Крах тирана - Шапи Казиев

Навстречу Пир-Мухаммаду попался Дервиш-Али. Он куда-то торопился, вооружившись луком, за ним вприпрыжку бежал облезлый петух.

– Не на войну ли собрался, сынок? – спросил его Пир-Мухаммад.

– А куда же еще? – удивился Дервиш-Али. – Скоро шах придет.

– Ты-то откуда знаешь?

– Петух сказал.

– Как это? – удивился Пир-Мухаммад.

– А очень просто. Стоит мне произнести имя этого разбойника, как он начинает кукарекать и царапать землю когтями, – объяснил Дервиш-Али, а затем крикнул: – Надир-шах!

Петух покосился на своего хозяина, сердито прокукарекал и оставил на земле глубокую царапину.

– Видишь? – сказал довольный Дервиш-Али. – Это он ему могилу роет.

– Вижу, сынок, – согласился Пир-Мухаммад.

– Одно плохо – лук у меня есть, а стрел никто не дает, – пожаловался Дервиш-Али. – Скажи им, чтобы дали, и поострее! А то как я Надир-шаха убью, если у меня даже кинжала нет?

Петух снова прокукарекал и копнул землю еще глубже.

– С таким петухом тебе и стрелы ни к чему, – улыбнулся Пир-Мухаммад.

– Если он сам заклюет шаха, люди будут надо мной смеяться, – махнул рукой Дервиш-Али и пошел дальше. – Ничего, стрелы я отниму у каджаров!

В родительском доме Мухаммада-Гази оказалась лишь его сестра.

Пир-Мухаммад поздоровался с ней и спросил:

– А где же Мухаммад-Гази?

– Ушел, – ответила женщина.

– Ушел? – не поверил Пир-Мухаммад. – Он же едва дышал.

– Сами удивляемся, – вскинула руки женщина. – Разве так бывает?

– Что же случилось?

– Наши лекари что только ни делали, каких только лекарств ни употребляли. А он все просил, чтобы, когда умрет, похоронили его рядом с отцом. Мол, ослушался его, остался в Джаре, пусть хоть в земле рядом лежать буду.

– Рано ему умирать, – сказал Пир-Мухаммад.

– Выходит так, слава Аллаху, – согласилась сестра Мухаммада-Гази. – Вчера умирал, а сегодня встал и ушел.

– Куда? – все еще не верил Пир-Мухаммад.

– К соседу, в кузницу.

Пир-Мухаммад вышел из дома и направился в дом по соседству, где громко стучали по наковальне молотки.

Мухаммад-Гази лежал в углу кузницы на овчинной шубе, опершись о здоровое плечо. Лекарства ему помогли, но душа болела сильнее, чем раненое плечо. Во сне он видел свою дочь, веселую и расторопную, помогавшую ему в кузнице. Ему не хотелось просыпаться и возвращаться в мир, где ее уже не было рядом с ним. Но разбудил знакомый перестук молотков. Это подействовало лучше всяких лекарств. Ему показалось, что большой молот не поспевает за маленькими молотками, а от этого клинок мог получиться недостаточно крепким. Потом до него донесся запах дыма от разожженного горна, и ему подумалось, что и горн разожгли не так, как надо. Тут уж было не до ран. Он приподнялся, выпил воды и, сказав, что лекари его уже вылечили, спустился вниз.

Увидев будто воскресшего Мухаммада-Гази, сосед-кузнец едва не выронил от удивления молот. Это тоже пришлось Мухаммаду-Гази не по душе. Выяснив, что тут куют и из чего, он принялся давать советы и зорко следил за каждым движением кузнеца, которому помогали неопытные еще сыновья.

Ему говорили, что лучше бы он лежал в своей постели, чем здесь, в чаду кузницы, но для Мухаммада-Гази дым этот был целебным снадобьем. Здесь он мог хоть немного отвлечься от тяжких мыслей о своей потерянной семье. И ему было совсем не безразлично, каким оружием горцы будут мстить обнаглевшим псам Надира.

– Бейте сильнее, – наставлял Мухаммад-Гази. – А теперь по краю пройдитесь. Кинжал должен быть крепким, крепче, чем кольчуги персов.

– Салам алейкум! – приветствовал кузнецов Пир-Мухаммад.

– Ва алейкум салам, – отвечали кузнецы, собираясь отложить работу.

– Не прерывайте свое дело, да будет оно удачным, – сказал Пир-Мухаммад.

Разглядев через дым Андалалского кади, Мухаммад-Гази попытался встать. Но Пир-Мухаммад сам подошел к нему и, пожав руку, удержал его на месте.

– Дай Аллах тебе долгой жизни, – улыбнулся Пир-Мухаммад. – Не слишком ли быстро ты поправился?

– Разве они дадут спокойно умереть? – ответил Мухаммад-Гази. – Я мотыги лучше ковал, чем они – кинжалы.

– Дома тебе было бы лучше.

– Умереть я всегда успею, – говорил Мухаммад-Гази, не спуская глаз с наковальни. – Сначала надо вооружить живых.

Позже Мухаммад-Гази рассказал Пир-Мухаммаду то, что не хотел говорить другим. Кади Андалала должен был знать, какая опасность надвигается на Дагестан. Войска Ибрагим-хана были бесчисленны, хорошо вооружены и безжалостны. Свирепые воины шаха громили села и топтали конями младенцев. Возводили курганы из отрезанных голов и кормили собак вырванными глазами. Уводили в рабство девушек, а стариков сбрасывали в пропасть. Но они были слабы духом, воевали лишь для наживы и из страха перед Надир-шахом. Их можно было побеждать, и джарцы вместе с азербайджанцами не раз наводили на персов ужас. Не говоря уже о Сурхай-хане Кази-Кумухском, которого персы с большим трудом вытеснили из Ширвана, и то лишь когда за дело взялся сам Надир-шах. О Надир-шахе Мухаммад-Гази говорил с презрением, но признавал его воинские таланты, иначе бы он не смог освободить Персию и покорить столько прочих земель. Джарцы, хотя лишились многих насиженных мест и понесли большие потери, не думали склонять головы. Они будут драться и мстить, не дадут каджарам покоя, но победить вряд ли смогут – врагов слишком много.

Старый Сагитав волновался за сына, который ушел в Джар с Мусой-Гаджи, но втайне им гордился. То, что Чупалав когда-то ослушался отца, было серьезным проступком, но оставить друга в беде – это стало бы несмываемым позором. Сагитав не подавал виду, но по утрам выходил на крышу, вглядываясь слабеющими глазами в дорогу – не едут ли Муса-Гаджи с Чупалавом? Но их все не было, и вестей от них не приходило. Только на соседней крыше появлялась мать Мусы-Гаджи, которой тоже не спалось: она тоже ждала своего сына.

Наконец, Сагитав не выдержал и послал людей в Наказух, чтобы привезли его невестку и внуков. Так всем будет спокойнее.

Глава 11

Чупалав с Мусой-Гаджи уходили все дальше. Оставив позади Андалал, они миновали земли соседних обществ, не давая отдыха ни себе, ни коням. И чем дальше они уходили, тем больше встречали беженцев, спасавшихся от войны за Кавказским хребтом. Это были женщины с детьми, согбенные старики и раненые.

Если бы не кони, которых нужно было кормить и поить, друзья бы и не подумали останавливаться. Они и сами были голодны, но почти все отдали беженцам и перебивались комочками толокна, смоченными в воде.

Чупалав старался успокоить друга, говоря, что войны всегда полны превратностей, и приводя примеры необыкновенного спасения даже тех, кого считали погибшими.

– А твоя ненаглядная Фируза, наверное, давно уже дома, – утешал Мусу-Гаджи Чупалав.

– Дай Аллах, – вздыхал Муса-Гаджи, сердце которого сжималось от тоски и тревожных предчувствий.

– Или в Ахтах у родственников, – строил предположения Чупалав. – Туда ближе, чем до Согратля.

– Там ее нет, – мотал головой Муса-Гаджи.

– Откуда ты знаешь? – удивился Чупалав.

– Помнишь людей, которых мы встретили у родника? – спросил Муса-Гаджи.

– Мы многих встречали, – пожал плечами Чупалав.

– Ну, когда мы старикам бурки отдали.

– А… – протянул Чупалав, вспомнив, что они действительно остались без бурок, а на перевале было холодно.

– Там были женщины из Ахтов. Сказали, что каджары перекрыли туда дороги.

– Мало ли в горах дорог и тропинок, – разводил руками Чупалав.

– Даже если бы они были открыты, по ним нельзя пройти, – ответил Муса-Гаджи. – Там дорога через Шахдаг – намного выше, чем здесь. Сплошной лед.

– А я все равно думаю, что твоя Фируза уже в безопасности, – стоял на своем Чупалав. – У такого барса – отца и дочь – не ягненок. Сама любого каджара загрызет.

– Это так, – продолжал вздыхать Муса-Гаджи. – Только пока не увижу ее – не поверю.

– Увидишь, – обещал Чупалав. – Когда вернемся.

– Я один не вернусь, – мотал головой Муса-Гаджи.

– Так все равно надо было ехать, – рассуждал Чупалав. – Пора проучить этих каджаров, чтобы не совались, куда не просят.

Уже приближаясь к перевалу Халахуркац у вершины Гутон, откуда дорога вела в Джар, друзья стали замечать, что не одни они идут на помощь восставшим. На перевале лежал снег, но дорога и тропы были глубоко протоптаны. Отсюда Чупалав и Муса-Гаджи могли видеть, как с разных сторон к перевалу тянутся большие и малые отряды горцев, спешивших поддержать своих братьев и отомстить за бедствия, которые принес им Надир, когда являлся в Дагестан.

У самого перевала они остановились, чтобы дать отдых уставшим коням, от которых валил пар. Чтобы обсушить коней и согреться самим, они собрали сучьев и развели костер.

Отсюда перед друзьями открылась величественная панорама. Гора Гутон была как бы узлом, от которого расходилось сразу несколько отрогов Главного Кавказского хребта. Множась и разветвляясь, они уходили в глубь Дагестана, пока не скрывались за горизонтом. В чистом морозном воздухе были далеко видны горные долины, но едва можно было различить несколько аулов, почти слившихся с суровыми горами. Здесь, у вершин Кавказского хребта, брали свое начало несколько рек, потому и назвали эту часть Большого Кавказа Водораздельным хребтом. Рождаясь небольшими ручейками, они текли через Дагестан, вбирая в себя многочисленные притоки, пока не вливались в море полноводными реками Самур и Сулак.