Фуршет в эпицентре рая - Мария Ч. Павлих

из виду.

В этот момент на них в упор наткнулся маленький юркий человек. Было очевидно, что сделал он это намеренно.

— Профессор! — воскликнул он панибратским тоном, как будто встретил старого друга. Мои поздравления, — воспитать такую дочь! Дорогого стоит!

Слова произносились с издевательским пафосом, профессору потребовалось три секунды чтобы понять что перед ним сексот — секретный сотрудник Братства. Учёный решил не реагировать на унижения и равнодушно наклонил голову, давая понять, что принимает поздравления.

— Не хочу вас долго задерживать, — продолжал сексот. Завтра в девять утра у подъезда будет ждать машина. Хотел лично удостовериться, что Ваша дочь будет на месте.

Сексот пристально посмотрел на профессора. Потом перевёл взгляд на Элис. Они молчали. Профессор понял, что последняя фраза была сказана ему, как предупреждение. Ответственность за отъезд дочери теперь возлагалась на него. Сексот выждал паузу, его лицо резко изменилась. Ему явно не понравилось, что в ответ не прозвучало ничего, кроме звенящей тишины.

— Быть! — рявкнул он, как будто неожиданно выстрелил в затылок.

Это уже был приказ. Сексот ушёл не прощаясь, толкнув учёного плечом. Удар развернул профессора в сторону девушки, — она бесследно исчезла.

Элис взяла отца за руку.

— Я видела его раньше, — сказала она морщась от отвращения. — Он подходил ко мне с такими же дурацкими поздравлениями, когда я лежала на носилках перед кафе.

— В этой стране по наследству передаётся либо власть, либо повестка в прокуратуру, — подумал профессор и обречённо обнял дочь.

XVIII

Профессор заснул только под утро. После разговора с Ноем прошло две недели. Тогда ему казалось что у них с Элис ещё куча времени. Он всё разложит по полочкам, всё успеет обьяснить, ответит на вопросы, на которые сам не знал ответов. Но завтра утром её уже забирали в Терема. Он больше не поговорит с дочерью. Может быть не поговорит уже никогда. Братство отнимало последнее, что осталось. Было ещё здоровье, с которым бы он с лёгкостью расстался, лишь бы не забирали дочь.

Он вспомнил отца белокурой девочки на площади, — человек в чёрном плаще шёл на явную смерть, замахнувшись на самого Папатриарха, лишь бы отстоять свою семью. Сейчас его пытают в “Кричащей Тишине”, — главной тюрьме Братства. Его жена держалась за ребёнка до последнего, пока ей не отрезали конечности. Она вступила в бой голыми руками, не задумываясь о последствиях.

Ночь наводила профессора на сумрачные мысли, — смог бы он взять в руки стальной прут и убить им хмыря, который столкнулся с ними на площади? А потом всех остальных, кто посмеет приехать за его дочерью? Что может остановить человека от подобного поступка? Профессорская степень, присвоенная теми же людьми, которые хотят отнять у него дочь? Четкое осознание последствий? А может страх, совесть, решительность имеют конкретный химический состав и у многих людей нервная система просто не способна запустить реакции на клеточном уровне для их образования?

Профессор вдруг вспомнил, что по одной из версий, бомбист, пытавшийся взорвать кафе, где была Элис, приехал на место теракта на такси. Что если таксист понял кого везёт, но не смог преодолеть свой страх и привёз смертника прямо к намеченной цели? Если бы он знал, что везёт террориста в кафе, где сидит его дочь, то наверняка нашёл бы выход.

Засыпая профессор решил, что отложит решение до утра. Он проснётся с ясной головой, за несколько часов до приезда сексота и ещё раз всё обстоятельно обсудит с дочерью.

Элис разбудила профессора за час до приезда правительственной машины.

— Папа, нам скоро выходить, — сказала она, как будто они опаздывали в зоопарк.

— Да, уже собираюсь, — засуетился профессор.

Он чувствовал, что не сможет сдержать эмоций, если поймает взгляд дочери; хотелось закрыть глаза и промотать время на много лет назад, когда он поставил собственные амбиции выше интересов семьи и остался в Братстве работать на правительство.

Элис засовывала в рюкзак любимые игрушки, профессор не мог на это смотреть. Они бросили бессмысленные сборы и вцепились друг в друга, как двое влюблённых перед вынесением смертного приговора. Это была последняя попытка остановить время.

Черная машина, больше похожая на катафалк уже ждала внизу. Они вышли на улицу, профессор обернулся, словно просил помощи у соседей в последней надежде спасти дочь. Жильцы молча припали к решётчатым стёкла, как арестанты, провожающие соратников на виселицу.

Охранник, сидевший рядом с водителем, открыл им заднюю дверь. В салоне уже находился сексот, с которым они встретились на площади вчера вечером. Он похлопал рукой по сиденью, как будто звал в кабину любимую собаку. Они сели рядом, как провинившиеся домашние питомцы. На спинке кресла висел портрет Главнокомыслящего, по периметру лобового стекла блестели серебряные монетки с изображением лидера державы, сидящего на конном роботе, как на гимнастическом козле.

— Через двадцать минут будем на военном аэродроме, — сказал сексот, обращаясь к профессору. Даю пять минут на прощание с дочерью.

Профессор не удостоил хмыря ответом и взял Элис за руку. Он знал, что ублюдка раздражает его молчание. Это была единственно возможная месть за унижение, которое профессор испытывал последние пятьдесят лет и двадцать минут, пока они ехали до аэродрома. Машина остановилась, охранник открыл им дверь. В ста метрах от машины они увидели вертолёт.

— Пять минут, — издевательски подмигнул сексот и отошёл от профессора, намеренно толкнув его плечом.

Элис бросилась к отцу. Он обнял её ещё сильнее, чем в день теракта, когда они стояли в оцеплении около кафе Барро.

— Время! — гавкнул хмырь.

Охранник грубо тронул Элис за плечо, профессор ослабил объятия и отпустил дочь. Она направилась к вертолёту, сексот с охранником шли вплотную и скалились, как дикие собаки, стащившие добычу у старого больного льва. Все трое сели в кабину, заревел мотор.

Профессор вздрогнул. Он вспомнил чёрный плащ, прут, отрезанные пальцы рук, красную ковровую дорожку Папатриарха. Элис уже не было рядом, — она протягивала руки из вертолёта, как маленькая девочка, украденная жлобом-спецслужбистом во время визита духовного лидера в геттополис. Внутри что-то щёлкнуло и оборвалось, — профессор рванулся к дочери в приступе панической атаки, словно хотел поймать вертолёт руками. Водитель догнал его, сбил с ног и с садистским удовольствием вдавил лицом в асфальт.

Элис стала маленькой точкой в мутном небе Великого Братства. Через минуту горизонт вычеркнул её из жизни профессора.

Глава II

I

Элис не могла видеть, как отец корчился на земле в припадке безумия, пытаясь схватить руками вертолёт, — хмырь посадил её с противоположной стороны от входного люка, рядом с крошечным иллюминатором. Охранник сел слева, сам сексот расположился напротив. Откинув