Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

закона.

Наполеон в который раз был вынужден бросить свой народ в горнило войны…

Эйфория реванша быстро прошла. Дни, которые должны были стать для Бонапарта пиком всевластья, обернулись разочарованием. Он хотел мира, а взамен получил войну; мечтал избавить подданных от деспотии Бурбонов, но они ему не поверили. Император еще никогда не был так одинок, как в те пресловутые «Сто дней», обернувшиеся крахом надежд.

* * *

Если кошке показать мышиный хвост – только ее распалить. За хвостиком, знает каждый котенок, обязательно потянется вся мышь целиком. И кошка не успокоится, пока не разделается со всей добычей. Если дать льву кусочек мяса, он лишь недовольно скосит глаза. Кусочек – для шакала, льву подавай тушу!

Наполеон обошелся с Фуше крайне жестоко: не разглядев в нем льва, он отнесся к нему, как к шакалу, брезгливо вручив портфель министра полиции (к слову, в третий раз!). Фуше явно ожидал большего. Хотя бы… ну… возглавить внешнюю политику Империи. Не говоря уж о должности, которой совсем недавно кичился (будь он неладен!) хромоногий Талейран. А с Фуше – как с шакалом… Обидно.

Герцог Отрантский был достоин большего. Он не шакал, он – игрок. Азартный и страстный. И если бы г-на Фуше пригласили присесть за европейский игорный стол, где дипломатическая рулетка крутит-вертит судьбами монархов и целых стран, – вот тогда бы герцог Отрантский утер носы всем этим веллингтонам, меттернихам и блюхерам…

В этот раз кресло министра полиции унижало. Но еще больше унижал мерзкий герцог Ровиго, постоянно снующий перед глазами. Ровиго отныне – шеф всех жандармов; на самом деле – главный надсмотрщик за Фуше. Распоряжение Хозяина, чтоб служба медом не казалась… Наполеон, по-видимому, взялся за старое – навязать г-ну Фуше игру в кошки-мышки. Один неверный друг все-таки лучше, чем любой из верных недругов…

Стефан Цвейг: «…Для гения нестерпимее всего посредственность; и Наполеон, даже зная, что Фуше его обманывал, вместе с тем сознает, что тот его понимает. Как умирающий от жажды тянется за стаканом отравленной воды, так и Наполеон предпочитает услуги умного, хотя и ненадежного министра услугам министра верного, но недалекого. Десять лет ожесточенной вражды подчас непостижимее связывают людей, чем заурядная дружба».

А пока приходилось работать. Бурьенн был прав: гоняться за Фуше себе дороже. Поймать не поймаешь, но обязательно начнешь оглядываться. У Фуше нет друзей, у него только враги. И он не прощает обид.

Вот перед ним один из тех, кто пытался не так давно его поймать. Сидит напротив и даже пытается корчить улыбку. И очень надеется, что вчерашняя подлость уже давно позабыта. А потому извиняется – и раз, и другой. В голосе человечка неуверенность и страх. И неважно, как там его звать – Ксавье, Бувье… Для Фуше у всех этих типов лицо одного человека – того, кто гнал его, будто зайчишку: лицо экс-министра Бурьенна.

Десять тысяч или все-таки двадцать? Эта мысль сейчас была единственной, не дававшей человечку покоя. И решив, что двадцать в виде взятки за свободу будет, пожалуй, сообразно содеянному, бедолага немного успокаивается.

– Убирайся… – шипит, как разъяренный кот, Фуше, даже не взглянув на человечка.

– Хотел уточнить, Ваша светлость… – мямлит, разволновавшись, тот. – Уточнить насчет… э-э… э-э…

– Я подумаю, – быстро реагирует Фуше. – Зайдите на неделе. А теперь…

Министр полиции во время разговора так и не поднял головы. Он просто указал пальцем в сторону широкой министерской двери из красного дерева…

Бывший враг никогда не станет другом. Но, обладая властью, врага можно оттолкнуть или приблизить. Приятнее всего, конечно, растоптать. И все же глупо торопиться. Перед тем как отправить корову на убой, ее нужно как следует подоить. И выдоить до самой капельки…

* * *

Когда кому-то плохо, обязательно найдется рядом тот, кому хорошо. Несмотря на несбывшиеся амбиции, хорошо в те дни было лишь одному человеку – министру полиции Фуше. Когда времени в обрез, лениться некогда. Никто не заметил, что Хозяина стало два: Наполеон и Фуше. Правда, об этом не знал лишь один Император. Причина заключалась в том, что до монарха далеко, а до министра ближе. С какого-то времени между Бонапартом и всеми остальными появилась стальная паутина, в центре которой восседал Паук. Или серый кардинал, кому как нравится. Доверенные лица от Людовика – к Фуше; гонец из Вены – опять к Фуше; шпион из Лондона – к нему; ну и всякого рода партийцы (от роялистов до республиканцев) – исключительно к г-ну Фуше. Всеобщая суматоха сбила с ног всяк и каждого, даже самого Бонапарта. Но только не Фуше: хаос – стихия Паука! Заблудшие толстосумы-жуки, жадные дельцы-короеды, одуревшие от денег жирные шмели – все, все туда, в объятия паутинных струн, где каждого поджидают ненасытные цепкие лапки…

И пока растерявшийся (впервые!) Бонапарт бродит по гулким залам Тюильри, Фуше действует! Все только к нему. И от него. Туда-сюда, туда-сюда… Это мечутся тайные агенты секретной канцелярии министра полиции, его личные эмиссары. Туда-сюда, туда-сюда… Из Парижа к Веллингтону и обратно. К Меттерниху в Вену и назад. От Талейрана в столицу – и снова к нему. Туда-сюда, туда-сюда…

Оказывается, Европа нынче доверяет только г-ну Фуше. Ведь Наполеон вне закона. Все тянутся только к «пройдохе Фуше». Выясняется, лишь он «в законе». Фуше – Хозяин. Ведь Бонапарт ненадолго. И об этом твердит сам Фуше. Император пришел – и уйдет. А как быть остальным – вам, и вам, и даже вам, что сжались в дальнем уголочке?.. То-то, придется как-то договариваться. Палата пэров – и та притихла. Дай корсиканцу волю – он всех в бараний рог, раздавит! Где вы, г-н Фуше? Уж извините, выручайте!..

Ламартин: «Из всех уцелевших со времени Конвента он один сохранил свою энергию и не утратил свою отвагу. Будучи зажат благодаря своей смелой игре в жестокие тиски между нарождающейся тиранией и воскресающей свободой, с одной стороны, и между Наполеоном, приносившим в жертву своим личным интересам интересы отечества, и Францией, не желавшей идти на гибель ради одного человека, с другой стороны, Фуше запугивал императора, льстил республиканцам, успокаивал Францию, подмигивал Европе, улыбался Людовику XVIII, вел переговоры с европейскими дворами и политическую игру с господином Талейраном и своим поведением поддерживал общее равновесие».

Хотя самому Наполеону виделось все по-другому. «Я знал только одного действительно совершенного предателя: то был Фуше», – скажет, вспоминая о нем на острове Святой Елены, Бонапарт.

А вот слова Фуше в адрес своего господина: «Не я предал Наполеона, а Ватерлоо».

Наверное, хорошо, что сам Наполеон этого никогда