Ночные кошмары и сновидения - Стивен Кинг

Был сырой мрачный день, и часы только что пробили половину второго. Холмс сидел у окна, держа в руках свою скрипку, но не играл на ней, а молча смотрел на падающую пелену дождя. Бывали периоды, главным образом после дней его увлечения кокаином, когда Холмс становился задумчивым, даже ворчливым, особенно если небеса упрямо наливались серыми на протяжении недели или дольше. В тот день Холмс был разочарован вдвойне, потому что барометр начал подниматься с позднего вечера и с уверенностью предсказал чистое небо и хорошую погоду не позже десяти утра. Вместо этого туман, висевший в воздухе, когда я встал, превратился в непрерывный дождь, и если что-то делало моего друга более мрачным, чем продолжительные дожди, так это случаи, когда барометр ошибался.

Внезапно Холмс выпрямился, дернул скрипичную струну ногтем, и на его лице появилась сардоническая улыбка.

— Посмотрите, Уотсон! Ну и зрелище! Самая мокрая ищейка, которую вам когда-либо приходилось видеть!

Разумеется, это был Лестрейд, он сидел на заднем сиденье кэба, и струйки дождя скатывались на его близко посаженные, отчаянно любопытные глаза. Не успела коляска остановиться, как он выскочил из нее, бросил кучеру монету и направился к дому 221-б по Бейкер-стрит. Он шел так быстро, что я опасался, как бы он не врезался в нашу дверь словно таран.

Не прошло и минуты, как я услышал голос миссис Хадсон, выговаривавшей ему за то, что он нанес в прихожую столько воды, а это не может не оказать неблагоприятного воздействия на ковры не только на первом, но и на втором этаже. Тут Холмс, способный при желании двигаться столь быстро, что Лестрейд начинал казаться медлительным как черепаха, рванулся к двери и крикнул вниз:

— Пусть поднимается, миссис Хадсон, — я подложу ему под ноги газету, если он задержится надолго, но мне почему-то кажется, да, я действительно считаю, что…

Лестрейд побежал вверх по лестнице, оставив миссис Хадсон вместе с ее упреками внизу. Лицо у него было красным, глаза горели, а зубы, заметно пожелтевшие от табака, распахнулись в волчьей гримасе.

— Инспектор Лестрейд! — добродушно воскликнул Холмс. — Что привело вас к нам в столь…

Но он не закончил фразы. Тяжело дыша от бега по лестнице, Лестрейд выпалил:

— Цыгане утверждают, будто дьявол может исполнять задания. Теперь я этому верю. Если хотите принять участие, отправляемся немедленно, Холмс: труп еще не остыл и все подозреваемые на месте.

— Вы пугаете меня своей страстью, Лестрейд! — воскликнул Холмс, насмешливо приподняв брови.

— Не разыгрывайте из себя равнодушного, дружище. Я примчался сюда, чтобы предложить вам принять участие в том самом деле, о котором вы в своей гордыне говорили мне сотню раз: идеальная тайна закрытой комнаты!

Холмс было направился в угол, по-видимому, чтобы взять свою ужасную палку с золотым набалдашником, которая почему-то особенно нравилась ему в это время года. Однако слова Лестрейда заставили его повернуться и взглянуть на нашего гостя широко открытыми глазами.

— Вы серьезно, Лестрейд?

— Неужели вы считаете, что я, рискуя схватить воспаление легких, помчался бы сюда в открытом кэбе, если бы не серьезное дело? — с негодованием ответил Лестрейд.

И тут я впервые услышал (хотя эту фразу приписывали Холмсу несчетное число раз), как мой друг, повернувшись ко мне, крикнул:

— Быстро, Уотсон! Игра началась!.

Лестрейд проворчал, что Холмсу дьявольски везет. Хотя он приказал кучеру подождать, тот все-таки уехал. Однако стоило нам появиться на крыльце, как послышался стук копыт — по пустынной улице под проливным дождем мчался наемный кэб. Мы сели в него и тут же тронулись. Как обычно, Холмс сидел слева. Его глаза видели все вокруг, все замечали, хотя в этот день смотреть было положительно не на что… по крайней мере для таких, как я. Ничуть не сомневаюсь, что для Холмса каждый пустой угол, как и каждая залитая дождем витрина, был красноречивее всяких слов. Лестрейд направил кучера по определенному адресу на Сэвил-роу и затем спросил Холмса, был ли он знаком с лордом Халлом.

— Я слышал о нем, — ответил Холмс, — однако не имел удовольствия встречаться лично. Теперь, боюсь, такое удовольствие мне уже не представится. Он ведь был хозяином судоходной компании?

— Да, судоходной, — подтвердил Лестрейд, — но, полагаю, вы немного потеряли. Судя по тому, что о нем говорят, лорд Халл — а среди таких были его ближайшие друзья и гм… родственники — был крайне неприятным человеком, отмеченным таким же слабоумием, как кроссворд в детском развлекательном журнале. Теперь он покончил с этим уже навсегда, потому что сегодня утром, примерно в одиннадцать часов, около… — Лестрейд достал из кармана свои карманные часы-луковицу и посмотрел на циферблат, — двух часов и сорока минут назад, кто-то вонзил ему нож в спину в тот момент, когда он сидел у себя в кабинете с завещанием на столе.

— Итак, — задумчиво произнес Холмс, раскуривая трубку, — по вашему мнению, кабинет этого отвратительного лорда Халла и является той идеальной запертой комнатой, о которой я мечтал, не так ли? — Его глаза сверкнули сквозь поднимающееся облако синего дыма, а лицо приобрело скептическое выражение.

— По-моему, — тихо сказал Лестрейд, — дело обстоит именно так.

— Мы с Уотсоном раньше копали подобные ямы и ни разу не сумели достичь воды, — заметил Холмс и посмотрел на меня, прежде чем вернуться к бесконечному перечислению улиц, по которым мы проезжали. — Вы помните «Пеструю ленту», Уотсон?

От меня вряд ли требовался ответ. В этом деле действительно фигурировала запертая комната, но там фигурировали еще и вентиляционное отверстие, ядовитая змея и жестокий убийца, настолько безжалостный, что выпустил змею в отверстие между комнатами. Это был замысел, созревший в воображении жестокого и блестящего ума, но мой друг разгадал его почти сразу.

— Каковы обстоятельства дела, инспектор? — спросил Холмс.

Сухим языком профессионального полицейского Лестрейд начал выкладывать факты. Лорд Альберт Халл был тираном в своей компании и деспотом в семье. Его жена смертельно боялась его, и, судя по всему, у нее были на то все основания. То обстоятельство, что она родила ему трех сыновей, ничуть не смягчило его свирепого подхода к домашним вообще и к ней в частности. Леди Халл неохотно говорила об этом, но ее сыновья не отличались подобной сдержанностью. Их папа, говорили они, пользовался любой возможностью, чтобы наводить критику на мать, насмехаться над ней или отпускать в ее адрес непристойные шутки… и все это на людях, в обществе. А когда супруги оставались наедине, он просто ее не замечал. За исключением тех случаев, добавил Лестрейд, когда у лорда Халла появлялось желание избить ее, что случалось не так уж и редко.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});