Мятежный дом - Ольга Чигиринская

– Указом тайсёгуна Шнайдера от шестьдесят первого года дуэли запрещены, – ухмыльнулся Нуарэ. – Так что я вас повешу всех, с полным на то основанием.

– После чего с полным на то основанием прослывешь последним трусом и ханжой.

– Какое мне дело до мнений всякого сброда.

– Ну, – вмешался Огата, которому уже подали кофе, – лично мое мнение по этому вопросу и мнение полковника Ольгерта будут совпадать с мнением господина Ройе. Я не в силах помешать казни, и вообще я в отпуске – но по окончании отпуска у меня могут поинтересоваться семейными делами… И я этот интерес удовлетворю.

– Ладно, – сказал Нуарэ. – Убедили. Дени, распорядись насчет дуэльного круга.

– Секунду! – Пауль Ройе поднял руку, как в школе, а поскольку запястья его были скованы, пришлось поднять обе. – У мальчика нешуточный сердечный приступ. Я пока не знаю причин, но он нуждается как минимум в госпитализации и обследовании – с аппаратурой, со всем остальным. Мишель, у тебя нигде не икнет, когда ты встанешь в круг против больного?

– Нигде, – сказал Нуарэ. – Дуэльный статут Дэвина, статья двадцать третья, параграф один: после того как сроки поединка названы, перенос сроков по состоянию здоровья одного из противников возможен только с обоюдного согласия сторон. Прецедент Аннеты Лиго, которая билась, будучи дважды раненой в предыдущих дуэлях этого дня. Обоюдного согласия у нас нет, а гордыня должна быть наказана…

– Про гордыню – это хорошая мысль, – сказал Огата, откладывая ложечку на край блюдца. – Жаль, что слишком банальная, я бы записал.

Откуда-то донесся звук, который Дик уже ни с чем не мог перепутать: шипение пирошнура и взрывы пластиковых микрозарядов.

– Что там такое? – спросил Нуарэ.

Он получил ответ на свой вопрос, когда его сын вошел в зал с поднятыми руками, эскортируемый Габо Пулей в «берсерке» поверх оглушительно шуршащего костюма сэра Эндрю. Это был тот самый костюм, который сделали на «Фафнире» к рождественскому представлению. Силовое поле «берсерка» переливалось радугой, отражаясь в буфах из серебристой пленки, каждый размером с голову Габо. Для вящей картинности Дельгадо прибавил нарисованные усы, повязку на левый глаз и грандиозный берет. Впрочем, по сравнению с другими имперскими боевиками Габо носил весьма скромный наряд, а в состав «летучего боевого отряда пленных наемников» труппа «Двенадцатой ночи» вошла почти полностью. Исключение составил Торвальд – он должен был появиться позже, когда все уляжется, как представитель Клана Сэйта.

Вслед за Габо появился Северин Огата – без всяких затей закованный в стандартную армейскую полуброню.

– Здравствуйте, матушка, – сказал он, выступая вперед и направляя в потолк ствол пулевика-автомата. – Пришел поздравить вас с праздником и засвидетельствовать свое почтение. Все-таки мы не виделись восемь лет. Вы мне не рады?

Госпожа Джемма схватилась рукой за горло и села на диван.

– Охрана, – продолжал Огата, – Оружие на пол. Очень медленно и осторожно. Я не хочу начинать дебют в качестве правителя с убийства людей, которые всего лишь выполняют служебные обязанности.

– Ты нанимаешь для этого головорезов-недорослей, – брезгливо сказала госпожа Джемма.

Учитывая, что через другой вход ворвалась Хельга во главе отряда из восьми человек, сопротивление было абсолютно бессмысленным.

– К…как? – выдавил Дормье.

– Очень просто, – пояснил Огата. – Пока ваши люди играли с экологической полицией в догонялки, во дворце как раз прорвало канализацию. Чтобы весь этот чудный праздник не захлебнулся в говнище, техникам пришлось спешно выводить трубы прямо в систему подземных коммуникаций – а тут как раз отключилось силовое поле. Я был неподалеку и подумал – почему бы мне не зайти на огонек, не навестить маму? Кстати, Макс, пора отозвать твоих ребят. Побегали – и хватит.

Ройе показал скованные руки.

– Ага. Мишель, будь любезен, сними с Макса эти железки и надень на себя. Карин, свет мой, эти браслеты тебе не идут, передай их господину Дени. – Огата перевел взгляд на Дика. – Боя, тебя ранили?

– Нет, – Дик опередил Пауля. – Я просто… устал.

– Ну тогда отдыхай. У тебя был тяжелый вечер.

– И будет тяжелое утро, – усмехнулся Нуарэ. – Или теперь правила изменились, Макс? Насколько я помню, ты никогда не боялся выглядеть ханжой…

– Правила не изменились, – сказал Ройе, потирая запястья. – Разве что мы достигнем обоюдного согласия по вопросу о переносе сроков поединка в связи с состоянием здоровья одного из противников.

– Не достигнем, – оскалился Нуарэ.

Северин опустил оружие.

– Макс, а мы можем его просто пристрелить?

– Нет, – сказал Ройе.

– Нет, – сказал Дик одновременно с ним.

– Почему? – спросил Северин, повернувшись к ним обоим.

– Потому что у тебя есть сын.

– Потому что он мой!

Дик и Ройе снова дали ответ одновременно, переглянулись, опять посмотрели на Огату.

– Ты хочешь, – Огата скривился как от кислятины, и, подойдя к Ройе вплотную, почти прошептал ему на ухо, – чтобы я, потому что у меня есть сын, поручил дело мальчику, который немного младше Анибале?

– А почему нет, – подал голос Дормье. – Ты же отправил вместо себя Баккарин. Ты кого угодно подставишь, кургар безногий, чтобы не драться.

– Тихо, Северин, – Ройе перехватил Огату почти в рывке. – Ты же не хочешь покалечить его до поединка.

– Он секундант Нуарэ?

– Да.

– А ты?

Ройе кивнул на Дика.

– Уступи мне, – попросил Огата. – Уступи, а?

Ройе покачал головой.

– Я имею на это больше прав, чем ты, в конце концов, – хрипло проговорил Огата. – Мы ведь и в самом деле не можем отправить драться ребенка. Ты и я, ну?

– Твое главное право сейчас – не быть дураком и не изгадить все в шаге от победы, поддавшись эмоциям. Нельзя допустить вендетту между семьей Огата и семьей Нуарэ.

– Если все дело только в этом, – подала голос Хельга, – то можем пособить мы. Выведем сукина сына прогуляться в садик и прислоним к теплой стеночке. Наши семьи они будут искать до… короче, долго будут.

– Извините, – сказал Ройе с заметным раздражением в голосе. – Но это семейное дело, и наемникам не стоит вмешиваться.

– Ах ты законник хренов! Если мы наемники – а мы и вправду наемники – то кто этот пацан?

Дику уже надоел бардак. Он поднялся с кресла, свистнул в пальцы, и в наступившей изумленной тишине сказал:

– Я – Райан Йонои с планеты Сунагиси, воспитанный рыцарями Синдэна под именем Ричард Суна. И я вам всем говорю, что голова Мишеля Нуарэ принадлежит мне, и никому другому. Этот человек тяжко оскорблял женщину, которую я считаю своей сестрой, и дело не только в том похабном разговоре. Он восемь лет травил и унижал ее, и делал это по приказу вот этой вот дамы. Я не могу вызвать даму, потому что не бьюсь с беззащитными женщинами. Но жизнь Нуарэ – моя, потому что я – единственный из выживших с Сунагиси, кто находится здесь, на Картаго. Единственный родственник Баккарин. Господин Огата, помолчите пока, пожалуйста. Ваши права на его кровь был такими же как у меня – до полуночи. Но в полночь или около того мне пришлось убить шесть человек, каждый из которых был лучше господина Нуарэ. Если после этого я позволю кому-то другому наложить на него руку, я… я так и останусь не более чем наемным убийцей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});