Шанс на миллион долларов - Наталья Александрова

– Простите, мадам, вам уже лучше? – вторгся в ее безрадостные мысли настойчивый голос сотрудника банка.

Инна поняла, что он вежливо намекает на то, что ей пора покинуть банк и не отрывать людей понапрасну, раз счет ее пуст.

– Да, конечно… я ухожу… Только, если можно, не могли бы вы дать мне выписку о состоянии моего счета… Сальдо или что-то в этом роде…

– Разумеется, – не моргнув глазом, согласился клерк, хотя обычно клиенты не обращались к нему с просьбой подтвердить нулевое сальдо на своем счету.

Он протянул Инне листок с распечаткой и с облегчением проводил до дверей странную нервную клиентку, от которой можно было ожидать чего угодно. Не дай бог, в обморок грохнется или истерику устроит – возись с ней потом!

Инна не помнила, что делала до обратного вылета. Кажется, она просидела все время в своем маленьком неудобном гостиничном номере. Когда до самолета осталось два часа, она, как автомат, спустилась к стойке портье и расплатилась. Портье вежливо осведомился, довольна ли она номером, и огорчился, что она пробыла у них так недолго. На улице Инна остановила такси – ей опять попался уже знакомый болтливый киприот. Он тоже удивился ее быстрому возвращению, начал болтать, как это делают все таксисты в мире, но Инне было не до разговоров. Таксист обиделся и замолчал.

В самолете соседом Инны оказался высокий пожилой священник с проницательным взглядом темных выразительных глаз. Когда самолет набрал высоту и лег на курс, священник обратился к Инне на хорошем русском языке:

– Простите, что я нарушаю ваш покой, но я заметил, как вы расстроены. Вы, конечно, можете сказать мне, что это не мое дело, но я всю жизнь, сколько себя помню, занимаюсь в основном не своим делом. Позвольте представиться: Гвидо Монигетти.

– Инна Казакова, – механически ответила женщина.

– Очень приятно. Думаю, вам станет легче, если вы расскажете мне, отчего же так расстроены. Мне часто посторонние люди рассказывают о своих несчастьях. Бывает, удается чем-то помочь – мои собственные возможности невелики, гораздо больше возможности Церкви, – но человеку становится иногда легче просто от того, что он рассказал о своем горе.

Инна действительно заговорила со священником. Она не стала говорить ему об истории с деньгами, о Светлане Анатольевне – это было бы разглашением чужой тайны, но она рассказала ему о своем сыне, о том, каким он вернулся с войны, как она пыталась помочь ему, боролась за его жизнь и рассудок…

Священник слушал очень внимательно, ни разу не перебил, и по его глазам было видно, как он заинтересовался рассказом и как сочувствует ее горю. Инна закончила рассказ, замолчала и поняла, что ей стало легче, пусть ненамного.

– Я понимаю всю глубину вашего горя, – начал священник, – война приносит несчастья в каждую затронутую ею страну. Прошу вас, дайте мне ваш адрес и номер телефона. Возможно, мне удастся что-нибудь сделать для вашего сына…

– Простите, как вас принято называть…

– Неважно, называйте как хотите.

– Простите, святой отец, вы же совершенно меня не знаете, и я вас не знаю. В наше время родственники и то не очень друг другу помогают…

– Очень печально, что вы так думаете. Наверное, вам не повезло, долгие годы вас окружали черствые, бездушные люди.

Священник протянул Инне визитную карточку. Карточка была напечатана по-английски и еще на каком-то иностранном языке, вероятно на латыни. Инне удалось понять только имя священника и еще слова «Общество Иисуса». Она с интересом и недоверием взглянула на своего соседа:

– Вы – иезуит?

– Да, я принадлежу к «Обществу Иисуса».

– Надо же! Я думала, что иезуитов уже нет. Я про них читала только в романах Дюма.

– Что вы! Наше «Общество» – один из важнейших и мощнейших институтов Церкви, мы традиционно занимаемся образованием, здравоохранением и благотворительностью, финансируем и поддерживаем собственным трудом тысячи школ, сотни колледжей и больниц, десятки университетов по всему миру.

– Где вы так хорошо изучили русский язык?

– Я изучал русский в молодости в Калифорнийском университете, позже много работал в Америке среди русских эмигрантов, а в годы перестройки – в Москве. Сейчас я лечу с богословской конференции на Кипре в Санкт-Петербург, где должен встретиться с группой православных священнослужителей. Как бы то ни было, я прошу вас позволить мне записать ваш адрес и телефон, возможно, мне удастся что-то сделать для вашего сына.

Инна неуверенным движением вырвала листок из своего блокнота, написала на нем телефон и адрес и дала священнику. Кто его знает, сможет ли он помочь бедному Павлику? Но вреда от него точно не будет…

В аэропорту они распрощались, и Инна выбросила Гвидо Монигетти из головы. У нее и без того хватало забот, в данный момент она больше всего беспокоилась о том, как обойдется с ней Светлана Анатольевна, узнав об Инниной неудаче.

Светлана ждала ее в кабинете за своим столом, храня на лице непроницаемое и холодное выражение. Увидев в дверях Инну, она совершенно не изменила выражения лица, не поздоровалась, но, протянув руку ладонью вверх, повелительно произнесла:

– Ключ.

– Понимаете, Светлана Анатольевна… – Набрав в легкие воздуха, Инна, будто бросившись в прорубь, выпалила на одном дыхании: – Делайте со мной что хотите, но денег там нет!

Вот теперь Светлана Анатольевна изменилась. Ее красивое холеное лицо побагровело, перекосилось, мгновенно утратило свою привлекательность, покрылось отвратительными пятнами. Она схватила со стола пластмассовую подставку-органайзер со вставленными в нее ручками, карандашами и прочей канцелярской мелочью, яростно швырнула органайзером в Инну, не попала, что еще больше разьярило ее, и, как дикая кошка, не то завизжала, не то зашипела:

– Что значит нет денег?

– На этот счет деньги не поступали.

– Ты стерва, дура, дрянь безмозглая! Ты меня что – обмануть вздумала? Ты – меня?!! Да ты понимаешь, кто ты такая? Ты – грязь у меня под ногами! Я тебя!.. Ты представляешь, что я с тобой сделаю?

Глаза ее стали более осмысленными, целенаправленная слепая ярость сменилась в них холодной собранной жестокостью, в голосе стало меньше кошачьего визга и больше змеиного шипения:

– Ты представляешь, что я сделаю с твоим чокнутым сыном?

Этого Инна не перенесла. Она шагнула к Светлане, подошла к ее столу, оперлась о него обеими руками и, уставившись на Светлану взглядом, полным решимости и способным воспламенить горючие вещества, прошипела почти так же, как сама Светлана:

– Павлика сюда не вмешивай! Только попробуй его пальцем тронуть! Я тебе глаза выцарапаю! Я тебя собственными руками задушу!

Светлана Анатольевна встряхнулась, огляделась и словно протрезвела:

– Инна, что на Кипре? Объясни толком!

Инна пришла в себя не так быстро. Потом она вынула из сумочки банковскую распечатку и протянула ее Светлане Анатольевне:

– Взгляните. Сальдо нулевое. Деньги на счет не поступали.

Светлана Анатольевна внимательно прочитала листок и бросила его на стол.

– Так, значит, деньги ушли не на Кипр… – протянула она задумчиво. – Ну что ж, разберемся.

Снова подняв глаза на Инну и как будто удивившись, что она все еще здесь, Светлана произнесла внешне спокойным голосом:

– Можешь идти домой. У тебя, верно, дел домашних накопилось за время отсутствия.

Инна сухо поблагодарила ее и вышла. Она удивилась, что Светлана ее отпустила среди рабочего дня, но решила, что та чувствует себя виноватой из-за Павлика – не надо было его упоминать. Как только за ней закрылась дверь, Светлана Анатольевна нажала одну из кнопок на своем столе и сказала в микрофон:

– Зайди!

Открылась дверь, которую обычные посетители ее кабинета считали дверцей стенного шкафа, и вошел человек, увидев которого один раз, трудно было забыть.

Он был среднего роста, но очень плотный, тяжелый и неповоротливый. Его узкий лоб, с выпуклыми, как у неандертальца, надбровными дугами, был весь покрыт жесткими курчавыми черными волосами почти до самых глаз – маленьких, глубоко посаженных, жестоких. Лицо его было покрыто густой черно-синей бородой, а левую щеку пересекал кривой багровый шрам.

Войдя в кабинет, он безмолвно остановился и выжидающе посмотрел на Светлану Анатольевну.

– Инну ты знаешь. Где живет – тоже.

Она не ждала ответа, но Муслим утвердительно кивнул.

– Пойдешь к ней домой. Позже, чтобы тебя никто не видел. Ее уберешь так, чтобы было похоже на несчастный случай. Эта дура слишком много всего знает. Сын у нее чокнутый – ну, смотри по обстоятельствам. Его можешь не трогать, совсем кретин, неопасен. В остальном решай сам. Все понял?

Муслим снова утвердительно кивнул и удалился туда, откуда вошел. За дверью «шкафа» у него была потайная комнатка, где стояли мониторы, позволявшие наблюдать за всеми помещениями фирмы и за входом, чтобы он мог проверять не только сотрудников, но и гостей. Здесь же он хранил свой маленький арсенал, которого хватило бы, чтобы произвести государственный переворот в небольшой, отдельно взятой стране.