Гибель судьи Мрочека - Казимеж Квашневский

— Пожалуйста, только ничем не выдайте себя, — Желеховський засобирался. — Мне пора. Будьте бдительны, пан Гольдштейн. Я рассказал вам все, чтобы вы поняли, чего хочу от вас. Существует две версии, распутывать которые надо одновременно. Версии, противоположные друг другу. И в обеих вы можете мне оказать очень, очень большую помощь. Заранее благодарен и прошу прощения, что отнял у вас так много времени.

— Помочь узнать правду — моя обязанность. Так же, как и ваша, — ответил тихо Гольдштейн. — Не знаю, действительно ли сумею вам помочь, но сделаю все что в моих силах.

— Спасибо… — Желеховский задержал руку на ручке двери. — И еще есть ваша соседка, Ясинская. Знаете, она скрыла от меня результаты вскрытия. Странно, очень странно…

12. Рыба, привлеченная светом

Желеховский закрыл за собой калитку и минуту постоял, нерешительно оглядываясь вокруг. Затем ступил два шага в сторону мотоцикла, но повернулся и пошел к последней калитке в конце улочки.

Нажал на кнопку звонка и ждал, размышляя, как лучше задать вопрос доктору Ясинской. Услышал шаги в глубине дома, звон ключей. Дверь открылась.

На пороге стояла женщина лет тридцати восьми. Красивая, с большими голубыми глазами, которые с явным удивлением прошлись по лицу Желеховского, по его мундиру.

— Добрый вечер, — поздоровался. — А хозяйка дома?

Женщина покачала отрицательно головой и потом добавила:

— Нет. Звонила, что придет поздно.

— Спасибо, — Желеховский заколебался. Женщина, было видно, хотела поскорее закрыть дверь, ждала только его первого движения. Но капитан не отходил. — Я по одному делу, — колеблясь, проговорил. — Можно на минутку?

И, не ожидая приглашения, двинулся вперед. Женщина нехотя отступила и впустила его.

Прихожая была ярко освещена. У стены, на которой висела темная картина с изображением охоты на слонов, стояли глубокие кресла.

Картина старая и написана с такой экспрессией, что мгновение Желеховский всматривался в охотника, который целился из зарослей в слона… Потом быстро отвернулся от картины.

— Вы квартирантка доктора?

— Да. Живу в нее с самого начала.

— Где работаете?

— В больнице… — удивленно смотрела на него. — Я медсестра. Но сегодня у меня выходной.

— Понятно…

Не приглашала садиться, поэтому стояли друг против друга. Капитан вдруг вспомнил.

— Это, кажется, ваша сестра, — замялся на какую-то долю секунды, — умерла при таких печальных обстоятельствах?

Молчала. Лишь потом кивнула утвердительно.

— Вы знали судью Мрочека?

— Знала. Давала ему показания тогда… в суде, когда…

— А позже не виделись? Он же ваш сосед.

— Сосед, — тихо и неуверенно.

— Вы что, никогда между собой не разговаривали?

— Нет! — это прозвучало решительно и определенно.

— Почему?

Не отвечала.

— Почему? — повторил. — Он же ничего плохого вам не сделал.

— Пани доктор, — еле слышно сказала она, — самый лучший человек в мире. Она не виновата. Я была на операции. Наконец, на столе лежала моя родная сестра. Я объясняла судье. Говорила, что обе мы просили Ясинскую. Говорила, как это для сестры много значило. Она все равно покончила бы с собой, сама призналась в этом мне и доктору. И тогда пани доктор согласилась. А потом это произошло… Но он не хотел понимать. Ему главное было — бумаги, а не суд над живыми людьми. Не человек — камень… И если бы в высшем суде не были другие судьи, которые мыслили по — человечески, то… Если бы она попала в тюрьму, то пропала бы.

— Но судья Мрочек не настаивал, что ее надо посадить в тюрьму. Получила наказание условно, разве нет? Значит, суд квалифицировал ее поступок только как нарушение уголовного кодекса, смерть пациентки была следствием операции, сделанной при неблагоприятных условиях. Пошла на риск ради вашей сестры. И не удалось. А суд, осуждая условно, всегда дает возможность наказанному искупить вину своей безупречной работой, не сажает его в тюрьму, правда?

— Но, если бы приговор утвердили, она не могла бы руководить больницей! Вас здесь не было, вы не знаете, сколько она сделала для нашего города! Если бы не она… Впрочем, я защищала ее, я, хотя это моя сестра умерла! Это я должна бы ее осуждать, а не защищать. Но я защищала! И живу у нее столько лет и… и очень ее люблю, — неожиданно закончила, закрыв лицо руками и расплакавшись.

— Понимаю вас… — Желеховский быстро изменил тему. — Правду говоря, я не по этому делу… Передайте, пожалуйста, доктору, что хочу заскочить к ней в больницу, чтобы решить одну мелочь, ладно?

— Передам. До свидания.

Подошла к двери и открыла ее. Желеховский, натянув фуражку, козырнул, повернулся и… увидел на пороге Ясинскую, которая, очевидно, только что вошла.

— Вы здесь, пан комендант? — улыбнулась устало, немного вынужденно и протянула руку.

— Был здесь по соседству и заглянул на минуту.

— Все та же печальная история?

— Да. А еще ваш звонок. Тоже дал пищу для размышлений, — покачал головой. — Это не похоже на случайную смерть…

— Может, зайдете?

— Нет, нет! Вы, наверное, после работы устали и хотите отдохнуть. Да и, наверное, еще не обедали, правда? Я завтра зайду в больницу, если позволите. Хотел бы обсудить с вами это дело. Хорошо?

— Ну конечно. Заходите в любое время. До свидания.

Еще одна улыбка. Дверь закрылась за ним. Шагал по тропинке, посыпанной гравием, поскрипывающим под ногами, и размышлял:

«Зачем мне сдались отпечатки его пальцев? Действительно, зачем? Сделал их потому, что утром почувствовал необходимость расследовать аварию моторки. А судья же был…»

Мотоцикл тронулся. «Моторка? Ах да, конечно…»

Не выехал на дорогу, ведущую к площади, а свернул налево, в сторону маленького рыбацкого порта.

В небольшом домике возле набережной уже горел свет. Желеховский соскочил с мотоцикла, подошел, постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Высокий парень, одетый в расстегнутую на груди белую рубашку и джинсы, поднял голову:

— Привет, Янек! Что тебя принесло?

— Ночное приключение. — Желеховский положил фуражку на стол, сел и вынул пачку сигарет. — Закуришь?

Парень покачал головой:

— Только что погасил. Какое приключение?

— Я же сказал — ночное. На море… — он указал на принадлежности для подводного плавания, лежавшие на полках. — Хочешь поплавать со мной?

Парень кивнул.

— Даже не спрашиваешь, о чем идет речь?

— Сам скажешь.

— Да… Но это только между нами, понимаешь?

— Ну, конечно. А чего милиция спускается на дно моря? Наверное, не для того, чтобы движение регулировать. Рыба и сама знает, куда ей плыть.

— Понятно… — Желеховский вздохнул. — Милиция хочет спуститься на дно моря, чтобы узнать, почему сегодня утром затонула одна моторка… Лежит неглубоко, метров десять от поверхности.

— Может, лучше днем? — парень встал, подошел к полке и начал собирать свои принадлежности. — В десяти метрах от поверхности при солнечном свете и в спокойной воде видно прекрасно. А ночью можем заблудиться, даже хорошо зная, чего ищем — это раз. И видимости никакой — это два.

— Возьмем фонарь.

— Но это же не дневной свет. Ты должен все сделать ночью?

— Наверное… — проговорил колеблясь. — Собственно, это моя вина. Лодка затонула утром, и я имел достаточно времени и днем. Но было много дел, ну и, наконец, не хотел бы я, чтобы кто-то нас при этом увидел.

— Чья это была лодка?

— Судьи Мрочека, — неохотно ответил Желеховский.

— Гм…

Парень, сел, занялся баллонами с кислородом. Капитан молчал, присматриваясь к нему. Через несколько минут хозяин поднялся.

— Все нормально. Можем спускаться. Переодевайтесь.

— Плавки со мной. — Желеховский снял мундир и положил его на кровать, отстегнул кобуру и повесил ее через плечо.

— Берешь пистолет?

— Он, конечно, не нужен, но не хочу его здесь оставлять. Документы тоже заберу.

Через минуту направились к маленькой моторке, которая покачивалась недалеко от домика. Лодка тронулась.

— Это будет где-то напротив последних домов по Пястовской, если смотреть с берега, — тихо сказал капитан.

Парень кивнул. Огни городка удалялись за их лодкой.

— Это далеко от берега?

— Несколько сотен метров, — капитан всматривался в темноту, время от времени оглядываясь на освещенные прибрежные дома. — Примерно здесь. Еще метров пятьдесят… Глуши, — сказал через мгновение. — Двигатель затих.

Парень вытащил из-под сиденья стальной якорь:

— Ты прав. Здесь будет метров десять. Бросим якорь, чтобы лодка не отплыла от нас далеко.

Надели аппараты, еще раз проверили баллоны с кислородом.

Желеховский нажал кнопку электрического фонаря. Работая ногами и левой рукой, продвигался по его лучу ко дну. Через минуту стал, упираясь в дно — твердое, каменистое. Нет… И здесь нет… Луч фонарика вырвал из темноты якорную веревку от их лодки. Из-за нее выплыли четыре маленькие рыбки и, привлеченные светом, приблизились. Махнул рукой. Вспорхнули, как птицы. Вдруг услышал прикосновение к своему плечу. Оглянулся и сквозь окуляр увидел обнаженную руку, которая на что-то показывала. Пошел за товарищем. Моторка лежала перед ними, перевернувшись на борт. Песка здесь не было, поэтому ничуть не погрузилась. Желеховский наклонился над днищем. Хорошо знал, что искать. Ступая по скользким, покрытым водорослями камешкам, обошел борт лодки.