Наследие - Кристофер Паолини

Было все еще довольно рано; солнце ярко светило сквозь мокрые от дождя ветви и редкие облака. Собственно, когда Эрагон вернулся в лагерь, они с Сапфирой хотели сразу же отправиться к скале Кутхиана, но Глаэдр настоял на том, чтобы Эрагон сперва поел и немного передохнул.

И вот теперь они наконец вновь стояли перед этой зубчатой скалой, и Эрагон чувствовал себя чрезвычайно уставшим от ожидания, как, впрочем, и Сапфира.

С тех пор как они назвали друг другу свои истинные имена, связь между ними, похоже, стала еще крепче — возможно, потому, что оба услышали в этих именах искреннюю любовь и привязанность друг к другу. Они, в общем-то, знали это раньше, и все же столь основательное доказательство еще усилило ощущение этой взаимной любви и близости.

Где-то к северу от скалы прокаркал ворон.

«Я пойду первым, — сказал Глаэдр. — Если это ловушка, мне, возможно, удастся ее обнаружить до того, как вы оба туда угодите».

Эрагон начал возводить мысленный барьер, чтобы Глаэдр мог спокойно произнести свое истинное имя, и Сапфира последовала его примеру. Но старый дракон сказал им:

«Не надо. Вы же назвали мне свои истинные имена, и теперь было бы только справедливо, если бы вы оба узнали и мое имя».

Эрагон переглянулся с Сапфирой, и оба сказали:

«Благодарим тебя, Эбритхиль».

И Глаэдр мысленно произнес свое истинное имя. Оно звучало, точно победоносные, царственные звуки труб, но в их пение диссонансом вливались горестные и гневные ноты, связанные с гибелью Оромиса. Имя старого дракона было длиннее, чем имена Эрагона или Сапфиры, и состояло из нескольких предложений, в которых содержалось как бы краткое описание его жизни, продолжавшейся несколько столетий. В этом имени, как и в этой жизни, были и радость, и горе, и бесконечные героические подвиги, и мудрость Глаэдра. Впрочем, в имени его отчетливо звучали и определенные противоречия и сложности, не позволявшие сразу понять характер этого дракона, суть его натуры.

Слушая, как звучит истинное имя Глаэдра, Сапфира, судя по всему, испытала то же смешанное чувство восторга и ужаса, что и Эрагон. Это имя заставило их обоих понять и почувствовать, до чего же они еще молоды и неопытны, как много им еще нужно пережить, чтобы иметь право сравнивать себя с Глаэдром, обладающим поистине неисчерпаемыми знаниями и опытом.

«Интересно, а каково истинное имя Арьи?» — подумал вдруг Эрагон.

Между тем имя Глаэдра никаких изменений в скале Кутхиана не вызвало.

Следующей была Сапфира. Изогнув шею и ступая грозно, точно кому-то бросая вызов, она вышла вперед и с достоинством произнесла свое истинное имя. Даже в дневном свете стало видно, как при этом замерцала, засверкала, точно звезды, ее чешуя.

Слушая истинные имена драконов, Эрагон почувствовал некоторую неуверенность относительно значимости своего собственного имени. Разумеется, ни одно из их истинных имен нельзя было назвать идеальным, и все же они не обвиняли друг друга в недостатках, а скорее признавали эти недостатки и прощали их.

И снова ничего не произошло.

Последним вперед вышел Эрагон. Холодный пот выступил у него на лбу. Понимая, что это может оказаться его последним деянием в качестве свободного человека, он мысленно произнес свое истинное имя, как это сделали и Глаэдр с Сапфирой. Они заранее договорились, что будет безопаснее не произносить своих имен вслух, чтобы уменьшить возможность того, что кто-то их подслушает,

И стоило Эрагону произнести последнее слово, как у основания остроконечной скалы появилась тонкая черная линия. Трещина!

Трещина пробежала по поверхности скалы футов на пятьдесят вверх и раскололась на две, образовав как бы две арки, расходящиеся в разные стороны и обозначавшие очертания двух широких дверных створок. А над этими арками один за другим стали появляться ряды иероглифов, написанных золотом — это был старинный способ магической защиты как от физического, так и от магического воздействия.

Как только очертания дверей стали видны отчетливо, створки распахнулись на невидимых петлях, сдирая верхний слой земли вместе с растениями, успевшими там вырасти с тех пор, как эти двери открывались в последний раз. За дверями открылся огромный сводчатый туннель, почти отвесно уходивший куда-то в недра земли.

Двери отворились и замерли; на поляне вновь установилась полная тишина.

Эрагон не сводил глаз с темного туннеля; душу его терзали самые мрачные предчувствия. Они нашли то, что искали, но он отнюдь не был уверен, что это все-таки не ловушка.

«Солембум не солгал», — сказала Сапфира, высовывая язык и пробуя воздух на вкус.

«Да, но что ждет нас внутри?» — ответил Эрагон.

«Этого места не должно было существовать, — заявил Глаэдр. — Мы спрятали на Врёнгарде немало тайн, но этот остров слишком мал для туннеля такой глубины, который вряд ли можно было построить так, чтобы об этом никто ничего не знал. Однако я никогда даже не слышал о нем!»

Эрагон нахмурился и огляделся. Они по-прежнему были одни; никто за ними не следил и не крался.

«А что, если этот туннель был построен до того, как Всадники превратили Врёнгард в свою обитель?» — спросил он.

Глаэдр ответил не сразу:

«Не знаю… Возможно. Во всяком случае, это единственное объяснение, которое имеет какой-то смысл. Но если это так, то строительство здесь велось очень, очень давно».

Все трое мысленно обследовали туннель, но ничего живого внутри не обнаружили.

«Ну, тогда вперед!» — сказал Эрагон. Во рту у него был кислый привкус, руки в перчатках стали влажными от пота. Ему было уже все равно, что они найдут в конце этого туннеля; он желал выяснить это раз и навсегда. Сапфира тоже явно нервничала, хотя, пожалуй, несколько меньше, чем он.

«Вперед! Выкопаем крысу, что прячется в своей глубокой норе!» — заявила она.

И они вместе шагнули в дверной проем и двинулись по туннелю.

Но как только последний дюйм хвоста Сапфиры скользнул через порог, двери у них за спиной захлопнулись с грохотом горного обвала, и тьма окутала их со всех сторон.

— О нет! Нет, нет, нет! — зарычал Эрагон, бросаясь назад, к дверям, и крича: — Наина хвитр!

Магический свет, разумеется, сразу же вспыхнул, освещая часть туннеля и внутреннюю поверхность дверей. Эта поверхность была абсолютно гладкой, без малейших зазоров, и сколько бы Эрагон ни бил и ни стучал по ней, все было бесполезно.

— Черт побери! Надо было подложить бревно или камень, чтобы не дать этим дверям закрыться! — Он страшно сердился на себя — надо было, конечно, вовремя об этом подумать!

«Ничего страшного, в крайнем случае мы их взломаем», — попыталась утешить его Сапфира.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});