Дети богов (СИ) - Мария Двинская

— Простите, пожалуйста, что разбудила, — произнесла фигура, заметив, что я смотрю на неё. — Мне кажется, что внизу забрались воры, а в доме других мужчин нет.

Я, наконец, признал Ефросинью Матвеевну, хозяйку дома, где снимал комнаты. Обычно наше общение ограничивалось короткими приветствиями " — Доброе утро. — И вам хорошего дня. — Десята заканчивается. — Завтра принесу оплату». Тишина затянулась. Я пытался убедить себя, что уже не сплю (верилось с трудом), женщина, кутаясь в платок, ждала ответа. Со вздохом я сел и быстро вскочил в штаны, брошенные вечером у постели. В темноте и спросони чуть не перепутал правый сапог с левым и, стараясь не шуметь, спустился на первый этаж, на ходу застёгивая автоматически захваченную рубаху. Я мог и отказаться. Когда Ефросинья Матвеевна выдавала мне ключи, она сообщила довольно большой список с моими правами и обязанностями, вроде «не водить в дом девиц, если с ними не помолвлен» или «оплата раз в десяту, тогда же смена белья» даже «не мочиться в окно, тем паче если под ним кто‑либо есть». Видимо, были уже прецеденты. Но вот пункта о ночном поиске вора я что‑то не припомнил. К сожалению, нас с Фером считали горцами, то есть храбрыми, сильными и крепкими людьми, которые не испугаются ночного вора и не поленятся проверить дом, особенно, если этого просит женщина. Ну почему я не похож на обычного крестьянина, у которого верхом героизма было сложить за спиной неприличный жест сборщику налогов, пока тот не видит? Спал бы себе спокойно, а хозяйка за стражей позвала.

Я спустился на первый этаж уже окончательно проснувшимся. В доме было темно — ставни плотно закрыты, чтобы не пропустить зимнюю стужу, а свечи по ночному времени погашены. Может, постоять у лестницы, а потом сказать, что всё в порядке и вор только показался? Я оглянулся. Наверху, на краю лестницы слабо выделялся вслушивающейся в ночную темноту силуэт хозяйки дома, подсвеченный тусклым огоньком свечного огарка. Нет, она поймёт, что я ничего не сделал.

Медленно, ощупывая руками встречающуюся на пути мебель, я обошел гостиную. Вроде пусто. Оглянулся на лестницу. Стоит ещё. Для очистки совести заглянул в столовую. По дальней стене скакнул желтый лучик света. Зараза! Я, как идиот, даже свечу не взял, в потёмках стулья считаю, а он с потайным фонарём пришёл!

— А ну, кто таков и чего надо? — мой окрик заставил лучик вздрогнуть и метнуться в мою сторону. Яркий свет прыгнул мне на лицо и резанул по глазам. Я успел только поднять руку, закрывая глаза от ослепления. Почти сразу же меня грубо оттолкнули в сторону и, судя по звуку шагов, вор, уже не таясь, побежал к двери на улицу.

— Собака серая, — сквозь зубы прошипел я и рванул за ним следом. Слабая позёмка старательно заметала следы, но вор не успел убежать далеко. Зимняя одежда мешала ему и я постепенно догонял. Несколько раз вор оглядывался, но, видя не отстающую погоню, запаниковал и пропустил сворот в переулок, где мог бы легко скрыться от меня. Мы пробежали мимо городской стражи, чрезвычайно оживившейся при нашем появлении.

— А ну стой! — погоня завела в тупик. С двух сторон — глухие стены домов, с третьей — высокий забор. Я стоял в нескольких шагах от вора, уперев руки в колени и переводил дыхание ледяным воздухом. Пока бежал, не обращал внимания на такие мелочи, как лёгкие штаны и отсутствие тёплой куртки, но теперь не отказался пробежаться назад до дому. Вор стоял в похожей позе, мешок с награбленным опустил на землю и придерживал одной рукой.

— Сдавайся, — слова облаком пара вырывались в холодный воздух.

— Неа, — вор отрицательно мотнул головой и без предупреждения бросил в меня мешок. От неожиданности я повалился ничком в снег, обеими руками схватившись за мешок. Пока я поднимался, вор успел вскарабкаться на забор и спрыгнуть по другую его сторону. В азарте погони я бросился за ним, но грубый оклик заставил остановиться. В тупик забежала стражеская тройка, привлечённая нашим бегом.

— Стоять! Медленно развернись, без фокусов! — на меня наставили один арбалет и два коротких меча. — Что тут у нас? — один мечник поднял мешок и заглянул внутрь.

— Гля, да мы вора поймали!

— Я не вор!

— Не вор, — протянул стражник, запуская руку в мешок, — а что на это скажешь? — из мешка на свет одинокого факела, принесённого стражей, появилась позолоченная статуя Деборы, богини покровительницы домашнего очага, плодородия и женщин в целом. Ещё вечером она стояла на каминной полке в столовой.

— Статуя это. Богини. Взята из дома Ефросиньи Матвеевны, — я отвечал короткими предложениями, как идиоту. — Живу я там. За вором гнался. Он сбежал.

— За вором, — снисходительно ответил стражник, возвращая статую в мешок. — А я вот что тебе скажу: сам украл, а теперь сказки лепишь! — он завязал мешок и подошел ко мне вплотную. Второй мечник встал с другой стороны.

— Стал бы я красть в таком виде!

— А почему и нет? — стражник достал из кармана веревку и, связывая, заломил мне руки назад. — Разделся не шуметь, да с подельником не поделили что. Ну что, в подвал пока посадим, а утром разберемся?

— Да вы сейчас сходите, хозяйка подтвердит! — идти куда‑то по морозу мне совсем не хотелось.

— Чего честных людей будить? Вот с утра и спросим, — меня грубо подтолкнули в спину, принуждая идти с конвойными.

— Хоть куртку какую дайте, холодно же! — остатки набеганного тепла уже давно унёс с собой ветер и рубаха с налипшим при падении снегом совсем не бодрила. Набирающая силу метель прижимала холодную одежду к телу.

— Нечего было по чужим домам шариться! — чувствительный удар кулаком в поясницу чуть не опрокинул меня в сугроб.

— Да не вор я!

— Вот завтра и узнаем, — ещё один удар, но уже с другой стороны, выбил желание продолжать разговор.

К счастью, сторожевой участок оказался совсем недалеко, но мне казалось, что между тремя стражниками иду не я, а кусок мороженого мяса. Даже пар дыхания почти исчез. Меня провели по короткой лестнице в полуподвал, поделённый каменными стенами на небольшие камеры, отделявшиеся от коридора толстой решёткой. Мне развязали руки и грубо втолкнули в одну из этих камер. Низкое и широкое окно, почти под самым потолком, забранное толстыми железными прутьями, и закрытое на зиму ставнями, скрывалось высоким сугробом, пропускающим лишь слабый ветерок из уличной метели.

Оставшись один, я растёр холодными руками лицо и ноги. Вроде обошлось без обморожения, но пальцы всё равно плохо слушались. В камере было холодно. Пушистая изморозь белым треугольником заняла верхний угол. Я принялся ходить по камере, разгоняя кровь и стараясь согреться движением. Через часа полтора я почувствовал, что очень устал и совсем не согрелся. Голова стала тяжёлой, сильно хотелось спать. Я сгрёб кучу соломы, изображавшую лежанку, подальше от окна, свернулся на ней в плотный клубок и забылся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});