Психолингвистика - P. Фрумкина

В общем случае в комнате вы ожидаете увидеть то, что мы называем словом обстановка. Если она, с вашей точки зрения, обычная, или роскошная, или скудная, то в отсутствие специального интереса у вас останется, скорее, общее ощущение роскоши или, наоборот, бедности, но едва ли вы запомните, какие там были стулья или занавески. То же относится к впечатлениям о людях и их лицах — недаром случайные свидетели так редко могут с уверенностью опознать подозреваемого — ситуация, постоянно обыгрываемая в детективных романах и фильмах.

Мера точности, с которой мы идентифицируем объект или свойство, определяется ситуацией и целью. Поэтому "в жизни" мы можем оперировать как с отдельными, неповторимыми в своей специфичности объектами и свойствами, так и с достаточно общими категориями объектов.

2.2. Категоризация

Познавательную операцию, позволяющую определить объект через его отнесение к более общей категории, принято называть категоризацией. Категоризация — это фундаментальная операция, которую мы совершаем незаметно для себя на каждом шагу. Вообще говоря, отнесение объекта и именующего его слова к более общей категории скрывает за собой отнесение его смысла, концепта, к более общей категории концептов. Семантические отношения между словами, таким образом, могут отражать их принадлежность к одной и той же категории. Например, слова стол, стул и кровать принадлежат категории, именуемой словом мебель; слова молоток, пила, отвертка относятся к категории, называемой инструменты. Чулки, носки, гольфы, колготки, рейтузы в разговорном русском языке не имеют обобщающего слова, обозначающего нужную нам категорию, хотя есть термин чулочно–носочные изделия. Так или иначе ясно, что перечисленные слова образуют группу, потому что соответствующие предметы более сходны между собой, чем, допустим, носки и тапочки. Кстати, в английском языке эта группа предметов имеет имя категории — hosiery.

Заметим, однако, что отношения<член категории–категория, мыслимая как целое>(гвоздика–цветок; стол–мебель) — это не единственные важные отношения между концептами и соответственно между словами. Существенны, например, и следующие отношения: часть–целое (палец–рука); членство в паре (день и ночь составляют сутки); единица–множество (колос–сноп); взаимонеобходимая связь по функции (ключ–замок); отношения между частями одного целого (плечо, предплечье, запястье, кисть, пальцы соотносятся между собой как части руки).

И все же наиболее важную роль в процессах сжатия информации и концептуализации неисчерпаемого многообразия мира играет именно отношение член категории — имя категории, поскольку оно лежит в основе операции обобщения.

Категоризация начинается с принятия решения о том, имеем мы дело с уже известным объектом или нет (см. приведенный выше пример с корзиной для кошки). Если объект нам не знаком, то мы пытаемся выяснить, не похож ли он на что–то уже известное. Как только мы начинаем искать в новом возможные сходства и отличия между этим новым и известным, мы переходим к категоризации. Осмысление любой полученной нами из внешнего мира информации проходит данные этапы: мы сравниваем новое с известным, отождествляем или обнаруживаем несходство, ищем подходящую категорию и присваиваем "ярлык" — слово естественного языка.

Разумеется, в обычных житейских ситуациях обсуждаемые здесь процессы отнюдь не выглядят как последовательность шагов.

В качестве примера рассмотрим следующий случай. Маленькая девочка из северного города впервые увидела лежащий на тарелке ананас. Слова ананас она не знала. Последовали такие вопросы:

• 1) Он настоящий! (Подразумевалось, что этот предмет может и не относиться к еде.)

• 2) А он сладкий или кислый! (Как известно, дети кислого не любят.)

• 3) А мне — можно!

Перед вами типичный процесс поиска смысла, иначе говоря — операция концептуализации. Поиск смысла и процесс категоризации "в жизни" не существуют врозь — они всегда переплетены. Процесс осмысления требует, чтобы интересующий нас объект был выделен из "фона". В данном случае на тарелке оказалось нечто непривычное: если бы это был ломоть хлеба, едва ли он привлек бы внимание ребенка. Затем надо понять, напоминает этот объект что–то уже известное или нет, т. е. похож ли он хоть на что–нибудь, свойства чего уже знакомы.

Если "это" лежит на тарелке на столе, то, скорее всего, это нечто съедобное. На следующем шаге можно уже искать для этого объекта место в категоризационной "сетке".

Можно думать, что все съедобное для ребенка естественным образом делится на "вкусное" и "прочее". В нашем случае, видимо, "вкусное" — значит "сладкое", а если так, то см. выше.

Приписывание смысла, или концептуализация, формируется не в лаборатории, а в контексте социальной жизни, ибо создание смыслов определяется культурой, а не природой. Однако в лабораторных условиях мы можем наблюдать в деталях, как именно эта концептуализация происходит. Один из способов это сделать — поставить такой эксперимент, где бы носители языка могли выражать свои представления о смыслах слов через базовую операцию — операцию категоризации. Мы расскажем о таких экспериментах в следующих разделах.

3. ИЗУЧЕНИЕ СМЫСЛОВ И ПРОЦЕССОВ КАТЕГОРИЗАЦИИ В КЛАССИФИКАЦИОННЫХ ЭКСПЕРИМЕНТАХ

Как известно, категория как базовое понятие научного знания восходит к началам науки как таковой. Категориями и классами как абстрактными конструкциями и инструментами познания постоянно занимались философы, математики, естествоиспытатели и историки науки — каждый в своем ключе.

В экспериментах, о которых мы будем говорить ниже, отнесение слова к одной категории или к разным категориям базируется на ощущении сходства или несходства смыслов слов. Это именно ощущение, чутье, непосредственное представление, отражение "наивной картины" мира, а не знание, базирующееся на научных сведениях.

Покажем это на примере "наивной картины" мира цвета.

3.1. Цвет и сходство

В русском языке "наивная картина" мира цвета включает "семь цветов радуги", а также розовый, коричневый и так называемые ахроматические цвета — черный, белый и серый. Эти цвета носители русского языка считают "основными".

Но почему "цветов радуги" в русском языке оказывается семь, а в английском — шесть (русским словам голубой и синий в английском соответствует одно слово blue)? Впрочем, более уместно спросить: как вообще можно в спектре (т. е. в "радуге") выделить семь "основных цветов"? Ведь спектр непрерывен: один цвет плавно переходит в другой, мы не можем прочертить границу между голубым и синим, между красным и оранжевым.

Однако носителей русского языка всегда удивляет, как это англичане обходятся без слова голубой. Более того, образованные носители русского языка нередко не считают коричневый и серый "основными" цветами, именно потому, что их нет среди "цветов радуги". Зато синий и голубой, по мнению русских испытуемых, "там есть". Вместе с тем носители русского языка не замечают, что противопоставление белый–черный вообще является противопоставлением не по признаку "цвет", а по признаку "максимум света — отсутствие света".

Отметим еще один любопытный момент: в своей "наивной картине" мира цвета носитель русского языка не фиксирует тот факт, что можно составить пары красный–розовый, синий–голубой, но нет второго члена пары зеленый-…. А казалось бы, что может быть более обжитой областью смыслов, чем семь "цветов радуги"?

Кроме представлений о "цветах радуги", "наивная картина" мира цвета, несомненно, включает некие представления о сходствах и различиях цветов между собой и соответственно о сходствах и различиях смыслов именующих их слов. В чем это проявляется? Например, в том, что многие цвета на уровне повседневных представлений мы считаем "оттенками" других. Это видно из того, как носители русского языка описывают цвет в простых случаях. Вот что ответил испытуемый, которого я попросила описать, как он понимает слово розовый (в смысле "розовый цвет"): "Розовый — это очень–очень светлый красный, совсем светлый, но все–таки видно, что похож на красный или имеет такой оттенок".

Сходным образом понимается слово голубой: для носителей русского языка голубой — это светлый синий, т. е. оттенок синего. Сложнее обстоит дело со словом желтый: обозначаемый им цвет чаще всего описывается как "похожий на цвет желтка" или "на желтый сигнал светофора". Зато смысл слова серый описывается как "уже не белый, но далеко не черный, а вот если сказать темно–серый, то это уже почти черный".