Пой вместе с ветром - Мэган Линдхольм

– Я ехала следом за ними, ехала слишком медленно, – горевала другая Ки.

– Выпьем же во имя нашей печали!

Ветер ерошил придорожную траву, и трава печально шуршала. Но день был так ясен, и Ки беззаботно улыбалась ему…

Тот, кто сидел с нею рядом, вдруг внятно предупредил ее: хватит. Пора возвращаться. Остановись! Но Ки не послушалась. Еще не все сделано. Она не успокоится, пока не минует вершину и не посмотрит, что же там, за холмом. Ее охватило внезапное желание подхлестнуть неторопливых коней, пустить их рысью… тяжеловесным галопом… наверх, скорее наверх! Нет, она не сделала этого. Серые шагали себе и шагали под жизнерадостное поскрипывание фургона. Почему я сижу и улыбаюсь, думала Ки, почему я не вскакиваю на ноги, нахлестывая коней?.. Кто удерживает меня за руку, ведь я здесь одна?.. Неторопливо, неторопливо катится скрипучий фургон. Скорее, скорее, скорее же!.. Топ, топ, топ – неторопливые копыта по гулкой каменистой дороге…

Но вот, наконец, и вершина.

Ки закричала. Жутким, бессловесным, нескончаемым криком. Стократное эхо повторяло нечеловеческий вопль.

Внезапно другая Ки как будто очнулась. То, что она увидела за холмом, принадлежало только ей. Ей одной. Они не должны этого видеть. И она не должна. Не смей думать о том, что ты увидела. Гарпии выбирают кусочки понежнее. Животик, пухлую щечку ребенка. Ягодицы мужчины. Мягкие внутренности и бедра вороного коня. Не смотри, не слушай, молила вторая Ки, но все напрасно. Гарпии, пара бирюзовых, зеленовато-голубых гарпий. Они смеются, визжат, весело кувыркаются в воздухе над головой Ки. Они прекрасны и смертоносны, как отточенные клинки, и бесчувственны, как речные омуты. Они смеются над ее горем…

Не надо, не надо снова, исступленно молил кто-то другой. Но чем ближе она придвигалась к телам, тем невыносимей делалась боль. Как жар слишком близкого пламени. Ки не могла даже плакать. Она просто выла, как раненый зверь.

Нет, нет, они не должны увидеть гарпий. Не должны увидеть, как они кувыркаются и вьются в голубом небе, глумливо передразнивая ее вой…

Тот, кто сидел рядом, пытался подмять волю Ки. Остановить ее. Ки яростно сопротивлялась, и тот, другой, не мог ее одолеть. Нет, она не поддастся, не позволит им увидеть то, чего видеть не следует… Но тот, другой, был силен. Все-таки он увлек ее назад, в тот мир, где от Свена остались только голые кости. Ки продолжала отчаянно отбиваться, и внезапно оба они полетели куда-то в бездну, сквозь красно-черный вихрь…

Другая сила исчезла, рассеялась, и Ки осталась одна. Она покачивалась и кружилась, подхваченная теплыми сонными водами, только в ушах бился далекий гул, похожий на жужжание пчел. Воды были глубоки, и она плыла сквозь них, скользила легко и безвольно. Течение пронесло мимо нее объятую пламенем гарпию. Это был самец; горящие перья отваливались от его тела. Ки лениво проводила его взглядом. Потом мимо проплыли нерожденные детеныши гарпий, кружась среди ошметков разбитых скорлуп. Ки видела, как по отвесной каменной круче, сцепившись, медленно и невероятно красиво катились двое – женщина и гарпия-самка. Тело гарпии первым соприкоснулось с вершинами деревьев и, вращаясь, плавно отлетело в сторону, чтобы грациозно опуститься наземь и нежно приникнуть к траве… Как забавно, ах, как забавно… Как глубоки, бесконечно глубоки теплые воды…

…Стол. Длинный стол. Множество лиц. Кто-то поддерживал Ки, не давая вывалиться из кресла. А что случилось с Корой? Почему Руфус под руки уводит ее из-за стола? Как она бледна! Она идет с трудом, спотыкаясь на каждом шагу… Что могло надломить эту деятельную, несокрушимую женщину?

Зубы Ки застучали о край глиняной чашки. Молоко. Ей почти насильно вливали в рот молоко, сдобренное каким-то огненным снадобьем. Некрасивое лицо Хафтора близко придвинулось к ее лицу. Почему он так зло смотрит? Ки отдернула голову и ткнулась затылком в чью-то грудь. У Ки все плыло перед глазами, но, борясь с дурнотой, она подняла взгляд. Над ней стоял Ларс. Она попробовала виновато улыбнуться ему. Ларс смотрел на нее сурово.

Ки обвела глазами длинную комнату… Что все-таки случилось, отчего все так возбуждены? Все говорили разом, пересаживались с места на место… и с необыкновенной скоростью заглатывали горы еды.

– Ешь! – услышала она голос Ларса. – Ешь, говорю!

Вот тоже пристал. Да с какой стати?

По мере того как Ки приходила в себя, нестройный гул начал распадаться на отдельные голоса, произносившие осмысленные слова. Ларс поддерживал Ки за плечи, не давая обмякнуть в кресле. Хафтор – безобразный, всклокоченный Хафтор – держал перед ней чашку. Звуки и голоса наслаивались на какое-то жужжание, источник которого Ки никак не могла определить.

– Ешь, Ки. Ну, пожалуйста, ешь, это должно ослабить последействие, да и Коре легче будет разорвать связь… Пожалуйста, Ки! – вновь прорезался среди общего шума голос Ларса. Чашка опять коснулась ее губ, и Ки принялась судорожно глотать. Хафтор поставил опустевшую чашку на стол. Громкое жужжание стихло до тонкого писка, как если бы над ухом вился комар. Ки взглянула в перекошенное лицо Хафтора. Его темно-синие глаза смотрели холодно, жестко…

Только тут Ки внезапным толчком как следует вернулась к реальности и стряхнула поддерживавшие ее руки. Она хотела вскочить, но ноги отказывались повиноваться. Ларс отодвинулся от нее прочь.

– Присмотри за ней, Хафтор, пусть непременно поест… О Боги, Ки!.. Пойду посмотрю, что можно сделать…

Ларс покачал головой, глядя на нее сверху вниз. Казалось, он не находил слов. Потом шагнул в сторону и пошел, обходя стол. Минуя взрослых, он касался рукой их плеч, а детей ободряюще гладил по головам. Люди оборачивались к нему, и Ки видела на их лицах свежие следы слез. Тем не менее, там, где проходил Ларс, взвинченная скороговорка стихала до напряженного шепота едва ли громче комариного звона в ушах Ки. И только те из гостей, что сидели с ней рядом, хранили гробовое молчание и старались не смотреть в ее сторону.

Все ели торопливо и жадно, точно после жестокого голода. Никто не смаковал и не восхищался искусно приготовленными блюдами. С таким же успехом они могли бы наперегонки уничтожать холодную, застывшую овсянку.

Хафтор, усевшийся на место Руфуса, справа от Ки, поглощал пищу с такой же странной жадностью, как и все. Он почувствовал взгляд Ки и повернулся к ней, дожевывая кусок. Отвращение и гнев мешались с чем-то похожим на восхищение в его темно-синих, словно ледники ночью, глазах.

– Что случилось?.. – Ки сама поняла, как бессмысленно прозвучали эти слова. Ее как будто разбудили посреди глубокого сна, полного видений, и не спросясь сунули в эту толпу, занятую чем-то непонятным и странным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});