Виктория - Ромен Звягельский

Каменские жили по соседству. Вечером Вика отпросилась у матери, переплела косы и, накинув кофточку, побежала под горку, потом на повороте спустилась по земляной дорожке напрямик вниз, между двумя каменными домами, в которых располагались учреждения, выбежала на улицу Радио и поднялась в дом Софьи Евгеньевны.

Ася в теплом свитере и толстых мальчиковых штанах, сидела в дальней комнате за столом при зеленой лампе. Вику направили к ней, через гостиную, где под абажуром хороводили черные резные стулья, а возле стенки под темным ковриком стоял диван с высоченной кожаной спинкой. Ася подняла на нее желтые глаза, такие желтые, как вода на репинской картине, улыбнулась тонюсенькими складочками возле губ.

— А я рисую, уже заждалась тебя, будем пить чай?

У Аси был приятный бархатный голос, она разговаривала, как взрослая. Несмотря на свою хрупкость, она была самоуверенна и немного властна.

— Можно я тоже попробую, — попросила Вика, — Они дорогие?

— Дать тебе лист, — Ася с готовностью подвинула к ней коробочку с красками и принесла большой белый ватман, — нарисуй, что хочешь. Сначала лучше размочить бумагу. Акварель воду любит. Вот кисточки: пошире для фона, мелкие для прорисовки деталей.

Перед девочкой лежал бугристый лист альбома, на котором ярким зелено-желтым пятном узнавалась груша на белом блюдце. На заднем фоне виднелась оконная рама, а за рамой лес и небо.

— Красиво. У меня так никогда не получится. Я все больше карандашом.

— Научишься. Конечно, немалую роль играет талант, но научиться можно.

Вика вдруг испугалась опростоволоситься, схватила спасительную лучинку с грифелем в сердцевине и притихла, рисуя портрет Аси.

— У тебя уже была первая любовь? — неожиданно спросила Ася, испытующе глядя на Вику, — Расскажи. Вообще, откуда вы?

Вика дернула плечом, раздумывая, было ли все то, что она испытывала в Темиргоевской, первой любовью, но ничего не решила, потому что уже не знала, а была ли вообще Темиргоевская, Плахов, Юрка Толстой и ее несмышленое детство…

Девочки стали чаще выходить на натуру, а вскоре отец Аси, маленький дохлый, как все их семейство, плешивый врач Верхне-ходжокской поселковой больницы, Марк Семенович Каменский смастерил для них большой тяжелый этюдник: ящик на трех ногах, который девочки переносили через дорогу и устраивали под деревом, во дворе одного из каменных учреждений.

Вика рисовала чаще гуашевыми красками, все теперь в ее семье заботились о том, чтобы у нее всегда были в наличии краски и карандаши, а Ваня персонально заготавливал для сестры бумагу. Ближе к лету Вике разрешили разузорить боковую стену сарая, отродясь некрашеного рукой человека.

Как раз в тот день, когда Вика добралась до сарая, купив несколько банок с синей, красной, белой и зеленой красками в скобяной лавке, а Ася, забросив портфель домой, прибежала помогать ей, Ваня принес домой какую-то коробку и поздоровавшись с девчонками, быстро прошел в дом.

Он теперь пригибался, входя в низенький проем, отросли его соломенные кудри, сестра все потешалась над ним, сравнивая свою маленькую ножку с его огромной ступней. Вика поднялась с колен и побежала в дом, глянуть: брат выкладывал на стол какой-то конструктор.

Вошедшая Ася сказала, что знает: это самодельный фотоаппарат, полуфабрикат, так сказать.

— У меня есть один такой будильник, я его сама собрала, тоже из деталей.

Ваня усердно расставлял части корпуса, заглядывая в инструкцию. Ася, перегнувшись через стол, возлежа всем своим нежным стебельком на этом столе, подставляла к нему деталь за деталью.

— Я начинаю, — крикнула, уходя, Вика.

Впрочем, она не стала больше звать подругу, она вдруг почувствовала, что Ася хочет остаться в доме, с Иваном.

— Ты, Вика, похожа на горлицу, — смеялась через час Ася, обнаружив Вику, с красным масляным пятнышком на носу и синими разводами на скулах, Ай, нет, на снегиря.

— А ты на цаплю! Ну, не обижайся, не обижайся. Цапли они ведь лягушек едят, значит, ты похожа на француженку, мадам, вы давно к нам из Парижа?

Полусгнивший, покосившийся сарай, в котором жили три несушки и весенний выводок цыплят, был, очевидно, шокирован не меньше Ивана, вышедшего на девичий смех. Стена сарая была покрашена в белый цвет, по которому плыли сиреневатые облака, а внизу паслись синие коровы и вставало красное солнце. Все это было растушевано, оттенено, старательно выведены были зеленые елки по краям горизонта. Сарай даже как-то выпрямился, приосанился и по-новому кудахтал, вроде и не куры в нем жили, а какие-нибудь королевские птеродактили.

— Батя прибьет! — загадочно проговорил Иван и, заранее пригнув голову, пошел в дом, позвал изнутри, — Кто фотографироваться хочет?

Они побежали в дом, визжа и отталкивая друг друга. На столе стоял собранный аппарат.

— Пленки только нету. Покупать надо. Батя не даст.

— Строгий он у вас, — расценила Ася, — мой все деньги на нас с мамой тратит. Вот вчера масляные краски купил: двенадцать цветов.

— Как же он их дотащил-то, это ж во! — Вика расставила руки пошире, показывая, сколько банок краски должно было быть.

— Это же художественные краски, — улыбнулась Ася, — они в тюбиках, в баночках, понимаешь?

Вика не слышала ее. Она просунула свой маленький носик внутрь фотоаппарата и застыла от восторга. Там, внутри, на стеклышке перевертышем стояла их комната: два окна, белые стены, рушники и Ася, маленькая, волшебная, играющая всеми цветами радуги.

— Какой цвет! — прошептала она завороженно, — Вот бы нарисовать таким цветом!

Весь июнь они рисовали старую разрушенную церковь, которая стояла в конце Асиной улицы, возвышаясь обрубком колокольни прямо над обрывом.

— Там твой отец работает? — спрашивала Ася, показывая синим пальцем вниз, на реку?

— Хочу купаться, — кряхтела Вика, отлепляя от спины кофточку, — вот первую прорисовку сделаю и пойдем на пляж, ага?

— Мне нельзя, ты же знаешь. Загорать нельзя, купаться нельзя, острое нельзя, сладкое нельзя, рожать, — она скрипнула зубами. — тоже нельзя.

Ася посерьезнела, подцепила на кисточку горку охры, облепила ею розовое пятно церковной стены на картонке.

Здесь было всегда безлюдно. Они никогда не забирались внутрь, но всегда с благоговением обходили церковь по самому краю холма. С той стороны лежали в земле поросшие травой кресты, оставшиеся здесь с позапрошлого века.

— Церковь Успения Пресвятой Богородицы, что в Ходежах, — по слогам читала Ася. — Это церковь нестарая, видишь такие формы проектировали в начале девятнадцатого. А кресты гораздо старше. Кто там под ними?

Каменские приехали в Ходжок из Армении. Но поскольку и там они жили недолго, акцента у Аси совсем не было, она говорила тихо, лепетала почти.

— Говорят, тут засыпанные пещеры, а на этом месте раньше был монастырь. В тех ходах монахи-отшельники жили, как отец Сергий.

— А я не читала, — смущенно сказала Вика, — некогда.

Она была деятельным человеком и потому никогда ничего не успевала, зато у нее было множество планов, осуществи она часть которых, стала бы она уже в юности выдающейся личностью.

В тот день Иван увязался с ними, предложил дотащить этюдник. Его загорелый голый торс виднелся невдалеке, в траве. Он жмурясь на солнце, грыз травинку:

— Ух, девчонки, гляньте, кажется мне или впрямь три самолета летят.

— Может птицы?

— Самолеты, — Вика первая услышала гул моторов, — А чего тут такого!?

Они внимательно следили за черными крестиками в небе, пока те не стали выплевывать на землю бомбы.

Через пять минут в долине реки стали взрываться дома, плотина, мост, потом взрывы смолкли на несколько минут, последний же раздался где-то на взгорье. Все вокруг сотрясалось, но ничто вокруг не менялось, это еще была их старая вековуха-церковь, их Верхний поселок, их сосны, их небо. Только разрывы, сирены и осыпающиеся где-то дома, раскаты бомбовых ударов, похожие на шаги демона, от которых вздрагивала земля.

«Наша хата, — пронеслось холодком по позвоночнику, — Мама!»

Вика схватила Асю, растерянно вертящую головой, делающую неосознанные мелкие шажки к обрыву, вытягивающую шею, надувающую губы в обиде на кого-то невидимого, несправедливого. Вика увела ее насильно, мягко, подтолкнула к обочине поляны, в траву, сама упала при очередном взрыве, разбила о камень колено, тут же сверху навалился Иван, по-мужски накрыв их своими руками.

— Нет, это что это? — кричала Вика, — Ваня, это кто? Почему они? Мы же свои, наши? Это ошибка, Ваня?

Иван, прижимавший обеих девчонок к пышной траве, дышавшей жаром, с мошкарой и паутиной, наконец-то принял руку, выпустил Вику. Ася не шевелясь лежала в траве, глядя на него круглыми от ужаса глазами.