше. Иван Ефремов, например, был скуп на диалоги. Он либо монологичен, либо втягивает читателя в «сократический», т. е., в конечном счете, дидактический диалог. Неспешное описание явно нравилось Ивану Антоновичу в большей степени. Напротив, Стругацкие диалоги любят, холят и лелеют. А строят их в рваном ритме коротких реплик, перебивок и недосказанностей. Поэтому произведения АБС воздушны, словно состоят из сплошных открытых пространств, отделенных друг от друга лишь бумажными ширмами. Так, начальные главы «Попытки к бегству» до такой степени насыщены диалогами, что они вообще преобладают над всеми иными формами повествования.

Из текста «Трудно быть богом» выведены сколько-нибудь развернутые описания людей, интерьеров, сцен. Если рассказывается история жизни, приключений и мытарств какого-нибудь персонажа, то очень коротко, в нескольких предложениях. Взгляд главного героя ни на чем не останавливается надолго. В тексте нет статики, все находится в постоянном движении. Те же диалоги в большинстве случаев ведутся в действии. Лишь в редких случаях, когда надо проговорить нечто исключительно важное, участники диалога садятся за стол и беседуют чинно, не торопясь, основательно. Появляются длинные философические реплики, рассуждения на хороший абзац… Так, например, происходит, когда Антон-Румата обсуждает со средневековым «интеллигентом» Будахом возможность изменить мир. Но это, повторяю, редкость.

А в остальном — действие, действие, действие. Вся повесть пронизана мотивом «Он не успел». Главный герой не успевает проникнуть в планы главного злодея, дона Рэбы. Главный злодей не успевает сообразить, что ему делать со странным существом, у которого есть монеты из немыслимо чистого золота. Лидеры «серых штурмовиков» не успевают составить контринтригу против дона Рэбы, а значит, не успевают выжить. Премудрые земляне не успевают сообразить, какая опасность грозит королевству Арканарскому. Министр двора не успевает спасти начитанного юношу, наследника престола… Каждый должен «бежать в два раза быстрее», чтобы решить свои задачи. «Трудно быть богом» — очень драйвовая вещь.

Описаний, особенно по-ефремовски тягучих и основательных, у АБС крайне мало. Более того, порой они выглядят чужеродным элементом, особенно если пребывают на первых страницах произведения. Вот совершенно не запоминающаяся пробежка Вадима вокруг «Корабля» в «Попытке к бегству», а вот — медлительная завязка «Обитаемого острова» после падения Максимова звездолета.

Нигде у зрелых АБС не встречается развернутых литературных портретов в духе русской классики XIX века или советской реалистической литературы века XX. Если братья Стругацкие хотели предложить читателю портрет одного из персонажей, им достаточно бывало дать несколько наиболее характерных, ярких, запоминающихся черт, и читатель дорисовывал все остальное сам. Вот весьма удачный пример — Наина Киевна Горыныч из повести «Понедельник начинается в субботу»: «Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы закрытые бельмами».

Дополнительную скорость текстам АБС придавало скудное число эпитетов. Кроме того, у них мало предложений с обильными причастными и деепричастными оборотами, мало предложений сложносочиненных. А если такое предложение все-таки необходимо, то выше и ниже его обязательно будут поставлены предложения короткие, всего из нескольких слов.

Таким образом, АБС «нагружали» читателя весьма солидной поклажей, состоящей из научных идей, философских тезисов, социальных оценок. Но они прилагали колоссальные усилия, стремясь облегчить ему труд восприятия и сделать эту интеллектуальную работу увлекательной. Кроме того, АБС разрушали стену между собой и читателем: «Либо мы с тобой одной крови, либо не читай, это не для тебя». В конечном итоге, именно эта художественная манера принесла им триумфальный успех. Они превосходно понимали: для писателя что говорится, т. е. содержание идей, полдела, не менее важно, как говорится. И если без раздумий над первым литератор плодит пустоту, то без понимания второго он превращается в лектора.

Анна Игнатенко

Большие трагедии маленькой Иудеи

Книга «Мой старший брат Иешуа» напоминает кинохронику природного катаклизма — цунами, торнадо или бурю. Затишье было раньше. Когда-то давно, не с этими людьми и даже не с этой страной. По мере повествования мы наблюдаем самые разные моменты: вот здесь еще все хорошо, но все уже бегут, а здесь самое страшное уже произошло, и горе тем, кто не успел убежать. Однажды мы видим самый центр шторма: место и время, где все вроде бы тихо, но шаг в сторону приводит к трагедии.

Еще книга напоминает калейдоскоп: встряхнув один раз, мы читаем роман о жизни Иисуса Христа, чуть повернув, находим историческое повествование о царе Ироде, потом страшную сказку об украденном Царском сыне (даже двух!), потом историю многочисленных предательств. Название книги и аннотация готовят читателя к новой вариации на библейские темы, намекает на то, что под обложкой нам раскроют еще одну тайну. Так ли это? И да, и нет. Да, нам рассказывают другую историю. Историю не сына Бога, а сына Царя Иудейского. Но книга «Мой старший брат Иешуа» не об этом. Для творчества Андрея Лазарчука вообще характерен нетривиальный подход к классическим сюжетам и некоторое усложнение текста. Наверное, поэтому главная героиня повествования появляется перед нами не сразу.

Но она появляется. Ее зовут Ненависть.

Когда Дебора говорит, что каждое утро просыпается двенадцатилетней девочкой, — она врет. Она просыпается старухой, старухой, осознающей, что для нее в этом мире ничего нет. И чтобы как-то прожить еще один день, ей нужно вспоминать. Вспоминать то время, когда что-то было: был мир, была она, была любовь. А ненависть была далеко, и несла ее в себе другая женщина. Связь этих двух женщин, их откровенная похожесть закладывается автором в момент первого появления героинь. О существовании Антигоны мы узнаем на той же странице, на которой рассказчица считает необходимым представиться. В один момент они выходят из тьмы, одни события приводят их к нам. И то, что одна уже заканчивает свою страшную историю, а другая еще не начала, — не важно. Они одинаковы. Они обе — месть и ненависть.

По факту «Мой старший брат Иешуа» история двух ненавистей — ненависти Антигоны к царю Ироду